Утомленные карнавалом
Иногда популярные сюжеты так удобно ложатся на какую-нибудь музыку, что только диву даешься. Я хочу здесь провести аналогию между фильмом Михалкова "Утомленные солнцем" и финалом Шестой симфонии Прокофьева.
Конечно, вероятность того, что замысел фильма хоть в какой-нибудь мере связан с этой музыкой, очень мала. Чуть больше вероятность связи между ней и саундтреком Артемьева, играющим важную роль в драматургии фильма (с другой стороны, саундтрек прямо связан с музыкой Прокофьева вообще). Тем не менее моя аналогия - не только фантазирование, но и наблюдение над жизнью сюжетов: и Прокофьев, и Михалков обратились к одному и тому же мотиву, подсказанному эпохой.
Его можно назвать "развенчанием карнавала". В обоих случаях авторы использовали одинаковую драматургическую схему - обман зрителя/слушателя, которому вначале предлагается ложная жанровая модель. Зритель/слушатель неверно (по намерению авторов) идентифицирует жанр произведения, определяя его в русле комики/карнавала/феерии. Тем сильнее эффект "вскрытия истинной сущности", в обоих случаях составляющий развязку и шокирующий зрителя/слушателя.
Начало фильма зритель идентифицирует по ближайшей ассоциации, связанной с актером Меньшиковым - с образом Костика из "Покровских ворот". Поведение персонажа Меньшикова в начале фильма, казалось бы, прямо продолжает этот образ. Авторы играют здесь с недавней традицией, выворачивая ее наизнанку. И даже болезненность шутовства, так ярко воплощенная Меньшиковым, поначалу не провоцирует зрительских подозрений.
Первую тему финала симфонии слушатель идентифицирует с типичной (и даже архетипичной) для Прокофьева "неоклассической карнавальностью". Автор играет здесь со своим собственным стилем, выворачивая его наизнанку. И даже подчеркнутая примитивность ответного мотива темы поначалу не провоцирует слушательских подозрений.
В обоих случаях зритель/слушатель, введенный в заблуждение жанровой мимикрией, по мере развития сюжета ощущает, как карнавал "портится". В фильме его "портит" напряжение любовного треугольника, постепенно выходящее на поверхность, в финале симфонии - гиперболизация исходного материала, который постепенно превращается из феерии в карикатуру.
И там и там вначале формируется суггестивное ощущение "что-то не так", и лишь потом оно получает подкрепление (в фильме - истинной ролью "дяди Митяя", в финале симфонии - карикатурным искажением знакомого тематизма). И там и там это происходит в одной и той же драматургической точке, условно соответствующей точке золотого сечения. И там и там есть момент "снятия масок". И там и там коды сделаны из материала, полярного основной части произведения (избиение, убийство и самоубийство в фильме, скорбная побочная тема первой части и катастрофический срыв в финале симфонии). Более того, музыка Артемьева, предшествующая трагической развязке (в момент раскрытия транспаранта с портретом Сталина), очень похожа на музыку, звучащую в аналогичный момент драматургии финала симфонии Прокофьева: и там и там громоздится чудовищная диссонантная вертикаль.
Наконец, в обоих случаях линия "развенчания", выводящая к финальному торжеству зла, концентрируется в одном образе ("дядя Митяй" в фильме и ответный мотив темы рефрена в финале симфонии). В обоих случаях бОльшую часть действия даны лишь намеки на истинную природу этих образов. Назовем их "оборотнями".
Особенность прокофьевского "оборотня" в том, что он изначально показан не как самостоятельная тема, а как часть другой, вполне "невинной" квази-гайдновской темы. При первом знакомстве слушатель может не обратить внимания на этот мотив, хотя автор выделяет его малозаметными, но красноречивыми штрихами:
- он не вписывается в квадратность, заданную неоклассической природой темы (на три такта больше);
- он не вписывается в неоклассический интонационный круг (примитивная маршевая интонация, составленная из двух ступеней).
Характерно его местоположение: он не начинает, а завершает тему, с самого начала находясь "в стороне". Активного участия в развитии он не принимает, всякий раз проходя механически, без изменений.
Постепенно колорит прокофьевского "праздника" мрачнеет. В репризе "карнавальные" темы вдруг обретают неожиданный, но вполне узнаваемый облик: это саркастически обыгранный парад. Переломный момент наступает в конце репризы: "оборотень" впервые появляется не как часть темы, а отдельно от нее. Именно его появление круто разворачивает действие от фарса к трагедии. Кажется, что некто в военной форме, мелькавший в вихре карнавала, вдруг показан крупным планом; он будто бы говорит - "хватит, шутки в сторону" - и зритель/слушатель понимает, что именно этот персонаж здесь - главный. Зритель/слушатель еще не верит в это, надеясь, что после реминисценции скорбной побочной вновь вернется карнавал, а комиссар Котов вырвется из машины, всех победит и побежит вслед за лучезарной Наденькой.
Но дальнейшие события не оставляют от иллюзий камня на камне. Итог симфонии - абсолютное, безраздельное торжество "оборотня", данное "в лоб", без мишуры. Этот момент аналогичен развязке фильма, где под аккомпанемент кошмарных диссонасов разворачивается транспарант с портретом отца народов, и изумленный персонаж Леонтьева говорит - "товарищ Сталин..."
Думаю, Прокофьев не вкладывал конкретный политический подтекст в свою музыку. С другой стороны, я уверен в неслучайности именно такого сюжета. Эпоха диктаторов, показных карнавалов и парадов, маскирующих убийства, сама по себе была этим сюжетом, вне зависимости от того, чья рожа скалилась с транспарантов.
P.S. Комменты, посвященные политической позиции нынешнего Михалкова, равно как и защите поруганной чести отца народов, будут удаляться.
Комментарии
Трекбэков
Всего трекбэков 0
Ссылка трекбэка: