Борис Тараканов

Зелёный театра на ВДНХ-ВВЦ... Это очень странное сооружение было построено в 40-60 годы для «опен-эйров» социалистической эпохи. На его сцене выступали все звёзды того периода, ставились драматические и оперные спектакли. Уже много лет это здание заброшено, а через кресла зрительного зала проросли деревья и кустарники, целый лес...





У моего любимого писателя и учителя Владислава Крапивина есть такой термин «Безлюдное пространство». Это некое место, в котором давно нет людей, но оно начинает жить какой-то своей жизнью. Когда я перелез через высокий металлический забор и спрыгнул вниз (последний раз я этим занимался в «школьные годы, чудесные»), меня моментально охватило чувство некой изоляции от внешнего мира. Здесь стояла тишина кладбища, только ветер шелестел деревьями, растущими прямо из зрительного зала.

И тут меня охватило ощущение, близкое к панике – дело в том, что я вдруг ясно почувствовал на себе чей-то взгляд. И не только взгляд – я ощутил, что где-то рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки, находится НЕЧТО, весьма недовольное моим вторжением на свою территорию. Чувство было очень сильным, вплоть до холодка в груди. При этом я ухмылялся сам себе – оказывается, я ещё и так могу...
Понимая, что надо как-то разруливать ситуацию прежде всего для самого себя, я сказал негромко, но внятно: «Я не сделаю ничего плохого. Я просто посмотрю. И, если можно, сфотографирую. Можно?» Как ни странно, сразу отпустило. Я немного прошёлся туда-сюда и убедился, что ничего страшного со мной не происходит. Окончательно осмелев, я обошёл весь театр (на сколько позволяла непроходимость чащи) и сделал несколько снимков. Их вам и представляю на суд милостивый – как и эту зарисовку.





Через неделю по радио «Эхо Москвы» в прямом эфире передавали очередные посиделки-попизделки с каким-то «паранормальным» дедуханом, исследователем всего мистического.
Он сообщил следующее:

- На ВВЦ мы специальными приборами исследовали заброшенную территорию бывшего Зелёного театра. Под этим местом нами была обнаружена некая древняя сущность, которой более восьми веков. Возможно, это "бунтует" древнее кладбище, которых вокруг Останкино было в изобилии. Сюда свозили трупы самоубийц...


Через несколько дней я привёл к Зелёному Театру своего друга и соавтора по фантастическим книгам, композитора Антона Фёдорова. Он традиционно упирался, но, попав за забор, тоже проникся ощущением этого места. Вдвоём уже было не так жутковато. Возможно, обитающая здесь незнакомая субстанция отнеслась ко мне уже как к знакомому и больше не приставала.

Пройдя немного вглубь леса на месте зрительного зала, мы вдруг остановились, как вкопанные. На останках 44-го ряда перед нами лежали... ноты! Нет, это были не оперные арии и куски клавиров. Перед нами лежали рукописные (!) ноты Тухманова, Таривердиева, Хренникова, Заболоцкого... Весьма пострадавшие от непогоды. Видимо лежали они здесь давно – на некоторых расплылись чернила.

Тут у Антона заорал мобильник, выяснилось, что ему срочно куда-то пора, а одного он меня здесь не оставит ни за что на свете. Решили ноты забрать с собой и разобраться с ними дома. Но обязательно прийти на следующий день после работы и организовать в этом месте нотно-изыскательские работы. Ибо поняли, что всё это, наверное, не случайно...

Ноты я, не смотря на протесты Антона, забрал себе – на правах «нотного архивариуса Всея Руси».

И вот, через сутки мы снова в пути...


Начнём с банальности и штампа: на территорию ВДНХ опускались какие-то мутные полупрозрачные сумерки - очевидно, предвестники тумана.

- Ноты до утра не доживут, - сокрушался Антон, глядя на темнеющее небо. – Нужно забрать их сегодня. Ты меня слышишь?

- Они и так почти уже не дожили, - отвечал я, вспоминая, как, разбираясь дома с найденными нотами, отрывал Тухманова от Хренникова, но оба маэстро так сбратались, что оставили друг в друге фрагменты своих музыкальных тем. - Половина материала всё равно уже утрачена.

- Как хоть они выглядели? - спросил Антон. Ведь он успел разглядеть только охапку, так быстро я убрал ноты в сумку.

Я задумался. Ну как выглядели. Да почти никак! Рассохшиеся пыльные ноты - рукописные (с дарственными автографами!) Ценность их сложно определить, однако названия песен и фамилии поэтов, на стихи которых они были написаны нельзя отнести к категории "очень известные", но вот фамилии композиторов - Тухманов, Заболоцкий, Таривердиев, Темнов... о чём-то ностальгически напоминали. Рукописные ноты наводили на мысли, что держишь в руках чуть ли не авторские экземпляры. Я спокойно отношусь к песенному творчеству, но всегда болезненно реагирую, если ноты вот так вот пропадают - паранойя нотного архивариуса...

- Да вот так и выглядели, - вздохнув, сказал я.

- Очень содержательно... - обиделся Антон.

- Ладно, сейчас все увидим сами. Пошли.

В одном из ближайших к театру флигелей горел свет. Отыскав звонок, я надавил кнопку. Внутри что-то неприятно задребезжало.

- Кто там? - раздался пожилой женский голос.

- Э-э... - синхронно затянули мы, переглянувшись и чуть не разоржались, едва не испортив всю операцию.

