Muzylo
Равель и улица (сказка без морали)
20.03.2017 в 01:20 (4142 Просмотров)
Многим композиторам-академистам рано или поздно надоедало киснуть в Башне из слоновой кости.
Улица была горластой и бездуховной, но чертовски притягательной. И академисты тянулись к ней - хотя бы для того, чтобы пообличать ее бездуховность. А некоторые даже решались прокатиться по ней в передвижной башенке-коляске из той же слоновой кости. Такие прогулки шокировали жителей Большой Башни, - но и те время от времени распахивали окно, чтобы вдохнуть полной грудью уличную вонь и с кайфом выдохнуть - "Какая мерзость! Мой бог, мой Бах, явись ко мне и спаси меня!"
Однажды в Большую Башню постучался человек с улицы, назвавшись Джоржем Гершвином. Стучались туда многие, но впустили только его. Он был безукоризненно одет, воспитан, и от него почти не пахло. Большинство жителей башни были в восторге: наконец-то им не нужно было выходить на улицу - улица сама пришла к ним, и была к тому же так похожа на них. Она хотела стать ими - и ей это удалось настолько, что Гершвин получил полноправное гражданство Большой Башни. Бледнейшие из ее граждан украдкой морщили носы, но факт оставался фактом.
Как и другой факт: воздух улицы радикально менял биохимию жителя Башни, а воздух Башни - биохимию уличного жителя. Гуляя по любым закоулкам Башни, академист оставался самим собой, гордо являя себя этим закоулкам - барочным, ренессансным, средневековым и даже фольклорным; но на улице академист не мог оставаться академистом и неизбежно перерождался в босяка.
Правда, он мог вернуться в Башню и переродиться обратно. Неизвестно, сколько таких циклов выдерживала академическая биохимия, но некоторые даже умудрялись жить двойной жизнью, околачиваясь летом на улице, а зимой в башне. Самым известным из них был Альфред Шнитке. Бледнейшие не могли подойти к нему без противогаза, а молодежь благоговейно глядела на него, робко бормоча лозунги - "долой Башню!" и "все на улицу!" Биохимия уличных попаданцев тоже радикально менялась, и Гершвин, не требовавший противогаза, был тому лучшим подтверждением.
В пылу высоких башенных страстей многие не замечали, что один из нижних этажей Башни активно торгует с улицей. Он назывался "французская музыка". Его жители мотались туда-сюда так часто, что их биохимия устала перерождаться, застыв в некоем промежуточном состоянии. Ближайшим к Башне уличным объектом был кинотеатр, и некоторые из французов так привыкли к нему, что стали путать его с Башней. Запах, конечно, стоял несусветный, но кому-то с верхних этажей даже нравилось.
И только там могла родиться генетическая аномалия, которой толком никто и не заметил - соль-мажорный концерт Равеля.
Равель был потомственным академистом. В отличие от соседей по этажу, сам он не торговал с улицей, хотя та активно пользовала его поделки, особенно гармонию (без спросу, хоть он не возражал). И на склоне лет, наводнив ими и улицу, и Башню, Равель вдруг произвел нечто необъяснимое.
Впрочем, немногие могли догадаться, что здесь скрыт подвох куда больший, чем музыка киношников, путавших кинотеатр с Башней. По всем родовым признакам фортепианный концерт Равеля соль мажор был сугубо башенной поделкой - на улице не котировались ни этот жанр, ни эта форма, ни эти объемы. Концерту без колебаний присвоили башенный инвентарный номер.
Правда, чувствительные носы нет-нет, да и подрагивали, а губы шептали магическое слово "вкус", отгонявшее уличную вонь. И не мудрено: стареющий Равель, всю жизнь просидевший спиной к улице, вдруг кликнул свои поделки, которые давно уже разбрелись по ней, и те всей армией вернулись к хозяину, притащив с собой ядреный душок, пропитавший их до самого сердца. Из них сделана вся первая часть концерта, добрая половина второй и порядочные куски третьей. Они сползлись отовсюду - из танцполов, из мюзик-холлов и кабаре, и конечно, из кинотеатров. Этаж взорвался протестами, но юристы вынуждены были признать: авторское право на всю эту армию принадлежит Равелю. Несмотря на запах.
Первым к нему прибежал Гершвин. Босяка в гетрах немного мутило от башенного воздуха (которого он сам же и возжелал в свое время); он оглянулся - не занесло ли кого из бледнейших, - и радостно заорал Равелю "здорово, кореш!" - вдыхая родной до боли запах.
Равель вежливо ответил ему, и... Гершвин осекся.
Он понял, что обознался: Равель не был босяком в гетрах. И хулиганом, переодетым в уличное, он не был. Равель как был, так и остался потомственным академистом.
В том-то все и дело: соль-мажорный концерт вовсе не был уличным продуктом, очищенным до башенного блеска, как Рапсодия в стиле блюз. Это было абсолютно академическое изделие, сделанное из абсолютно уличного материала.
Как это возможно, не понял никто. Потому что это невозможно. А невозможное хоть и невозможно, но иногда случается. В данном случае оно случилось потому, что материал концерта Равеля был и его, и не его. Он стал уличным достоянием, не утратив подчинения автору.
Зачем Равелю понадобился этот фокус?
Его коллеги-академисты соорудили немало высоких шедевров во славу жизни. В них было только одно "но": жизнь в них прославлялась всеобщая, а вовсе не только башенная, - но шедевры были рассчитаны только на башенный воздух. На улице они не работали. Это приводило не только к тому, что их не могли пользовать уличные жители , но и к тому, что радость жизни в них была ограничена требованиями к башенному воздуху. А в нем и радоваться, и жить надо правильно, а не как попало. Вполне резонно, ничего не скажешь, - и все же некоторые, вкусив в Башне скорби, катарсиса и прочих фирменных блюд, за радостью жизни убегали на улицу. А самые смелые деликатно говорили о том, что радость и правильность все же сочетаются не вполне гладко.
С другой стороны, улица радовалась на 120%, но вот с высотой там была напряженка. Приличная высота получалась только в Башне - уличный воздух не позволял строить выше макушки.
И только хитрый фокус Равеля позволил ему сочетать уличную радость жизни с башенной высотой. Этот невозможный брак, как брак Сфинкса и Русалки, жителей взаимоисключающих миров из "Дома, в котором..." Мариам Петросян (кто не читал - рекомендую), не имел никаких шансов на осуществление. И сейчас не имеет, что не мешает ему существовать уже три четверти века и дразнить матерых академистов уличным запахом. Большинство их делает вид, что его нет, и вместо радости жизни у них получается обычная башенная правильность, - но...
(что именно "но" - придумайте сами)
Отправить другу ссылку на эту записьКомментарии
Трекбэков
Всего трекбэков 0
Ссылка трекбэка:
Посмотреть профиль
Пометить как прочтённый
