Борис Тараканов

Вспоминаю август 1996 года. Мы с женой Леной, ожидая нашего первенца Бориса Борисовича, решили прогуляться по зоопарку. Вдоволь налюбовавшись ламами, мартышками, жирафом, крокодилом Феней и купив по дешевке совершенно не нужное нам павлинье перо, мы вышли с территории со стороны Садово-Кудринской улицы. Внезапно перед нами возникла средних лет приятная блондинка с интенсивным начёсом на голове и робко предложила, словно попросила:

- Вы не хотели бы посетить планетарий?

- Так он же... типа того... – я подбирал слова.

- Да, вы правы, он типа совсем того. Но аппарат еще работает. Понимаю, в это трудно поверить, но вы можете сами убедиться. Пока не стало совсем уже того… - и торопливо заверила. - Вы не пожалеете!

Чтобы меня уговаривали посетить планетарий, который я уже мысленно давно похоронил! За какие-то сущие по тем временам копейки, тут же без звука отданные этой замечательной тётеньке, нас повели внутрь. Пробирались мы как заправские подпольщики – короткими перебежками, «ныкаясь» за строительными вагончиками и озираясь, будто в ожидании облавы. Нелегальность предприятия сообщало нашему походу эффект детской «войнушки», так что мы гордо чувствовали себя причастными какой-то таинственной игре.

Пароли-явки на входе (дурацкое, но в меру конспиративное «Мы – по разнарядке») и вот мы внутри. Разорённый вестибюль, который мы миновали быстро и не останавливаясь, я толком не разглядел. Но Звездный зал, в котором я в своё время пересидел, казалось на всех стульях во всех рядах, представлял собой древний литературный штамп «мерзость запустения». Зрительских рядов не было! Под сереющим с разводами куполом валялись вырванные «с мясом» короткие бетонные балки, мешки с цементом, большое корыто с застывшими остатками раствора, какая-то ветошь, белёсая пыль на полу, злые сквозняки по ногам, запах «ремонтной» сырости... «Декорации к фильму «Сталкер»…», – пошутила Лена. Было похоже. Над всем этим соцреализмом свежим огурцом в засыхающем торте возвышался аппарат «Большой Цейсс». Любовно протёртый от пыли, ухоженный – подсвеченный рассеянными цветными огнями по кругу, он блестел, как новенький, словно подчёркивая свою неуместность здесь, посреди запустения и строительного барахла. Чуть правее от величественной кафедры-пульта, с детства ассоциировавшейся у меня с пультом управления звездолётом, были поставлены рядами около 20 стульев. Пол на этой части территории был старательно подметен. Нас набралось мало – всего человек 10-12, кого удалось созвать на выходе из зоопарка и тайными тропами провести в планетарий. Рядом тощий дедухан с внешностью раввина на покое бурчал вслух: «Да, конечно, зоопарк – развлечение общедоступное. А вот планетарий – элитарное!» Я с ним до сих пор совершенно согласен.

Ну, а дальше – как у Маяковского: «Вошел, нажал и завертел...» Час, проведенный «в тени небесных тел» пролетел одной минутой. Хотя, та лекция, конечно же, называлась по-другому. Собственно, она никак не называлась. Это была даже не а-ля сегодняшняя «Прогулка по звёздному небу» made in Фаина Рублева (я без сарказма), а скорее ВСТРЕЧА под небом Планетария. Приятная, как глоток Детства, неожиданная, словно Нечаянная Радость, и, возможно последняя – как Последнее Прости.

