Куздра

"Паук - это артист труда, но он, конечно, и не думает о красоте, это солнце и роса почему-то согласились украсить его дело. А скорей всего и солнце и роса тоже не думали о красоте, да... все работают и никто не думает о красоте, но кто работает лучше всех возбуждает радость в человеке-художнике и то сорадование, похожее как бы на узнавание себя самого, как члена творческой огромной родственной среды, - вот отсюда является начало того великого сорадования жизнетворчеству, которое мы называем искусством."

1 сентября 1930 г.

М.М.Пришвин. Дневники 1930-1931гг

Сообщение от Куздра

...А я - сама зафотографировала)))

Сообщение от Куздра

"Паук - это артист труда, но он, конечно, и не думает о красоте, это солнце и роса почему-то согласились украсить его дело..."
1 сентября 1930 г.
М.М.Пришвин. Дневники 1930-1931гг...

Здорово!

Сообщение от Куздра

"Паук - это артист труда, но он, конечно, и не думает о красоте..."
1 сентября 1930 г.
М.М.Пришвин. Дневники 1930-1931гг

***
Ткач паутинки
Тоже любит красоту,
Но по-своему...



На глаза попалась тоненькая и местами надорванная паутинка.
На ветру, без следов росы и не в траве...

Зато с чудесными клематисами, спасибо!

Ну вот, наконец-то я добралась со своим Nikon'ом до дома-музея Пришвина)))



В.Д.Пришвина писала о первой встрече Пришвина с его будущим домом до войны:
"На краю деревни мы увидели заколоченный на зиму давно знакомый мне дом. Ранее он принадлежал переподавателю Московского университета географу Лебедеву, а теперь домом владела его вдова - старушка Лебедева-Критская Наталья Александровна, с которой я была в 1930 году отдаленно знакома."
"Наш дом"

Дом был куплен только после войны в полуразрушенном состоянии:
"Около вечернего чая пришли девушки: предсельсовета и агроном. Они поставили печать на заготовленные нами бумаги, и двухмесячная борьба и колебания были закончены: развалины дачного дома стали нашим владением.

Я подарил Критской книгу с надписью: "Н.А.Лебедевой-Критской на память о счастливом хомуте. Я счастливо влез в хомут счастливого 13 мая 46 года, она счастливо из него вылезла"
М.М.Пришвин. Глаза земли



"Брожу весь день между липами, и вдруг вспомнилось Хрущево: там был тоже такой легкий для дыханья воздух. С тех пор я не дышал таким воздухом, я не жил в здоровой природе и мало-помалу забыл, что она существует…

Я жил в болотах, в комарах, понимал такую природу как девственную, как самую лучшую. А разве мать моя жила не тем же чувством благодарности за жизнь, какая она ей пришлась, не имея никакой претензии на лучшую? Та даже и умерла, не испытав женской любви. Да и вся Россия такая жила, в бедной истине, думая о том, что где-то лучше живут и нам бы можно так.
И вот почему, когда я вышел из болот и стал здесь на глубокую почву, где липы растут и нет комаров, мне кажется, будто я вернулся в Хрущево, в лучшее, прекрасное место, какого и не бывало на свете."
М.М.Пришвин. Глаза земли




" Мой дом над рекой Москвой - это чудо. Он сделан до последнего гвоздя из денег, полученных за сказки мои или сны. Это не дом, а талант мой, возвращенный к своему источнику.

Дом моего таланта - это природа. Талант мой вышел из природы, и слово оделось в дом. Да, это чудо - мой дом!"

"Научился заводить машину в мороз в нетопленном гараже, без горячей воды, одним движением ноги с лесенки.

Когда научился, то понял, по себе, с годами выступающий ум как заменитель молодости и силы..."



"Интерес к машине соединился с интересом к природе, потому что места охоты все отдаляются и к ним надо ехать… Так в природе чудится где-то свобода или счастье, и ключик в кармане от машины представляется ключиком к счастью."


В гараже на стене - фотографии и лыжи Пришвина.

