"Борис Годунов" возвращается в Большой

[Beta]

вот-вот-вот!
как Вам Казаков и Манистина?

Вот теперь с утра, "проспавшись"...

Декорации Федоровского как потрясали шестьдесят лет без перерыва, так и сейчас вызывают восторг при первом взгляде и восхищение на протяжении всего спектакля. Превосходны костюмы - и по образной точности и сами по себе - как произведения искусства.

(Кстати сказать, сейчас в фойе Большого развернута выставка костюмов из Ла Скала - это тоже нельзя пропустить! Потрясающи и сами костюмы и то, как сделана их экспозиция: манекены - без лиц и голов - тем не менее, полностью "в образе", за счет тонкой и точной работы по постановке головных уборов и проч. - обязательно посмотрите.)

Постановка Баратова и хореография Лавровского - идеальны: абсолютная точность и выразительность мизансцен, жестов! Все в ритмике оперы, все соответствует музыкальному и сценическому образу.

Высоких похвал заслуживает хор и оркестр - были временами, особенно в начале, некоторые досадные помарки, но в целом - очень хорошо. Павел Сорокин "отдирижировал" уверенно.

Не все солисты равноценны, есть и серьезные замечания, но главный - Михаил Казаков - с задачей справился! И это очень радует и не вполне мною ожидалось. Потому что голос Казакова - не тот глубокий, сочный бас, какой мы помним в исполнении Великих Басов прошлого - а очень светлый, искрящийся в верхах. Это неожиданно, смело и довольно сложно. Но он меня убедил: это был новый и очень интересный Борис.

Манистина (Мнишек) была превосходна! Что не просто усложняло задачу Таращенко, а делало ее выполнение невозможным.

Остальные солисты, если быть кратким - справились. Хорош был Пимен (Науменко), хорош Варлаам (Гильманов). Любимый всем народом юродивый (Марат Гали) тоже вызвал адекватные чувства зала, хотя им не все было спето идеально - но, в целом, хорошо. Почему у Ерастовой "временами" начисто пропадает дикция - не знаю, но как бы привык к этому - не в первый раз... Пожалуй, мое недовольство вызвал лишь В.Таращенко (Самозванец). Возможно, тут просто возраст...

Идите, господа, в Большой на Бориса! Билеты достать можно - в интернете они есть!

[Лев Конов]

1.12.11 Побывал в Большом театре. Не знаю что сказать... думаю, что это всё-таки тень сценической версии 1948 года (да дважды ведь и нельзя вступить в одну и ту же воду)... И то, что я вчера увидел и услышал, на мой вкус, было чуть самодеятельным... В постановке не было единого нерва, пульса... Между картинами - огромные паузы... Скучновато....Много сценической тавтологии (можно спутать картины)... И исполнительский состав - не устроил... Не буду пофамильно разбирать каждую роль... Хотя Борис в исполнении Михаила Казакова был неплох. И хор -отлично звучал. И оркестр (дирижёр Павел Сорокин) временами - зажигал.... И Юродивый (Марат Гали) и Варлаам (Валерий Гельманов) - на месте, но... Словом, в постановке и в исполнении не хватает гениальности. А без неё всё мертво или серенько.... Но это если отталкиваться от идеального, а так - вполне всё прилично-демократично-реалистично и любой из зрителей, особенно из тех, кто в БТ впервые - может смело похвастаться: - Побывал в Большом театре! И в его буфетах!)))....Зрительный зал выглядит роскошно! ... Интересно, а в 70-х в какой версии шёл "Борис Годунов"? Меня как-то не очень впечатлил Римский-Корсаков)). Кажется, он пытался спасти драматургию Мусоргского... А что Ламм? Разве он справился с этой задачей? Шостакович, вероятно, хотел как-то исправить дело, но... Словом, мне кажется, что настоящий "Борис Годунов" - ещё впереди! Но ума не приложу, как можно будет обойти "сложившиеся традиции", чтобы выйти к "Борису" подлинному, прописанному на Небесах)

PS Может быть, через кино на сцене и включение молодёжи. И чтобы молодым не подрезали крылья)

Постановка - Леонида Баратова, а реально: режиссёр по возобновлению Игорь Ушаков, а ещё есть ответственный режиссер, ведущий спектакля - Игорь Киселев и 6 режиссеров, ведущих спектакль: Александр Семенов, Владимир Плеханов, Елена Балаева, Сергей Антипов, Елена Гусева, Владимир Новиков.
Но у семи нянек - дитя без глаза).

А мне кажется было бы лучше попробовать такой вариант: постановка Леонида Баратова/Игоря Ушакова. Чтобы восстановление было - творческим и волевым, с современной энергетикой. И так же с декорациями: Фёдор Федоровский/Алена Пикалова. И с костюмами, светом, с хореографией...

