О непосредственности восприятия: «Дитя и волшебство» Мориса Равеля в Большом театре.

[AlexAt]

http://belcanto.ru/13012802.html

«Дитя и волшебство» Мориса Равеля заявлен как детский спектакль. То есть событие, ориентированное на непосредственность восприятия. Конечно, непосредственность у всех разная, но в основе любой непосредственности – неподготовленность, но вовлеченность, отсутствие предубежденности, но не тотальная дремучесть. То есть зритель, пришедший на детскую оперу в театр, как минимум, понимает, что опера – это там, где поют. Можно сказать, что это единственное условие для непосредственного восприятия детского мелодраматического спектакля. Так вот если попытаться непосредственно воспринять то, что показал Большой театр, мы получим такую картину: около часа на сцене ожившие предметы и животные с насекомыми издеваются над ребёнком, который в порыве пубертатного перевозбуждения их повредил или обидел. Порванные книжки, разбитые чашки, сломанные часы, рваные обои и даже раненая белка ругают, обзывают, упрекают, бьют, топчут и всячески гнобят бедного тинэйджера.

Сложно сказать, насколько распространен в мировой литературе мотив воспитательной мести вещей своему хозяину, но в русской детской классике достаточно вспомнить «Федорино горе» К.И.Чуковского и его же «Мойдодыра», чтобы оценить степень укорененности карательной дидактики в нашем сознании. Вот и в опере Равеля, написанной по пьесе Сидони Габриэль Коллетт, перевоспитание ребёнка происходит не благодаря взаимодействию с авторитетным человеком, а в результате панического страха перед внешним насилием со стороны неживой или полуживой природы. Тот факт, что Мама в опере выполняет роль «deus ex machina», весьма показателен: ни у одного из авторов этой оперы не было полноценного родительского опыта. И автор либретто Коллетт, и сам Равель любили животных больше, чем людей (отсюда, кстати, и нудный дуэт кошек). К слову, в опере даже речи не идёт о папе мальчика. И это притом, что нервный срыв главного героя, скорее всего, и связан с тем, что ребёнок растёт в неполной семье. Спрашивается, зачем эту болезненную модель тиражировать в детском произведении? Зачем её вообще актуализировать в детском сознании?

Ну, и чтобы закрыть вопрос о педагогической вредоносности этого произведения как вещи в себе, напомню, что любое сопоставление «страданий» неодушевленных предметов (веников, пряников, чайников и часиков) с болью и страданиями живого человека – преступление против гуманизма и точка. Можно дискутировать о защите «прав животных», о защите окружающей среды, о бережном отношении к вещам и так далее, но когда на сцене андроидный чайник с носиком на уровне первопричинного места избивает и топчет живого ребёнка, о негативных педагогических последствиях навязывания такого «панспиритуализма» говорить излишне: если к дереву нужно относиться как к человеку, то почему бы и к человеку не относиться как к дереву?

Возможно, в контексте нашей детской литературы, в которой мама спит не с папой, а с умывальником, моющим всё до дыр, а главным авторитетом для немытого ребенка становится крокодил, прогуливающийся по Летнему саду, содержание оперы «Дитя и волшебство» кому-то и не покажется чем-то экстраординарным. Но в балете «Мойдодыр», поставленном недавно в Большом театре, зрелищность и нарядность сценического воплощения гармонично сочетались с позитивным зарядом и озорной импульсивностью музыки Ефрема Подгайца, что снимало все претензии к сказочной несуразности содержания. Это я к тому, что можно стерпеть любой сюжетный бред в либретто, если это терпение оправдано музыкальными достоинствами произведения. Оправдывается ли постоянное издевательство над бедным ребёнком в опере «Дитя и волшебство» эстетической ценностью музыки Равеля?

