Янис Апейнис (баритон), Латвия, (*14 марта 1975 г,)

**femmina** · 27.03.2021, 22:52

Янис Апейнис: «Лицо у меня вообще такое… специфическое. Люди думают, что я вечно чем-то недоволен». Снимок 2018 г.

Foto: Evija Trifanova, LETA

Янис Апейнис: «Чтобы сыграть в “Гоголь-центре”, я был готов на какой-то срок уйти из оперы»

19:13, 27.03.2021 г.
Культура
Автор: Маша Насардинова (критик)

Такие истории похожи на сказку. Растет себе в Мадоне мальчик Янис, поигрывает на аккордеоне, как папа, и руки у него, как у папы, золотые. Гоняет в хоккей, слушает рок на магнитофонных кассетах. А потом оказывается, что он прирожденный Дон Жуан, и Фигаро, и Граф Альмавива, и Граф ди Луна, и Эскамильо, и настолько востребованный Онегин, что даже посреди пандемии ему дают рабочую визу для очередного выступления в Михайловском театре. Самолеты не летают, поезда отменили, он доезжает на машине до Нарвы, переходит пешком границу по мосту, а на другом берегу, в другой стране, его встречают коллеги с гитарами и песнями, потому что ну как? — день рождения, 46, роскошный возраст: масса времени и ролей впереди, но и оглянуться назад тоже интересно.

Янис Апейнис родился в Мадоне 14 марта 1975 года. Окончил вокальное отделение Латвийской музыкальной академии в 2002 году, в 2004-м получил степень магистра. Дебютировал в Латвийской национальной опере в 2003 году. В 2008-м, 2011-м и 2012-м годах становился обладателем премии Latvijas Gāze в категории «Лучший оперный солист года». Исполнил ведущие баритоновые партии в более чем двадцати постановках ЛНО. Как приглашенный артист выступает в театрах Австрии, Германии, Польши, Эстонии, Литвы, России, Украины, Республики Беларусь.

— У вас чего только в биографии не было — и сельскохозяйственный техникум, и вокально-инструментальный ансамбль, и желание в Спортивную академию поступить... Как посреди этого возник оперный вокал?
— Это все связано было. В техникуме я играл в ансамбле на танцах, после техникума решил, что хорошо бы немножко улучшить вокал, чтоб на эстраде выступать, и пошел в музыкальный колледж в Цесисе. Два года там отучился и без всяких серьезных намерений, просто за компанию с одной девушкой, поехал в консерваторию на прослушивание. В результате меня взяли на подготовительный курс. Особых усилий я к этому не прилагал, поверьте. А на втором курсе, как это часто бывает, появились проблемы с голосом. Стал искать помощь на стороне и нашел. У Маргариты Груздевой. Она тогда в Школе Медыня преподавала. Правда, не хотела она меня брать. Согласилась только потому, что одна из ее учениц уговорила, нравился я ей. Но скоро Маргарита увидела, что я упорный, что мне действительно хочется петь. И через несколько месяцев сказала — да, вот за этот звук театры уже будут готовы платить. (Смеется.)

— У вас с самого начала был баритон? Или пытались, как обычно, вытащить тенор?
— Не-не-не, со мной все наоборот: я как бас поступал, хотя Гурий Антипов (народный артист Латвийской ССР, выдающийся певец и педагог, профессор,1935 — 1999. — М.Н.) говорил — ну, не знаю, вряд ли бас, басок разве что… Ну, то, что я не бас никакой, мне и самому было ясно, просто начинающие всегда стараются петь чуть-чуть ниже, им так легче.

— А вы хоть раз в Опере бывали, прежде чем в Музыкальную академию поступить?
— Нет, я туда попал, когда уже учился, нас в Оперу по студенческим билетам пускали, и то я не сразу проникся… Но первый спектакль, который увидел, помню. «Мадам Баттерфляй». А так, чисто послушать, — у меня в школе была кассета «Любовные баллады», там рядом с композициями группы Metallica была ария Неморино Una furtiva lagrima [из «Любовного напитка» Доницетти]. Это и было мое знакомство с оперой. А любовь к ней — она постепенно росла. Вот почувствовал, что гожусь не только для эстрады, что появился уровень, с которого можно было начинать работать в театре — и сразу азарт возник, желание выйти на сцену.

Я азартный, да. Я люблю выигрывать. И в спорте, и по жизни. Так и с оперой: очень, очень хотелось что-то сделать, доказать, спеть…

Соревнование для меня это все на первых порах было. А никакая не страсть к искусству. Сказать, что я спал и думал, как бы стать оперным солистом, всю жизнь об этом мечтал и шел к успеху, -- нет. Это не моя история.

— Я вас впервые увидела на Конкурсе Витолса в 2002 году, вы были еще студентом и пели арию Онегина с таким суровым лицом, что я до сих пор улыбаюсь. Вспоминая себя в том возрасте — каким вы были?
— Суровое? Правда? (Смеется.) Это, наверное, потому, что я все время думал, как правильно спеть, об образе, наверное, речь тогда вообще не шла… Я в то время был в постоянной борьбе с собой, со своим телом, со своими зажимами…

А лицо у меня вообще такое… специфическое. Люди, которые меня видят, думают, что я вечно чем-то недоволен.

Внутри-то все по-другому, конечно. (Смеется.)

— Читала ваше интервью 16-летней давности. Вы говорили, что любите мечтать, что так часто представляете себя в вымышленной реальности, что возникает чувство — все уже сбылось. А что из того, о чем вы мечтали в молодости, и впрямь сбылось?
— Хорошо бы вспомнить, о чем я мечтал-то… Быть клоуном в цирке: этого не случилось, но смешить друзей до сих пор люблю. Быть космонавтом: небо я не покорил, но высоко в горы поднимался, и еще хочется… Если про материальные какие-то вещи говорить — мечтал, что у меня будет дом, а в доме гараж, где можно будет что-то мастерить. Что ж, дом с гаражом у меня сейчас появился, спасибо опере, ибо зарабатываю я исключительно пением и за счет пения могу оплачивать свои многочисленные хобби — серфинг, теннис, хоккей, снукер… Отказываться от них я не собираюсь.
Я от всего сердца стараюсь сделать в профессии все, на что способен, но

мне кажется, посвятить всю жизнь исключительно вокалу — это как-то глупо.

— Какой момент был для вас самым сложным, переломным?
— Первое, что на ум приходит — то время, когда я только пришел к Маргарите [Груздевой]. Пришел уверенный, что я и так уже звезда, надо что-то подправить-улучшить, и все. А она говорит — да у тебя все очень печально, все плохо. Если ты готов все менять и начинать с нуля, тогда давай. И я начал с нуля. Мое тело, мускулатура была уже неправильно наработана, пришлось все ломать, всю технику, заново учиться соединять две ноты, скажем так… Это тяжело было. Я плакал даже от бессилия, от того, что я хочу — а не получается. Все, надо бросать, надоело… Было два-три раза таких, когда я думал, что перестану бороться. Но все-таки пересилил себя. Мы вместе с Маргаритой совершили этот перелом. Так что вот это был самый сложный момент в профессии. А в жизни… В жизни перелом наступил, наверное, когда мне одна знакомая дала книгу Ошо (Чандра Мохан Джеин, индийский религиозный и духовный лидер и мистик, 1931 —1990. — М.Н.). Я знаю, многие говорят, что это детский сад, что есть много учителей получше, но как-то меня он зацепил, я много его трудов прочитал, и после этого мне намного легче стало жить и принимать все вокруг. Не бояться. То, что у него было 25 «роллс-ройсов», меня не интересует, меня интересуют мысли, которыми он с людьми делился. Они мне очень помогли.

— Мне кажется, вы единственный в оперной труппе умудряетесь сидеть на двух стульях — много петь и дома, и заграницей. Но вам ведь наверняка хотелось бы расширить эту заграничную часть?
— Расширить-то можно. Но если, работая дома, я спокойно езжу на спектакли в Германию, Эстонию и Россию, то, думаю, это не очень плохо, скорее, даже хорошо. Решение больше ездить автоматически означает, что надо уходить из театра и становиться фрилансером. Как-то меня это не прельщает. Я всегда хотел работать именно так: быть солистом ЛНОБ и приглашенным артистом в других театрах. Но, думаю, в Риге я все равно в топ-3 солистов попаду по спетым спектаклям. Во времена Андрея Жагарса, наверное, вообще чуть ли не больше всех пел. И Артур Маскатс, который был тогда художественным руководителем, меня спрашивал, какую партию я хотел бы исполнить. Это было приятно, что скрывать. Сейчас мне подобные вопросы не задают, нужно, наверное, еще что-то доказать своей работой, еще чего-то добиться на сцене. Может, этот день и придет. (Смеется.)
А пока что у меня есть возможность выступать и в других местах, и это полезный опыт — менять локации и партнеров, потому что в своей труппе ты всех уже знаешь как облупленных, понимаешь, чего от тебя дирижер хочет и чего не хочет… и это немножко превращается в рутину. Что не очень правильно.

— Почти все сопрано спят и видят, как бы спеть Хабанеру Кармен. У вас есть любимая теноровая или басовая ария, которую вы даже выучили, но исполнять на публике считаете дурным тоном?
— Из тенорового репертуара мне, наверное, хотелось бы спеть расстрельную арию Каварадосси, очень она мне нравится, глубокая, сильная. А из басовых вещей — «Любви все возрасты покорны», арию Гремина.

— Там же внизу так низко, что и басы-то не все берут.
— Ну, если пива выпить, может, у меня и получилось бы. (Смеется.)

֫— Голос с годами густеет?
— Ну да, больше становится, мощнее, мужественней. Сейчас партию Скарпиа [из оперы Пуччини «Тоска»] повторяю с концертмейстером и чувствую, что верха гораздо труднее прежнего даются, надо уже на них концентрироваться, чтобы правильно все сделать. Но

это, может, и с пандемией связано: вроде бы надо постоянно держать форму, а ради чего? Спектаклей и концертов нет. Это очень странное ощущение.

Хотя у меня все-таки была возможность спеть зимой в Эстонии и России, в марте «Евгений Онегин» в Петербурге и в Тарту… Ну, я Онегина больше всего пел, в семи-восьми разных постановках. Это главная партия у меня. И еще Эскамильо в «Кармен».

— Ваша ближайшая премьера в Риге — «Симон Бокканегра». Принято считать, что эту оперу Верди ставят исключительно ради звезды-баритона. Чувствуете себя польщенным?
— Если честно, я был бы рад, чтобы спектакль затевался ради меня, но я в этом совсем не уверен.

Изначально первый состав был зарубежным. Потом случилась пандемия и стали ориентироваться на наших солистов. Так что…

Но то, что мне дали эту партию, все равно приятно, конечно. Она красивая. Мы будем делить ее с Риналдом Кандалинцевым. Вопрос, когда. Потому что мы уже все подготовили к ноябрю — отменилось. Потом сказали, что премьера будет, наверное, в марте. Отменился и март. Потом сказали, что надо готовиться к «Тоске». Потом и «Тоску» перенесли… Словом, готовим-отменяем, готовим-отменяем. Как и все, наверное.

— Но вот оперу Эрика Эшенвалдса «Иосиф — отрасль плодоносного древа» точно на вас ставили. Прекрасный спектакль был.
— Да, очень классный. Теперь, когда мне Эрик предлагает что-то спеть, я говорю «да» прежде, чем заглядываю в ноты. Потому что эта связка — Эрик Эшенвалдс как композитор и Марис Сирмайс как дирижер, — она невероятная. Я очень уважаю таких людей. Им есть что сказать, они могут с тебя спросить, они горят работой, стремятся к идеалу и ищут лучший из лучших вариантов. Знаете, повидал я дирижеров, которым достаточно того, чтоб ты в ритм попадал. Не нравятся они мне. А Марис из тех, кто научил меня любить музыку по-настоящему, вкладывать в нее труд, а не просто мимо пробегать.

