RSS лента

Беназир

Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)

Оценить эту запись
              
.
«Решаю снова вести дневник, — пишет А. Н. Бенуа 2 августа 1921 года, — хотя момент выбран не слишком удачно, ведь именно мы снова переживаем полосу террора и как раз всякие записи, зачастую совсем невинные, губят людей. Но столько интересного вокруг и на душе так томительно, что я не могу себе отказать в этой опасной поблажке»6.




И вскоре вслед за этой записью в дневнике появляется имя А. А. Блока, с которым Бенуа был знаком с самого начала века, встречаясь в салонах З.Гиппиус и Д.Мережковского, на знаменитой Башне Вяч.Иванова, занимаясь совместно постановкой пьесы Ф.Грильпарцера «Праматерь» («Die Ahnfrau») в Драматическом театре В.Ф.Комиссаржевской. После революции Блок и Бенуа работали вместе в Большом драматическом театре и Литературно-издательском отделе Наркомпроса. О встрече там с Блоком и Бенуа оставил характерные воспоминания П.И.Лебедев-Полянский7, критик и литературовед, правительственный комиссар Лито Наркомпроса: «Я внимательно следил за Блоком. Торопясь кончить разговор с А.Бенуа, с этим высокообразованным, культурным европейцем с ног до головы, я не спускал с поэта взгляда. Прожив за границей десять лет, я не видел живых представителей новейших литературных течений и рассматривал его, ставя грани между ним и многими его современниками, шумливыми, но менее достойными и великими. А он стоял недвижный. Прямой, в твердой позе, с еле склоненной набок головой, с рукой за бортом плотно застегнутого костюма […] какой-то вытянутый, аккуратный. Но не такой, как Бенуа. Русский, настоящий русский, с нашей душой, с нашими русскими мыслями. Приятная речь, мягкий выговор, излучающие теплоту задумчивые, несколько блуждающие глаза, — все располагало к нему. Он был прост, искренен и, быть может, задушевен»8.