"Бывает, сядешь за стол — и не пишется: мысли прыгают, как в чехарде. От нечего делать тогда возьмешься за приборку на столе, в комнате. И когда все приведешь в порядок, то и мысли тоже построятся, сядешь и работаешь.

Так бывает, но это вовсе не значит, что порядок в мыслях непременно зависит от порядка в квартире.
Значит, с души надо начать, а не с квартиры? Но если устройство души приходит с необходимости принять друга, то нужно непременно и о квартире подумать.
Вот этот «материализм» и является нашим желанным делом: чтобы не с пустыми руками встретить своих друзей."











Столовая и милая дама-экскурсовод (все сотрудницы музея очень разные, но все очень доброжелательны и компетентны)

"Почему я все пишу о животных, о цветах, о лесах, о природе? Многие говорят, что я ограничиваю свой талант, выключая свое внимание к самому человеку.
А пишу я о природе потому, что хочу о хорошем писать, о душах живых, а не мертвых. Но, видимо, талант мой невелик, потому что если о живых людях напишу хорошо, то говорят: «Неправдоподобно!» Не верят, что есть такое добро среди людей.
Если же станешь писать о мертвых человеческих душах, как Гоголь, то хотя и признают реалистом, но это признание не дает отрады.
И вот мое открытие: когда свое же человеческое, столь мне знакомое, столь мне привычное добро найдешь у животных, верят все, все хвалят и благодарят, радуются.

И так я нашел себе любимое дело: искать и открывать в природе прекрасные стороны души человеческой."











Кабинет

"В Дунине
После обеда часок вздремнул и проснулся как будто в Хрущеве. Сколько в жизни ездил, искал, и в конце концов оказалось — искал того, что у меня было в детстве и что я потерял."










На веранде, а за рекой - гроза...

"Человек семидесяти пяти лет, жизнь его на волоске. А он сам сажает сирень! И мало того, он не один и, может быть, не было времени, когда бы так страстно не хватались люди за растения: все, кто может, сажают сады.

Это значит, во-первых, что люди живут, как бессмертные, презирая свое знание смерти; во-вторых, это значит, что лучшее у человека есть действительно сад (рай)."



"Без навоза не вырастишь розу, но поэт все-таки будет славить розу, а не навоз, т. е. удобрение. Надо показывать самую розу и оставить немного навозу, перегнившего, осоломленного, чтобы показать рядом с красотой добро, рядом со свободой и необходимость, из которой она выбралась."

Спасибо, Куздра...

Не за что, Юкочка))) Мне так приятно делиться тем хорошим, что я знаю и видела)))

"Звонил дирижер Мравинский и, совсем незнакомый мне, выражал свое признание меня как писателя, сказал даже, что «Лесная капель» его «подподушечная книга». Такие читатели являются моим золотым фондом и даже больше — золотым без содержания лигатуры — и ложатся на душу, как сама правда природы.

Каким счастьем является для меня не полное признание моего творчества, не премии, не большой орден, не даже полноценная статья, а вот такое медленное стекание моих читателей куда-то в большею воду вечности. Вот этот огонек радостной надежды на будущее воскресение из мертвых и приносит мне в душу каждый большой мой читатель, сокровище моего золотого фонда."



Не эта ли книжечка 1943 года издания попалась на глаза и Губайдулиной?

"В движении сезонов горько нам бывает расставаться с весной и летом, но когда наступит слякоть осени, а потом возьмутся злые морозы, — то мы утешаемся неминуемым движением нашей планеты: прошло хорошее, но ведь и эта гадость пройдет.
К этому утешению самим фактом движения вскоре присоединяется трепетно-радостное ожидание новой весны.
Так движется наша земля, и так вырастает наша вера в добро, перемогающее зло, и в то, что вместе с планетой мы движемся к чему-то хорошему.
Никакой пессимист не станет против этой веры, и если в самом себе у него ее нет — на себя и вину возьмет: нет и нет у себя, а люди как жили, и так и жить будут в этом: помирать собирайся — рожь сей!"

Спасибо!

За дивный праздник
Приобщения к добру
В памяти, снимках... )))

Позолоченная осень в звенигородских лесах:

Конечно, все знают, что в этом году отмечается 200-летие Отечественной войны 1812 года. Звенигород не остался в стороне от событий этой войны.


Французы в окрестностях Звенигорода Литография Альберта Адама

Видение принца Богарне


История чудесного явления преп. Саввы

Яшина О. Н.

В 1812 году Саввин Сторожевский монастырь разделил судьбу многих русских обителей, разоренных солдатами Наполеона. Еще до Бородинского сражения наиболее ценные вещи и документы были отправлены в обозе в Москву, затем – в Вологду, основная часть монахов покинула обитель. Настоятель монастыря епископ Дмитровский вместе с наместником Досифеем отправились во Владимир.

После Бородина обе армии стремительно продвигались к Москве по старой Смоленской дороге. 28 августа итальянский вице-король принц Евгений Богарне, командующий 4-м корпусом французской армии, получил приказ Наполеона выйти из Можайска через Рузу на Звенигород, далее двинуться по Звенигородской дороге на Москву и отрезать арьергард русской армии. Кутузов, узнав об обходном движении французских войск, направляет к Звенигороду отряд генерал­-майора Винценгероде. «Теперь узнал я, – пишет главнокомандующий, – что корпус вице-короля италийского находится около Рузы, и для того отряд генерала Винценгероде пошел к Звенигороду, дабы закрыть по той дороге Москву». В результате, когда корпус вице-короля вышел из Рузы, отряд барона Винценгероде успел занять позиции у Звенигорода. «Неприятельский корпус находится ныне на Звенигородской дороге, – обращается Кутузов к Растопчину, – неужели не найдет гроб свой от дружины московской, когда бы осмелился он посягнуть на московскую столицу». Эти слова свидетельствуют, какую важную роль придавал главнокомандующий событиям, происходившим на звенигородском направлении.

Двухтысячный русский отряд всячески затруднял движение двадцатитысячного французского корпуса, но силы были слишком неравны. Поэтому на решающий бой Винценгероде не отважился, ограничиваясь незначительными столкновениями. Из донесения Винценгероде императору Александру: «Малый отряд мой... делал все, что можно было, для сопротивления многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству».

В ночь с 30 на 31 августа авангард французского корпуса расположился в селе Каринское (примерно в 10 км от монастыря). Рождественская церковь села была разграблена, похищены антиминсы, одежды с престола, церковная утварь. Ранним утром французы покинули Каринское и, двигаясь вдоль Москвы­реки, дошли до монастыря.

Многочисленные стычки предшествующего дня 31 августа переросли в небольшое сражение, которое продолжалось несколько часов у самых стен монастыря. У южного склона Сторожевского холма французы остановились на привал. На литографии 1812 года, выполненной художником Адамом, сопровождавшим французский корпус, запечатлен момент незадолго до начала сражения. Генерал Винценгероде в донесении императору Александру сообщал об этом столкновении следующее: «31 августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса, двое храбрейших из штаб-офицеров были тяжело ранены, мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжать отступление». Корпус вице-короля на 6 часов был задержан у Саввина монастыря усилиями небольшого отряда генерала Винценгероде. Это дало возможность идущим по Звенигородской дороге русским обозам благополучно отойти к Москве.

Захватив Звенигород, в ночь с 31 августа на 1 сентября французский корпус, разделившись, частично разместился в самом городе, частично остался в монастыре. Вице­король остановился в одной из келий обители. Опасаясь внезапного нападения казаков, на ночь вокруг монастыря французы расставили часовых.

Видение принца Богарне (окончание)



Явление Преподобного Саввы принцу Богарне. Газета «Петербургский листок»