— Вам хотелось бы сыграть в драматическом театре?
— Хотелось. И была уже такая задумка. Андрей Жолдак, который ставил «Евгения Онегина» в Петербурге, очень меня полюбил, говорил — давай в «Гоголь-центре» у Серебренникова сделаем «Солярис». (58-летний Андрей Жолдак, самый известный украинский режиссер своего поколения, лауреат премии UNESCO и «Золотой Маски», живет в Германии, создает оперные и драматические спектакли по всей Европе. Состоит в родстве с автором фильма «Солярис» Андреем Тарковским. — М.Н.) Хотел, чтоб я главную роль играл. Предупреждал — но, Янис, понимаешь, там много времени понадобится. Я ответил — давай. Был даже готов на какой-то срок уйти из оперы. Но что-то с этим проектом сломалось. А жаль. Очень жаль. У нас с Жолдаком какой-то особый контакт был, мы друг друга очень хорошо понимали, когда в Михайловском театре работали.

Хотя он, конечно, не такой, как все, он пришелец из космоса самый настоящий. Его в интервью спрашивают: как у вас родился замысел спектакля? Он отвечает: я впрыгнул на другой уровень сознания, увидел Пушкина, увидел Онегина.

Hello, говорю, my name is Жолдак, можно, я поставлю спектакль? Они говорят — да. Я и поставил. (Смеется.) Нет, я понимаю, почему его «Онегин» многим не нравится, там же карлик среди действующих лиц появляется, вроде бы как Черномор, шарики эти, в которые Евгений стреляет, увертюра после финала повторяется… Но это как посмотреть. Если ты приходишь, точно зная, каким должен быть «Евгений Онегин», то не понравился. А если с открытым сердцем приходишь, то можно много красоты найти в этом спектакле. Можно искусство в нем найти.

Марина Давыдова: …Апейнис — фантастический артист. Петь и стрелять — это ж высший пилотаж. Я даже подумала, что там хитрость какая-то, из-за которой шарики лопаются. Но нет — он сам стреляет.
Екатерина Бирюкова: А брюки на нем как модно сидят!
Марина Давыдова: Десять попаданий из десяти возможных!

«Ленский в молоке. Оперные беседы»
Coltа.ru, 30 октября 2012 года

— Вам приходилось читать негативные отзывы о себе?
— Конечно. Вначале чуть-чуть переживал, писали-то разное. Про гастроли в Большом театре, например. Это теперь я понимаю, что

в России надо больше голоса давать, чем в Европе,

что, прежде чем выйти на сцену, хорошо бы с местными певцами проконсультироваться. В Питере, скажем, мне одна знаменитая меццо-сопрано советами помогла. Но со временем я сам себе стал объективным критиком, я чувствую, когда что-то удалось, а когда нет, замечания незнакомых людей меня уже не могут опечалить. Да и не читаю я больше прессу.

— Как вам вообще дается публичность? Особенно в такой маленькой стране, как наша, где чуть ли не каждый артист автоматически становится героем глянца, персонажем светской хроники, участником телешоу?
— Стараюсь держать дистанцию, давать поменьше интервью. Раньше отвечал на вопросы каждого, кто спрашивал. Сейчас говорю — может, не надо пока публикаций, я ничего нового не скажу. Паузы беру. В частную жизнь и подавно не хочу никого пускать, покой берегу. Нет, ну если кому такая популярность нужна, те могут каждый свой шаг озвучивать, Бога ради. Но это не про меня.

— Тем не менее летом вы устраивали концерты в своем доме.
— Не вполне так. Дом — место, где я живу. А народ приходил в маленький концертный зал за стеной. Это все под одной крышей, но все-таки не у меня в гостях. Да, мне всегда хотелось стать хозяином своего рода клуба, где кто-то читает стихи, кто-то поет, кто-то играет на рояле. И это получилось. Пять концертов у нас уже было, люди посидели, послушали музыку, потом выпили вина на террасе. Лето, птички поют, все прекрасно. Конечно, все это требует организаторских хлопот, это другая сторона дела, не такая приятная, но нашлись две девушки-помощницы, которые все взяли на себя, а я, скажем так, помогал технически — звук, свет. Но мне понравилось. Надеюсь, мы к этому формату после пандемии вернемся.