Ведь даже если бы восстановление постановки 1948 было абсолютно точным, то и тогда пропал бы творческий биоритм, т.е. исчезла бы сама жизнь - что в итоге мы и имеем)

И у певцов - по отдельности всё вроде бы и неплохо, но не связано единым художественным порывом-сверхзадачей. То есть, нет харизматичного полководца-музыканта). Поэтому и нет внутренней динамики - творческого горения и единого резонанса.

И я тоже повторю - идите на "Бориса Годунова" в Большой театр! Он всё равно понравится)))

[melowoman]

После субботнего спектакля полностью разделяю праздничное настроение Beta. Наконец-то сподобилась побывать на опере, где царит и диктует свои законы МУЗЫКА, а не режиссер со своей «продвинутой концепцией». И эта прекрасная, выразительная музыка была прекрасно исполнена оркестром, хором и солистами (по крайней мере, большинством из них). Михаил Казаков убедил не только вокальным мастерством, но и незаурядным драматическим темпераментом – эта партия ему удалась блестяще! Очень понравились Максим Пастер (Шуйский), Ал-др Науменко (Пимен), Елена Манистина (Марина). А вот самозванца в БТ, по-видимому, петь просто некому. У Олега Кулько хороший тембр, но голос сильно расшатан, верха натужные, да и сценический образ у него получился слишком инертный, вялый. Декорации превосходны – такая музыка должна звучать именно в таких декорациях! Вообще впечатление чего-то настоящего, неподдельного, поэтому и душа откликается сильными и благодарными эмоциями.

Читая буклет, натолкнулась на такую фразу: «Идущий по сей день на сцене Большого «Борис Годунов» был поставлен в годы, когда театральная традиция прошлого становилась единственной силой, способной противостоять страшному давлению бездарного социального заказа, а сам пройденный театром исторический путь воспринимался и как защита, и как единственный источник вдохновения». Пусть и дальше идет и противостоит давлению преходящей (я надеюсь) моды на режоперу!

[melowoman]

Чем лучше играет оркестр Большого, тем больше я тоскую по 2-й авторской редакции "Бориса"... И дело даже не в оркестровке (вообще я люблю, когда легко само в уши льётся, а у Мусоргского оно скорее продирается), а в номерной структуре... Ну, очень не хватает в редакции Римского-Корсакова монолога Марины и её дуэта с Рангони... И очень мешает мне сцена под Кромами...

Вообще-то обе "польские сцены" в редакции Римского-Корсакова остались, а во 2-й авторской редакции сцена под Кромами заменила сцену у собора Василия Блаженного (что лично мне очень жаль).

[AlexAt]

Вообще-то обе "польские сцены" в редакции Римского-Корсакова остались

совершенно верно: в редакции Р-К есть, но в спектакле Баратова - их нет.

а во 2-й авторской редакции сцена под Кромами заменила сцену у собора Василия Блаженного (что лично мне очень жаль).

ну, вообще говоря, это не та "авторская редакция", которая авторская редакция: сцена под Кромами гораздо более криминальна по содержанию, чем сцена у Собора Василия Блаженного... я вообще не понимаю, как сталинская цензура могла не только пропустить сцену под Кромами, но еще и возмущаться её отсутствием в первоначальной версии спектакля 1947 года...

[AlexAt]

Как это ни странно, но спектакль Баратова-Федоровского может быть отнесен к музейным артефактам лишь условно. Конечно, драматургическая нелепость его структуры и эстетическая антикварность неправдоподобно сложной сценографии могут служить мишенью для поверхностной критики, но серьёзный подход обнаружит в этом декоративно и мизансценно навороченном представлении много по-настоящему захватывающих моментов, одним из которых является немыслимая во всех смыслах сцена под Кромами.

Несмотря на многолетнюю сценическую практику, принято считать, что исполнять в одном спектакле сцены у собора Василия Блаженного и под Кромами некорректно в силу их изначальной взаимозаменимости (либо то, либо это) и композиционной несуразности. Как известно, события под Кромами хронологически предшествуют событиям на Красной Площади, тогда как во всех известных версиях оперы, включающих в себя обе сцены, знаменитый диалог Юродивого с Борисом происходит до похабной насильственной «женитьбы» боярина Хрущова на «столетней» бабке под Кромами. Вообще говоря, это логическое противоречие легко снимается, если исполнять сцену под Кромами сразу после польского акта и перед демонстрацией народного отчаяния на Красной площади. Конечно, такая рокировка противоречила бы замыслу Мусоргского, но вполне бы соотносилась со здравым смыслом, хотя и в этом случае к молниеносному перемещению Юродивого, опережающему движение польских войск, можно было бы при желании легко придраться. Но дело даже не в том, как «оправдать» присутствие в одном спектакле взаимоисключающих сцен, а в том, чтобы понять, почему в окончательной редакции 1875 года Мусоргский оставил именно сцену под Кромами. Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно разобраться, что же под этими Кромами происходит.