У меня тогда не хватило ума запомнить фамилию лектора – на вид ему было лет 35, говорил он упругим, хорошо поставленным баритоном и рассказывал о звёздном небе с огромной любовью и болью неумолимой предстоящей утраты – было ясно, что долго планетарий в таком режиме «постреволюционного подполья» не протянет и, возможно, это вообще последняя демонстрация неба. Под музыку Баха он читал стихи про «Открылась бездна, звезд полна...» и показывал эту бездну во всей красе - делился с нами безумной роскошью, как безутешный хозяин спешно раздаёт урожай из выращенного собственными руками сада, который почему-то обязательно и вот-вот должны вырубить какие-то злые люди. Он старался использовать все возможности «Большого Цейсса». Может быть, на тот момент их осталось не так много – млечный путь почему-то мерцал и подрагивал (наверное, что-то случилось с чёрной «консервной банкой», лихо пришпандоренной на боку у аппарата, в обязанности которой входила проекция млечного пути), звездный дождь сыпался как-то через раз, грузики на умных объективах не всегда возвращались в исходное положение и часть звёзд попадала на зрителей, что добавляло встрече новое дополнительное измерение – когда поворачиваешь руку и вдруг понимаешь, что у тебя на ладони замерла какая-нибудь Проксима Центавра или Дельта Ориона… «Мне звезда упала на ладошку…» Поверьте на слово, для далёкого от астрономии обывателя, тайно и чудом попавшего в уже разоренный планетарий и всё-таки нашедшего там Звёздное Небо, это было очень сильным ощущением, культурным шоком! Ну, а в конце был долгий, томительный рассвет под «Па-де-де» из «Щелкунчика» в светло-грустной интерпретации Светланова. Возможно последний, в том, старом добром планетарии – исчезнувшей советской Атлантиде…

В детстве мы с друзьями часто прогуливали школу, чтобы провести это время в планетарии. Нам за это даже почти не попадало. Мы пересмотрели все автоматические программы, многие по нескольку раз. Посещали и прикладные лекции (играли в учёных!), но больше ради непреложного и вечного (как тогда казалось) рассвета под небом планетария. Знаний по собственно астрономии мне это, к стыду моему, не прибавило. Не буду греха таить. Не дано видно мне… Но зато сформировало какие-то особые, собственные отношения со Звёздным Небом. Что-то вроде «Гляжу я на звёзды, а звёзды глядят на меня. И долго глядим мы – друг другу не надоедая». Но это уже отдельная тема… А тогда я и не подозревал, что лучшая лекция у меня оказывается ещё впереди.

Я часто думаю о том периоде. О подвиге той команды уже закрывшегося Планетария, которая в полуразрушенном здании умудрялась держать в рабочем состоянии сложнейшую аппаратуру и уговаривала, умоляла выходящих из зоопарка разомлевших отдыхающих пойти посмотреть звёзды - пока ещё не поздно. И рассказывала о них так, что встреча эта странная сохранилась не столько в голове, сколько в сердце. Видимо, у меня сердце держит лучше, чем голова. Я хорошо знаю, что в моей жизни ещё будут удивительные встречи с планетариями в разных городах и странах, что обязательно все наладится в Московском (не может не наладиться!) и мои дети и далекие внуки будут прогуливать школу, чтобы лишний раз попасть туда (обещаю - ругаться не стану!), что будут гениальные лекции и гениальные лекторы, но… лучшая «планетарная» лекция в моей жизни осталась там, в далеком августе 1996 года. И дай Бог чтобы она не повторилась – ни один планетарий во Вселенной не должен принимать посетителей в таких условиях и работать во так, ВОПРЕКИ, а НЕ БЛАГОДАРЯ. Не правильно это, хоть и незабываемо.

Интересно, остался ли кто-нибудь в нынешней команде из тех, кто был тогда? Понятно – «иных уж нет, а те далече», но хотя бы один-два? Земной вам поклон и много Удачи! Вы её заслужили, поверьте.

P.S. Маленький музыкальный подарок в тему, можно?

Это композиция Константина Кайханиди (ученика Жана Мишеля Жарра)
«Вселенная. Гимн Океана» из альбома «Jarre Planet». На ее партитуре стоит пометка: «Памяти «Большого Цейсса» Московского планетария».

Исполнители:

Константин Кайханиди – аналоговые и цифровые синтезаторы.
Международный симфонический оркестр «Genesis», дирижер Андреа Лицио (Италия).
Академический большой хор РГГУ.

http://www.tarakanov.net/kaihanidi/0...del-Oceano.wma

Это прямая ссылка на звуковой файл, без конвертации и ужимания – чтобы качество не потерялось. Сделано от души, буду рад, если понравится.