— У нас один оперный певец театр возглавляет, второй министерством культуры руководит. Вы себе присмотрели на будущее должность по душе?
— (Смеется.) Ну, не знаю… Кстати,

мне недавно приснилось, что я согласился стать министром культуры, а потом — во сне же — думал: ну зачем, зачем я это сделал?

Мне же это не нравится!.. Нет, правда, в эту сторону совсем не тянет, ни во сне, ни наяву. А насчет театра… Может, когда-нибудь… Но сейчас для меня другое время, время петь, время быть на сцене, хорошее такое время… Я вот про режиссуру подумываю. Хотелось бы что-то поставить. «Онегина», наверное, сделал бы сходу… Это не значит, что я буду целенаправленно двигаться в эту сторону, варианты искать. Но попробовать стоило бы.

— Без чего ваша жизнь не имела бы смысла?
— А может, никакого большого смысла в жизни и нету? Человек просто приходит, чему-то учится, что-то меняет… Я верю в реинкарнацию, я в числе тех, кто считает ее доказанным фактом. Думаю, что время между рождением и смертью надо провести хорошо — не делать зла другим, творить добро. И познать себя. Это самое ценное: понять, для чего ты предназначен, и заниматься своим делом. Чтобы хоть что-то после тебя осталось.

Я вот думаю, что останется после меня? Какие-то записи, получше и похуже. Оперные партии, в которые я вложил личные черты. И дом. Надеюсь, мне это зачтется

— что я одно место в Риге поднял из руин, в приличное здание превратил, с фасадом, с крышей. Я очень много сил ему отдал, собственными руками восстанавливал. Отвел себе на это год и справился. Ну да, тяжеловато было, дочка как раз родилась, а тут стройка, спектакли, концерты… Я и не знал, что так могу. Оказалось — могу. И теперь у меня есть ощущение, что всего на свете можно добиться, если есть желание и если припрет.

P.S.

«Цветочек у дороги, — сказал Янис, прочитав интервью и позвонив из питерского “Англетера”. — Я тут все о смысле жизни думаю. Ошо прав: надо быть цветочком у дороги. Растет, цветет, никого ни о чем не просит, радуется своему существованию, радует своим существованием тех, кто на него обратит внимание. Что может быть лучше? Я тоже так хочу».
А на следующее утро полетел по своим оперным делам дальше — в Турцию.

По теме:
Окончил Латвийскую музыкальную академию им. Язепса Витола в 2002 году, в 2004 году получил степень магистра. Занимался вокалом с проф. Арвидом Имантсом Лусте и Маргаритой Груздевой. Участвовал в мастер-классах Рашели Шуловой (1999), Акселя Бауни (2002), Роландо Панерая (2002). Дебютировал в Латвийской национальной опере в 2003 году. В 2008 году дебютировал в партии Онегина в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского на сцене Тирольского государственного театра в Инсбруке.
В 2010 году там же исполнил партию Жерара в опере Умберто Джордано «Андре Шенье».
В репертуаре: Елецкий («Пиковая дама» П.И. Чайковского), Эскамильо («Кармен» Ж. Бизе), Шарплес («Мадам Баттерфлай» Дж. Пуччини), Марселя («Богема» Дж. Пуччини), Иосиф («Иосиф — отрасль плодоносного дерева» Э. Эшенвальдса).
Награды:
Лауреат III Международного конкурса Язепса Витола (2004)
Лучший оперный солист года (Приз atvijas Gāze) (2008, 2011, 2012)
https://www.opera.lv/ru/artisti/soli.../yanis-apeynis

https://rus.lsm.lv/statja/kultura/ku...operi.a398419/