...................................
Из театра телефон: утром скончался Александр Блок. Я иду на панихиду в 9 часов22. Во второй раз в жизни «у него». В первый раз был в 1900 годах, когда он еще жил на Галерной. Последнее время они жили в доме № 57 по Офицерской. Очень маленькая, тесная и скорее убогая квартира на 3-ем этаже с видом на Пряжку23. Он лежит на столе, одетый в сюртук, под покровом, как-то странно закинув голову. Лицо неузнаваемо — точно самый бездарный скульптор или театральный бутафор сделал маску, долженствующую изображать Блока, и «ничего не вышло». Прямо непоэтично, потешно. У гроба довольно много народу: Браз (его жена — подруга Любови Дмитриевны — была днем24), Нотгафт25, Волынский26, Слонимский27 — поэт, которого я встретил у Ионова28, много дам. Бережной29 очень трогательно заботится о похоронах Блока, даже совещается со мной, чем бы обить гроб30.
Смерть Блока я ожидал уже вполне около месяца, и потому она не поразила меня. Странное дело, но при всей симпатии моей к этому чистому и доброму человеку, который с особой симпатией относился ко мне, я не «находил в нем потребности», мне было скучно с ним, меня сразу утомляла затруднительность его речи. Это был человек хорошей души, но не большого ума. Революция его загубила. Он не осилил ее. Как большинство интеллигенции, он считал своим долгом питать культ к ней, к революции an und für sich [по существу. — нем.], и застигнутый врасплох ее реальной сущностью, он опешил, а затем пришел в какое-то уныние отчаяния. Сама его поэма «12» представляется мне именно отражением такой «истерии отчаяния». Это результат усилия «полюбить их черненькими», какая-то судорога приятия, притом того, что «душу воротило». Но именно после такого усилия ничего больше не оставалось, как умолкнуть и угаснуть […] Я был знаком с Блоком с самого 1901 года, когда он и его приятель «рыжий Иванов» (брат Александра Павловича)31 были студентами. Особенно сблизился я с ним во время правки текста «Праматери», которую он и переделывал (увы, неудачно) по моим указаниям, так как в первой редакции целыми кусками Грильпарцер был у него искажен до неузнаваемости, а это благодаря крайне недостаточному знанию немецкого языка32. При этой работе я оценил необычайное благодушие, терпение и «вообще благородство» характера Александра Александровича. В нем не было ничего от мелкого самолюбия «литераторства». Он необычайно мило конфузился (способность конфузиться была вообще одной из чар его). Удивительно скоро и иногда даже слишком покорно сдавался и протестовал лишь в таких случаях, когда ему совершенно по-детски нравилась удача какого-нибудь стиха, хотя бы он шел вразрез с намерением автора и просто со «смыслом» всего данного куска. Кое-что из таких грехов пришлось оставить и уже выбросить при разучивании ролей. В печатном же издании (СПб.: Пантеон, 1908 эти грехи, вероятно, налицо33. «Косноязычие» (вернее, тугость речи) мешало Блоку и принимать участие в спорах. Мария Федоровна (Андреева.— И.В.) его прямо терроризировала своими порывистыми и даже грубоватыми окриками34. Впрочем, тут было много и от того, что он был вообще по природе более авгур и оракул, нежели мыслитель. Процесс слагания в символы в его мозгу шел бесспорно быстрее, нежели логический процесс. Ему больше всего хотелось, зналось, виделось, чувствовалось, нежели он этого хотел, знал, видел, чувствовал. При попытках осознать и формулировать, он почти всегда пасовал и, во всяком случае, эта работа ему давалась с величайшим трудом и с мучительными усилиями рассудка. Из всего этого, как следствие, следует вывести, что он был Божьей милостью подлинный поэт. Но он не был притом тем мудрецом, каким в своей основе являлись Пушкин или Тютчев. Фатальным для его развития было, по-моему, то, что на самой заре он встретился с Мережковским и влюбился в поэтессу Зиночку (Гиппиус. — Ред.)35, а также то, что Запада он отведал очень поздно и не по первоисточникам, не на месте. Сын окружающей среды, он автор «Розы и креста», кровный романтик, к западной культуре тянулся всей душой. 10 августа. Упоительно свежий день. Похороны А. А. Блока мы с Эрнстом36 застали уже продвигающиеся по Офицерской улице. Как раз с Английской (набережной. — И.В.) в это время вышел отряд матросов с красным знаменем впереди. Я уже подумал, что власти пожелали почтить этим эскортом почета автора «Двенадцати», но матросы пересекли улицу и пошли дальше. И я только подивился тому кредиту, который я все же продолжаю делать советской государственности. Похороны вышли довольно торжественные. Гроб несли все время на руках (и, к сожалению, открытым, что вследствие уже сильного разложения и жары солнца, было не очень благоразумно — тленный дух моментами слышался даже на большом расстоянии.) Дроги были старые, режимного образца последней категории и кляч в сетчатой попоне вели под уздцы факельщики без факелов в «белых» ливреях и в продавленных белых цилиндрах, несколько венков с лентами. Кто-то всунул в руку автора «Двенадцати» красную розу. Толпа была очень внушительная — человек 300 по меньшей мере, и все дошли до кладбища и почти все отстояли службу, происходившую в новой (до чего уродливой вблизи) церкви37 и длившуюся 2 часа, если не больше. Однако речей не было и не должно быть, так как все говоруны готовились к гражданской панихиде. Даже были экипажи! В одной пролетке ехала Добычина38. В хвосте очутилась театральная линия. Церемониймейстером был неутомимый Бережной. Как то всегда бывает, кроме страдальцев, несших гроб, убитая горем вдова и еще несколько лиц (среди них совершенно заплаканный Гиппиус39 (о нем дальше), никому на пути следования, как кажется, не было дела до того, кого провожают до места вечного успокоения, а все лишь промеж себя болтали и устраивали свои делишки. Так и я успел перемолвиться с Монаховым40, с Петровым41 (Бродский42 считает, что если «Тартюф» и назначен, то он едва ли пойдет и рассчитывает, по-видимому, на Гаккеля43), побеседовать с Яшкой Капланом44, с Величковым45, с Шурочкой46, Роммом47, пожать руку Изгоеву48, посидеть в пролетке с Добычиной и т.д. Нотгафт потрясен уже распространившимся известием о бегстве Ремизовых49. Каплан возмущен тем значением, которое было придано в Париже боксерскому матчу, при котором совершенно разбили физиономию чемпиону Франции Шарпантье. Добычина обещает освобождение Миши (брата Бенуа. — И.В.)через два дня и наперекор злой интриге ее собственного комиссара. Шурочка очень мила, но совершенно гибнет под бременем работ, так как ее мать и сестра вернулись из Сибири и сели ей на шею, да вдобавок прекратилась присылка продуктов оттуда. Прогулявшись один по кладбищу (причем, я наслаждался игрой солнца в листве, на стволах и на памятниках. Прав Либих50, что он и в солнце видит черно-серое) и постояв в церкви, я, наконец, так устал, что с радостью воспользовался приглашением Кунина51 доставить меня домой на его лошади. Перед этим я имел разговор с Гиппиусом и с Ольденбургом52. Первый вне себя от смерти Блока, и он был так потрясен тем, что уже год не виделся с ним. Он также считает, что «Двенадцать» — явление историческое, акт отчаяния и что в значительной степени ощущение содеянного греха подточило Блока. До Октябрьской революции Блок был скорее черносотенцем [… ] Когда же Гиппиус навестил его после «Октября», то застал его в каком-то почти «блаженном» состоянии. На вопрос: как надо понимать принципиальную в нем перемену, Блок со смиренной улыбкой указал на № «Правды», лежащий на столе, и произнес: «Потому я так думаю, что эта “Правда” — правда!» Оглядевшись вокруг себя, он улыбчиво говорил: «Вот это теперь все не мое — и это хорошо». Садясь за стол, Гиппиус пошутил: «Что же и то, что мы едим — не наше?» «Не наше», — в том же тоне отвечал Блок. Словом, он, видимо, жил тем настроением, которым и я был полон полгода до того и которое в менее осознанной форме (хотя и в нас было очень мало осознанного, вероятно, здесь и осознанного по самому существу не должно быть много), стихийно выглядело тогда еще тем слоем общества, которое признано считать избранным кругом...

Полностью http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/7411.php


Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в Google Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в Facebook Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в Twitter Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в del.icio.us Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в Digg Отправить "Александр Бенуа об Александре Блоке в дневнике 1921 года (28.09.11)" в StumbleUpon

Обновлено 29.09.2011 в 00:48 Беназир

Категории
Без категории

Комментарии

Трекбэков

Яндекс.Метрика Rambler's Top100