"Чистяков живет у меня, как живут Платонов, Борхес, Моррисон, Б.Г., Коровин и
другие приятные и странные вещи. Иные (многие) здесь умерли, как часто умирал в
подобных местах и я, как все мы еще неоднократно умрем до и после медицинского
освидетельствования. Можно считать это речевой уловкой, невинной подменой тускло
мерцающих представлений. Итак, Чистяков живет у меня, хотя в нем, как в пожаре,
нет ничего домашнего. Он красив - в том смысле, в каком красота свободна от
декоративности. Он пьет вино и говорит на языке, в котором "рабочий" означает
"вставай", "раз, два, три" - "деньги", а "брайануино" - всего-то "привет". Он
поставил над собой конвой из муштрованных инструментов и грезит Луной, но все
равно в нем остается столько жизни, что порой это выглядит неприличным - слишком
физиологичны его жесты, как пот, как слюна, что ли... Он платит ненужную дань
"Этим русским рок-н-роллом" и "Говнороком" (в своем доме я освободил его от
столь грустной повинности) - тягостными описаниями способа описания
сердцебиения, - какое фиговое братство требует от него признаний в верности
рок-н-роллу?"