И тут, опираясь на ту самую непосредственность восприятия, приходится отметить, что Морис Равель, – безусловно, великий композитор и, наверняка, для кого-то незаменимо ценный и важный. Он автор «Болеро», «Дафниса и Хлои» и второго фортепианного концерта для «одной левой», - но, хоть убейте, музыка оперы «Дитя и волшебство» - это не музыка для детей. Хотя бы уже потому, что она лишена мелодийных красот и эмоциональной прозрачности. Это депрессивное и по форме, и по сути оркестровое сопровождение к пьесе Коллетт. Всё. Конечно, если обложиться специальной литературой и попытаться настроиться на трагическое мировосприятие самого композитора, тогда партитура и «дитя», и «волшебства» заиграет какими-то особыми смыслами и красками. Но – зачем это делать, если основной адресат представления – дети. А их восприятие – непосредственно.

И даже если отключить на время эту непосредственность восприятия и обратиться к жизни и творчеству авторов оперы «Дитя и волшебство», то у любого нормального родителя сразу возникнет вопрос: а зачем воспитывать своего ребёнка посредством прививания ему трагического мировосприятия, не говоря уж об идее полной зависимости от одного из родителей? Я не исключаю наличия убедительных аргументов за бесценное воспитательное значение этого произведения Коллетт и Равеля, да и сам, будучи родителем, нашёл бы для своего ребёнка массу убедительных объяснений происходящему на сцене. Но ни одному, даже самому изобретательному родителю, ни при каких обстоятельствах не удастся объяснить своему ребенку ценность и красоту нудно-истероидной невротичности музыки Равеля. И вот на этом можно было бы поставить точку, потому что в рамках такой эстетики говорить о вокальных работах артистов – полная профанация, - как, впрочем, и об особенностях оркестровой интерпретации, оценить которую в состоянии лишь знатоки именно этой конкретной партитуры.

Но проблема новой премьеры в Большом театре даже не в том, что театр выбрал не самое удачное (если не сказать самое неудачное) произведение для пополнения детского репертуара. А в том, что этот неудачный выбор не компенсировался весьма достойной работой коллектива театра и постановочной группы. Режиссёр и оформитель спектакля Энтони МакДональд попытался немного сгладить жестокость первоисточника, как бы давая понять, что опера, откровенно говоря, не детская и не для детей. Но получилось у него это лишь во второй части – «в саду», когда яркость декораций и костюмов в сочетании с хореографическими и акробатическими инсталляциями позволила отвлечься от идиотизма происходящего «по тексту» и переключиться на акриловую пестроту видеоряда, тем более что из-за сложности ритмики, отсутствия мелодики и невнятности артикуляции, понять, какой смысл скрывается за звуками, летящими со сцены, не представлялось возможным.

А вот сыграли свои роли артисты театра просто блестяще. Великолепно получился образ Ребёнка у Алины Яровой, диапазонное сопрано которой прекрасно справилось с меццовой тесситурой партии. Несколько истерично прозвучала Ульяна Алексюк в партии Принцессы, а Ксения Вязникова с изысканной манерностью озвучила партию Китайской чашки. Кстати, ещё о непосредственности восприятия: о том, какие интересные певцы были заняты в спектакле (а это и Николай Казанский, и Станислав Мостовой, и Константин Шушаков, и Анна Аглатова и многие другие), я узнал лишь изучив в антракте программку, потому что расслушать и оценить их вокал в предложенном материале было совершенно невозможно! И это было вдвойне обидно, потому что играли артисты с полной самоотдачей. Но – опера ли это? И если опера, то – зачем приучать детей к ТАКОЙ опере, где невозможно расслышать ни мелодий, ни голосов? Уверен, что музыковеды и профессионалы смогут убедить и меня, и других зрителей в том, что «Дитя и волшебство» - это именно то произведение, которого не хватало детскому репертуару Большого театра, но вряд ли такое восприятие, обработанное предварительной информацией и аргументацией, можно будет назвать непосредственным…

[Wetland]

Спасибо за своевременное предупреждение

[AlexAt]

Спасибо за своевременное предупреждение

Да, собственно, не за что... Тем более, что я не упомянул даже о том, что мальчик с ловкостью уркагана швыряет в дверь, за которой только что скрылась его мать, перочинный нож... Наверное, этот режиссёрский ход был связан с попыткой хоть как-то оправдать издевательство над ребёнком: видите, какая это тварь растёт! И если его не пинать ногами, подвергая насилию до потери сознания (а ребёнок в опере реально теряет сознание в результате того, что его буквально рвут на части ополоумевшие звери), то из него ничего приличного не вырастет.