Сохранилось несколько описаний обители, сделанных французскими офицерами, которые оставили о монастыре довольно противоречивые сведения. В некоторых воспоминаниях обитель названа красивым замком, настоящей крепостью, очень обширной, окруженной высокими зубчатыми стенами. В других источниках французы пишут о стенах и колокольнях старого, почти разрушенного монастыря. Таким увидел монастырь Эжен Лабом, лейтенант инженерных войск, служивший в штабе инженеров четвертого корпуса Евгения Богарне. «Сквозь частый березняк виднелись сероватые стены и колокольни древнего монастыря... При виде его высоких башен и стен мы, конечно, решили, что и внутри должны быть огромные здания, удобные для нас, и что мы найдем обычное для всякого монастыря изобилие. Огромные железные ворота, казалось, только подтверждали все наши надежды на то, что в монастыре много припасов. Мы уже собирались высаживать ворота, когда их неожиданно открыл нам старик в белой одежде с длинной седой бородой. Мы попросили, чтобы нас отвели к настоятелю монастыря. Когда мы вошли во двор, то крайне удивились, увидав, что строения далеко не соответствовали тому высокому понятию, которое мы себе составили о монастыре. Наш проводник, вместо того чтобы вести нас в апартаменты игумена, сопроводил нас в небольшую келью, где находились четыре монаха, стоящие на коленях перед алтарем, устроенным по греческому образцу. Приблизившись к нам, эти почтенные старцы бросились к нашим ногам, умоляя нас именем Бога не оскорблять их церкви и тех нескольких могил святых отцов, оберегать которые они здесь остались. Вы можете судить по нашей нищете, – передали они нам через переводчика, – что у нас нет никаких спрятанных сокровищ, а наша пища так груба, что большинство ваших солдат откажется есть ее. Кроме наших реликвий и наших алтарей, у нас ничего нет. Не оскорбляйте их из уважения к нашей религии, столь схожей с вашей. Им обещали исполнить их просьбу, что подтвердил и вице-король, который остановился в обители».

Автор этих строк, образованный и гуманный офицер, не марал себя мародерством, поэтому он предпочитал наблюдать. «В то время как это убежище, ранее такое спокойное, сделалось жертвой неизбежного беспорядка в подобных обстоятельствах, я заметил одного благочестивого отшельника, который собирался укрыться в одной почти подземной келье. Этот инок, чувствуя мое хорошее к нему отношение, признался, что говорит по-французски, и, собираясь доставить мне удовольствие, побеседовал со мной. Очарованный его чистосердечием, я воспользовался этим, чтобы узнать в ходе беседы все, что могло иметь отношение к настроению народа и характеру нации, которую мы завоевали, пройдя более 250 лье страны, не зная ее. Когда я ему говорил о Москве, он мне отвечал, что это его родина, и я заметил, что глубокие вздохи прервали его слова. Я понял, что он вздыхает над несчастиями, которым столица будет скоро подвергнута. Французы пришли с большими силами на территорию России, сказал мне этот почтенный монах, они опустошили нашу родину и приблизились даже к этому святому городу, центру империи и источнику нашего благоденствия. Но, игнорируя наши нравы и наш характер, они полагают, что мы покоримся рабству и что, вынужденные выбирать между нашей отчизной и нашей независимостью, мы скоро, подобно другим, зачахнем в кандалах и отречемся от национальной гордости, которая составляет мощь народа. Нет, Наполеон обманывается, мы слишком просвещены, чтобы терпеть его тиранию, и недостаточно испорчены, чтобы предпочитать рабство свободе». Долго продолжалась беседа о европейских событиях, на протяжении которой французский офицер восхищался мужеством русского народа в лице благочестивого монаха и величием русской нации даже в ее несчастиях.

Вполне возможно, что встреча с монахом послужила лишь предлогом, благодаря которому автор, оппозиционно настроенный к Наполеону, высказал собственные взгляды на положение в Европе и характер русского народа. Как бы то ни было, дальнейшие события той ночи навсегда вошли в летописи Саввиной обители, т. к. случилось тогда одно из самых удивительных чудес, явленных преп. Саввой Сторожевским.