А происходит на прогалине под Кромами чёрте что: взбунтовавшиеся народные массы (бродяги, бабы) изловили боярина Хрущова и глумятся над ним, то «чествуя» как «вора доброго» (!) за то, что он у вора воровал, то венчают его со старухой, то упрекают в пособничестве преступной власти Бориса, о которой возвещают Варлаам и Мисаил, между делом преодолевшие пешком около полутора тысяч километров от литовской границы до Москвы и от Москвы под Кромы. «Старцы» перехожие выдают такой текст, по сравнению с которым обвинения Николая Ивановича Юродивого, брошенные в лицо Годунову на паперти Покровского собора, – просто детский лепет:

Суд небес грозный ждёт
царя злонравного,
покарает душу злодейскую
душегубца, людом проклятого
за лукавство чёрное,
за дела бесовские, неправедные...
Рыщут, бродят слуги Бориса,
пытают люд неповинный.
Пыткой пытают, душат в застенке
люд неповинный, люд православный!

Вдумываясь в эти слова, никак не могу понять, как цензура (хоть царская, хоть сталинская) могла пропустить такие строки… От этих слов у бунтовщиков закипает кровь («Расходилась, разгулялась удаль молодецкая, разгулялась, поднималась сила пододонная, сила грозная, бедовая!»), и тут под горячую руку им попадаются иезуиты, восславляющие Самозванца. Народ вяжет бедных католиков и тащит на осину. И дело здесь не в трудностях перевода: бродяги бросаются на иноземцев бесцельно, в экстатическом порыве разрушения, даже не связанного с ксенофобией. Это очень хорошо показано в спектакле Баратова, где мы видим сцену бессмысленной драки крестьян друг с другом. После появления главного бандита - Гришки Отрепьева - и всеобщей амнистии в завершение звучит одинокое пророчество Юродивого: «Лейтесь, лейтесь, слёзы горькие!»

Так зачем Мусоргскому понадобилась эта сцена, отсутствующая в трагедии Пушкина? Нельзя ли было вместо сцены у Собора Василия Блаженного сочинить "что-нибудь помягче"? Для чего-то композитор показывает эту бессмысленную агрессивность простого люда, агрессивность, прямо противоположную многозначительному пушкинскому «народ безмолвствует»…

Образ народа у Мусоргского почти везде карнавален: народ кривляется, лается и дерется сам с собой, орёт по указу, не веря, что может когда-нибудь сам решать свою судьбу… Народные темы оперы либо крикливо пародийны, либо пафосно-громогласны. В этой связи очень важна сцена на литовской границе. Я долго не мог вникнуть в гениальность основной темы (песнь Варлаама) и осознать, что же меня так привлекает в этой сцене, не смотря на её очевидную драматургическую избыточность… Особенно не давало мне покоя сольное выступление шинкарки, опять-таки отсутствующее в драме Пушкина: зачем-то Мусоргскому, "сократившему" огромное количество других пушкинских персонажей, важно было обратить наше внимание на образ этой простой сердобольной представительницы «малого бизнеса». Не для того ли, чтобы слушатель во время пьяно-протяжного завывания Варлаама («Как едет ён») прислушался именно к её – шинкаркиным – словам?

ГРИГОРИЙ
А далече до Литвы?

ХОЗЯЙКА
Нет, родимый, недалече,
к вечеру можно поспеть,
кабы не заставы.

ГРИГОРИЙ
Как? Заставы?

ХОЗЯЙКА
Кто-то бежал из Москвы,
так велено всех задерживать
да осматривать...

ГРИГОРИЙ
(к Хозяйке)
А кого им надо?

ХОЗЯЙКА
Уж не знаю, вор ли,
разбойник какой,
только проходу нет
от приставов проклятых.

ГРИГОРИЙ
(задумчиво)
Так...

ХОЗЯЙКА
А чего поймают?
Ничего, ни беса лысого!
Будто только и пути, что столбовая!
Вот, хоть отсюда:
вороти налево, да по тропинке
и иди до Чеканской часовни,
что на ручью;
а оттуда на Хлопино,
а там на Зайцево,
а тут уж всякий мальчишка
до Литвы тебя проводит...
От этих приставов только и толку,
что теснят прохожих
да обирают нас, бедных...

ХОЗЯЙКА
Что там ещё?
(Идёт к окну и пристально всматривается.)
Вот они, проклятые!
Опять с дозором идут!