Впрочем, существуют и другие мнения насчет этого произведения

[usman]

Впрочем, существуют и другие мнения насчет этого произведения

Разумеется, существуют .

Дело в том, что заглавный тезис —

«Дитя и волшебство» Мориса Равеля заявлен как детский спектакль.

даёт невероятную возможность размазать по стенке практически любой спектакль .

В то время как мне, например, не кажется, что Равель имел своей целью написать дидактически-воспитательный опус, эдакий аналог "Крестьянских азбук" Л. Толстого , который, как раз, был проповедником "нравственного самоусовершенствования".
И рассматривать "Дитя" сквозь призму идеологических постулатов Песталоцци или Ушинского — такое же пустое занятие, как любую практически оперу сверять с Катехизисом: ни одна не пройдёт "цензуру", сплошной "разврат" и "нравственный вред" получится.

Соответственно и заламывать в данном случае руки:

...зачем эту болезненную модель тиражировать в детском произведении? Зачем её вообще актуализировать в детском сознании?

— вряд ли стОит.

"Дитя" — опера-феерия (таково, кажется, авторское обозначение), ревю, мюзикл... да что угодно, только не рождественский спектакль в воскресной школе. Может быть, стОит, действительно

закрыть вопрос о педагогической вредоносности этого произведения как вещи в себе

и не открывать его вовсе по поводу этого спектакля?

Я так понимаю, что главный пафос статьи — в "уроне, наносимом детской психике"? Даже если сбросить со счетов то, что реальные живые дети зачастую по жестокости сто очков дадут вперёд и Коллетт, и Равелю вместе взятым, то всё равно лучше сразу договориться, что

...хоть убейте, музыка оперы «Дитя и волшебство» - это не музыка для детей.

И убивать тут нечего. Скажите, какое откровение... Конечно, не для детей. Но Вы же не думаете, что то, что этот спектакль не подходит для умильного просмотра прилизанными высокоморальными малышами в сопровождении прекраснодушных мамочек и нянюшек, так уж снижает само по себе значение и художественное обаяние этого дивного (и безусловно талантливого!) равелевского шедевра?

А если без рубрики "в воспитательных целях" — может, потянет?

[AlexAt]

А если без рубрики "в воспитательных целях" — может, потянет?

Честно? Хрень полная.

[usman]

Честно? Хрень полная.

А мне нравится...

В данном случае имею ввиду не конкретный спектакль (к сожалению, не видел), а произведение само по себе. Но, ведь, и Ваши претензии во многом не связаны с постановочной конкретикой, они вообще...

[AlexAt]

А мне нравится...

В данном случае имею ввиду не конкретный спектакль (к сожалению, не видел), а произведене само по себе. Но, ведь, и Ваши претензии во многом не связаны с постановочной конкретикой, они вообще...

У меня нет претензий, боже упаси. У меня сугубо субъективная оценка: мне не нравится содержание (я объясняю, почему), мне не нравится музыка (я не люблю, когда нет мелодий), мне не нравится настроение самого произведения (есть жестокие произведения, вызывающие катарсическое просветление, "Дитя" - не такое произведение).

[usman]

...мне не нравится музыка (я не люблю, когда нет мелодий)

Делов-то... Слушайте "Лючию ди Ламмермур" — там куча мелодий! И будет Вам щастье...

Вот, правда, трудно сказать заранее — какое воспитательное воздействие она произведёт...

[Demian Poor]

Делов-то... Слушайте "Лючию ди Ламмермур" — там куча мелодий! И будет Вам щастье...

Вот, правда, трудно сказать заранее — какое воспитательное воздействие она произведёт...

Сцену сумасшествия заменим "Соловьём" Алябьева

[kalina]

...У меня сугубо субъективная оценка: мне не нравится содержание (я объясняю, почему), ... мне не нравится настроение самого произведения (есть жестокие произведения, вызывающие катарсическое просветление, "Дитя" - не такое произведение).

(Не о сочинении Равеля, небольшой Оффтоп) Субъективная оценка может резко изменить "настроение произведения", обнажив изнанку популярного мультфильма, на котором выросло не одно поколение детей...