- Видите ли... - начал я, совладав с собой. - Тут у вас на помойке... в смысле - на территории театра - залежи нот...

Антон зажал рот рукой и принялся крутить пальцем у виска. Получилось колоритно.

- Я сейчас милицию позову... - неуверенно раздалось из-за двери.

- Сделайте одолжение! - попросил я, доставая из кармана журналистскую ксиву.

Дверь открылась. На пороге стояла пожилая вахтёрша.

- Татьяна Николавна-а!.. - позвала она куда-то в пустоту здания.

На её зов из полутёмных недр вышла немолодая, миниатюрная и злая тётка с острым носом и ресницами, накрашенными как у Снегурочки - не поймёшь, то ли "с инеем", то ли не умывалась.

- Не знаю я никаких нот! - Начала она, увидев нас. - Какие ещё ноты! Территория театра давно закрыта! Она режимная! Театр заброшен! Туда нога человека двадцать лет не ступала! Никаких нот тут нет!!!

Я грешным делом подумал, что у меня на лбу намалеван скрипичный ключ - ну как иначе объяснить столь бурную ментальную реакцию.

- Да вот же, - не унимались мы, доставая смартфон и открывая фотографии с нотами

- Не знаю я никаких фотографий! И вообще, я слепая.

И захлопнула дверь.

Мы немножко позвонили еще, но нам не открыли, так что когда подъехала милиция, мы их встретили как родных:

- Милиция, дорогая, да что ж это вы так долго! - обрадовался Антон.

- Союз журналистов России, - небрежно представился я, попытавшись придать лицу характерное выражение Владимира Познера в прямом эфире.

Относительно приличный внешний вид, трезвые (опять же - относительно) лица, ясная речь Антона, моя хорошая артикуляция (я старался), а главное - журналистская ксива сделали свое дело: милиционеры нас выслушали и даже вошли в положение - да, конечно, нотные раритеты надо спасать! Причём немедленно! Национальное достояние, культурный фонд, творческое наследие в конце концов, до завтра раритеты могут категорически не дожить!

Милиционер позвонил в дверь, но Татьяна Николаевна впускать его не собиралась.

- Вы кто?? - доносилось из-за двери.

- А вы кто?? - гремел в ответ лейтенант милиции.

- Я - секретарь директора! - раздавалось в ответ.

- А я сам - ночной директор! Открывайте-бля или я взломаю дверь!

Дверь отворилась.

- У вас тут рядом ноты гниют! - строго и авторитетно сообщил страж порядка, вторгаясь в заведение. - А вы милицию при исполнении не пускаете!

- Я уже директору позвонила, она болеет, она сказала, что это вообще там не ноты!

- А что же это?? - не выдержал я. - Секретные чертежи??

Секретарша со странным макияжем растерялась.

- Нет, ну это не то чтобы ноты...

- Ах, значит, всё-таки ноты! - Милиционер сгустил "брежневские" брови.

- Говорят, да... Просто никто не знает, откуда они там всё время берутся на этих рядах.

Вот это новость! Мы с Антоном буквально застыли на месте от такого откровения.

- Михуил! Дай фонарь! – бросил милиционер своему напарнику и в мгновение ока перемахнул через забор. - За мной не надо, - сказал он Антону, который уже плевал на ладони. – Где искать?

- 44-й ряд вдоль правого забора, если стоять спиной к сцене, - сообщая милиции координаты, я старался был кратким, лаконичным и крайне убедительным. – Там ещё осталось...

- Только никаких журналистов на территории объекта!! – вдруг завизжала секретарша, зачем-то пытаясь прикрыть ладонями видео- и фотокамеры, которых у нас не было.

Лейтенант отсутствовал где-то с полчаса. По возвращению он был увешан прилипшими травинками и нёс двумя пальцами печальный листок - бренные останки песенного клавира Давида Тухманова со странным текстом: "Мама! У тебя опухли ноги!"

- Вот. Всё, что было, - устало бросил он, протягивая нам находку, у которой был такой вид, будто её пару дней назад употребили в зарослях Зелёного Театра по прямому назначению.

– Но там же ещё оставалось, извините, дохуя!! – Начал возмущаться Антон. – Э-э... То есть... много.

Пришлось снова включать смартфон и показывать на небольшом экране фотографию - кипа нот на заброшенном 44-м ряду.

- Ну... значит, всё растащили, - растерялся лейтенант. – Правда, не понимаю, кто... В таких зарослях. Ещё ж найти надо. Да и вообще - искать! Куда делись-то?

- Ну, знаете, это всё - понты!! - взвизгнула секретарша.

- Да... - сказал Антон. - Стоим вот тут битый час и всё понтуемся, понтуемся.. - Он потянул на себя останки клавира. - Что ещё за "опухшие ноги..."?

Секретарша, видимо, приняла это на свой счёт.

- Этот листок останется здесь! - она сузила глаза и резко потянула бумагу на себя. У Антона в руке остался клок с треть издания.

- Да забирайте, - ответил он. - На стенку повесите...

- А то вдруг, всё-таки, достояние... - зачем-то добавил лейтенант и вздохнул.

На прощание Зелёный Театр проводил нас грустным шелестом остатков листвы - в этих звуках нам почудились следы отживших рукоплесканий...

По дороге обратно мы зарулили в кафе, заказали шашлыка, вина... И там же набрали эту историю на карманном компьютере.


Борис Тараканов.

P.S. А ноты, которые удалось спасти, размещены теперь в Нотном Архиве http://notes.tarakanov.net