Из-за поборов своих представителей «на местах» власть в глазах представителя «малого бизнеса» шинкарки - проклятая, - и «малый бизнес» в лице этой самой шинкарки сопротивляется ей, как может, указывая государственному преступнику путь к спасению. Вот он источник «правового нигилизма». А Власть в лице царя Бориса из века в век недоумевает:

«И в лютом горе, ниспосланном Богом
за тяжкий мой грех в испытанье,
виной всех зол меня нарекают,
клянут на площадях имя Бориса!»

С невероятной силой «антинародная» концепция драмы Мусоргского раскрывается в сцене у Собора Василия Блаженного: здесь автор специально подчеркивает потребительскую сущность отношения граждан к государству в истошных криках «Хлеба! Хлеба!», которых нет в тексте Пушкина, а хамская выходка Юродивого, указывающего на полнейшее отсутствие легитимности Борисовой власти, вскрывает не только колоссальный провал между народом и государством, но и их агрессивное противостояние. Причем со стороны «государства» агрессия поглощается, нейтрализуясь: Борис смиренно принимает от Юродивого упрёк в том, в чём он не виноват. Но народ (и по Пушкину, и по Мусоргскому) видит вину Бориса в том, что он ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ случаем, "созданным кровью", - в том, что Борис оказался в позиции ВЕЗУНЧИКА в тот момент, когда это чудесное «по-щучьему велению» оказалось замешенным на крови... Но, разве, оказавшись в позиции Иванушки-Дурачка, Борис не соответствует национальным стандартам «фольклорного героя»? Почему же народ от него отвернулся? Только ли дело в крови, которой «испачкали» летописцы руки царя Бориса? Разве наш национальный фольклорный герой Иван-дурак всегда оказывался на коне «с чистыми руками»?

Вспомним то же хрестоматийное «бух в котёл и там сварился» из "Конька-Горбунка" Ершова: место того несчастного ПОГИБШЕГО царя (кстати!) занимает Иван-дурак. Даже если не опускать нюансы добровольной царской придури в «Коньке-Горбунке», вопрос этичности поведения Ивана в этой сказке оказывается «по ту сторону добра и зла»… Но про Ивана-дурака, «воспользовавшегося случаем», детям сказки в стихах читают, а царя Бориса ненавидят… Почему так происходит, - ясно: потому что Борис - ЦАРЬ! Это вскрытие тотального антагонизма русского народа и власти (власти любой: и злой, и доброй!) – величайшее музыкально-философское прозрение Мусоргского. Ни в одном произведении эта тема не была так детально и всесторонне (и в массовых сценах, и в «частных» диалогах) раскрыта, как в «Борисе Годунове».

Эта тема становится ключевой во всех народных сценах музыкальной драмы Мусоргского, но с особой беспощадностью раскрывается в сцене под Кромами, где народ поддерживает ещё не ставшего властителем Самозванца, который по сути обычный прохвост, подлец и мерзавец, возглавивший польский поход против своей собственной страны. И страшно, что народ в своей слепой, безумной и бездумной ненависти к существующей власти поддерживает это предательство... О мощной глубине и непреходящей актуальности этой идеи Мусоргского говорить излишне. У народа в "Борисе Годунове", среди представителей которого нет ни одного приличного персонажа (!), очень «правильное», «ленинское» отношение к власти вообще, и к верховной власти – к царю – в частности. В этом отношении всё что угодно: и равнодушное презрение, и мелкая ненависть, и тупой страх, - всё, кроме понимания, так как народ наш «любит сердцем», а не мозгами.

Наш народ не может просто нейтрально УВАЖАТЬ власть: либо любовь взасос, либо ненависть! Национальный характер этого взаимного недопонимания между первым лицом государства и народом определяет ядерный смысл всего произведения Мусоргского. Народ у Мусоргского не признает права за первым лицом быть живым человеком со своими «живыми» проблемами, со своими несчастьями. Народ признает право быть несчастным только за самим собой. Первое лицо государства, облеченное безграничной властью (хотя, на самом-то деле, свобода действия любого самодержца ограниченнее «народной несвободы», что у Мусоргского тоже показано в сцене диалога Годунова с Шуйским!), всегда в ответе за всё, что происходит в стране. Даже тогда, когда в реальных бедах и проблемах народа нет вины главы государства. Это бремя властной ответственности у Мусоргского дополнительно отягощается бременем непонимания между тем, КТО, и тем, ДЛЯ КОГО. Именно поэтому соположение в рамках одного спектакля сцен у собора Василия Блаженного и под Кромами эмфатически укрупняет, дополнительно актуализирует основную идею этого гениального произведения.

(продолжение следует)

[AlexAt]

[AlexAt]

[AlexAt]

[AlexAt]