Хотя обитель была разорена, частично разграблен главный храм и ризница, св. мощи преп. Саввы остались нетронутыми. Во время чудесного ночного видения принцу Евгению звенигородский чудотворец обещал сохранить ему жизнь, если солдаты оставят его мощи неприкосновенными. О событиях этой ночи с 31 августа на 1 сентября известно из рассказа сына принца Евгения, герцога Максимилиана, который спустя 25 лет после событий той ночи поведал обо всем произошедшем своему русскому знакомому. «Было уже около 10 часов вечера. Отец мой, утомленный от большого перехода верхом, отправился в особую комнату, приготовленную для него монахами. Здесь он не может припомнить, во сне или наяву, но он видит, что отворяется дверь в его комнаты и входит тихими шагами человек в черной длинной одежде, подходит к нему так близко, что он мог при лунном свете разглядеть черты лица его. Он казался старым, с седой бородой. Около минуты стоял он, как бы рассматривая принца, наконец тихим голосом сказал: Не вели войску своему расхищать монастырь и особенно уносить что­нибудь из церкви. Если исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует, ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым. Сказав это, старец тихо вышел из комнаты».

Принц, проснувшись на рассвете, пошел посмотреть церковь, у входа которой стояли часовые. Войдя в храм, он увидел гробницу и образ, который поразил его сходством с человеком, представившимся ему ночью. На вопрос его, чей это портрет, один из бывших тут монахов отвечал, что это образ св. Саввы, основателя монастыря, тело которого лежит в гробнице. Услышав это, принц с благоговением поклонился мощам святого и записал его имя в своей памятной книжке. По другому источнику, подойдя к раке преп. Саввы, «он спросил бывших тут монахов: Давно ли спит здесь этот старец? Ему отвечали: Пятую сотню лет”». После этого принц Евгений попросил у монахов икону преп. Саввы Сторожевского и благословение наместника. В дальнейшем ни в одном из сражений Богарне даже не был ранен. Он благополучно вернулся в Европу и перед смертью рассказал об этом чудесном явлении своему семилетнему сыну Максимилиану, передав ему образ святого и взяв обещание, что если когда­нибудь судьба приведет его в Россию, он обязательно должен побывать в обители преп. Саввы и поклониться святому.

В 1837 году, когда герцогу Максимилиану было уже 20 лет, он впервые попал в Россию, сопровождая своего дядю, баварского короля Людовика, в качестве лейтенанта баварского кавалерийского полка. Вскоре Максимилиан был представлен дочери русского императора Николая I. Спустя некоторое время после знакомства, в том же 1837 году, состоялось обручение герцога Максимилиана и великой княжны Марии Николаевны. Спустя два года, в июле 1839 г., русский императорский двор играл пышную свадьбу – за молодого герцога Лейхтенбергского выходила замуж любимица Николая I, его старшая дочь Мария, или Мэри, как ласково называли ее в семье. Видимо, сразу после венчания молодые отправились в Саввин Сторожевский монастырь поклониться св. мощам преп. Саввы – ведь звенигородский чудотворец сохранил жизнь принца Евгения Богарне, а в его лице – и его сыну Максимилиану. Это событие стало известно в России только в 1839 году.

Первым услышал этот рассказ граф П. П. Новосильцев, адъютант московского военного генерал­губернатора. 26 августа 1839 года, когда проходило торжественное празднование 5-летия знаменитого сражения, граф П. П. Новосильцев встретил на Бородинском поле герцога Максимилиана. Разговаривая о кампании 1812 года, герцог спросил Новосильцева, где находится монастырь Св. Саввы и далеко ли он от Москвы, при этом герцог сказал: «Вас, вероятно, удивляет, что я знаю о монастыре Св. Саввы... Вы еще более удивитесь, если я Вам скажу, что я, католик, хочу поклониться вашему Св. Савве: я в этом дал обет умирающему человеку, а именно отцу моему. Он взял с меня честное слово, если когда­нибудь судьба приведет меня в Россию, непременно отыскать место, где погребен св. Савва, и поклониться ему». Далее герцог рассказал об уже известных нам событиях.

Звенигородский чудотворец привел потомков французского принца на православную землю, потому что герцог Максимилиан, женившись на великой княжне Марии Николаевне, остался на своей новой родине. Их дети стали именоваться князьями Романовскими, герцогами Лейхтенбергскими. Эта линия дома Романовых особо почитала преп. Савву как своего покровителя.

Аланнэ Кирилл. Звенигород. Весенние кружева.

А чем не наше Введенское)))


Игорь Ролдугин "Усадьба"