Александр Соколов: “Результат” в культуре – отсроченный результат

**EDITOR** · 21.03.2007, 12:44

Оригинал - http://www.ru.musinstruments.ru/index.php?p=91

ЗАТАКТ
Александр Сергеевич Соколов родился 8 августа 1949 года в Ленинграде. Окончил музыкальную школу имени Гнесиных, историко-теоретический факультет Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. В 1981 году защитил кандидатскую, а в 1992 году – докторскую диссертации. С 1979 по 2001 год – преподаватель, доцент, заведующий кафедрой, проректор по научной работе Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. С 2001 по 2004 год – ректор Московской государственной консерватории им П.И. Чайковского. 9 марта 2004 года назначен Министром культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации. Доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства.

- Нам представляется важной проблема возвращения престижа академической музыки. Какова Ваша оценка ситуации в области академической музыки в нашей стране?
– Сфера обширная. Что Вас интересует в первую очередь: проблема образования, проблема концертной деятельности, хозяйственная?

– В первую очередь нас интересует жизнь симфонических коллективов. Ни для кого не секрет, что ситуация, в которой у нас оказались симфонические оркестры – плачевна: коллективы материально не обеспечены, не всегда высок профессиональный уровень. Получается, что классическая музыка "выпадает" из круга культурного интереса наших граждан. В связи с этим хочется поговорить вообще о престиже классического искусства в нашей стране, престиже диплома, педагогической деятельности.
– Главный вопрос – роль профессионального музыканта в современной России. Вне сомнения, мы являемся наследниками великой традиции, и уровень российского профессионального музыканта высочайший. Традиция жива и развивается. Дальше мы будем говорить о том, что мешает этому, но не будем совсем уж посыпать голову пеплом. Мы находимся в апогее административной реформы. Очень многое приводится в соответствие с нормами и условиями современной жизни. Что-то получается с "первого захода", где-то с первого раза явно не получается. В области культуры, конечно, эти сложности наиболее ощутимы. К примеру, сама идея выделения бюджетных средств "по результату" хороша для многого, но никак не для культуры. "Результат" в культуре – отсроченный результат. Если взять методику статистических оценок (сколько билетов продано), это будет очень далеко от тех критериев, которыми мы должны руководствоваться. Это первое.
Второе – в нынешней ситуации абсолютно не ясен социальный статус творческого работника, "человека культуры". Это относится и к музыкантам, и к художникам, и к писателям. Есть проблема творческих союзов, которые, являясь общественными организациями, потеряли фактическую, деятельную государственную поддержку. И тут мы опять выходим на проблему музыканта в современном обществе.
Далее – процесс, столь актуальный сейчас для нашего общества, – передача полномочий от центра к регионам. Это, безусловно, следует делать. Но тут надо внимательно следить за тем, как сложится судьба уже проявивших себя отдельных творцов и коллективов, которые в данный момент меняют свой статус.

– Речь идёт о степени самостоятельности регионов?
– Конечно. Наиболее драматичный пример – судьба филармонии на Минводах, одной из старейших и крупнейших концертных организаций Российской Федерации. Отличие Кисловодска от любого провинциального города – отсутствие замкнутой аудитории, публика по-стоянно меняется. В условиях ку-рортного города должна проводиться совершенно другая работа, чем, скажем, в Пензе или Смоленске. В советские времена в Кисловодске была прекрасно выстроена структура филармонической работы, но тогда это была федеральная структура. Сейчас же филармония передаётся в регион, и оказывается, что регион ни финансово, ни организационно не справляется с такой серьёзной задачей. Под угрозой оказывается наше ценнейшее культурное достояние. В подобных случаях надо искать то исключение, которое подтверждает правило: если мы ясно видим, что творческая структура объективно не вписывается в предусмотренные параметры, надо вернуться к этому вопросу и решить его иначе. Такая работа уже делается. Всем известен конфликт с филармонией Московской области, когда на корню её срубили, а потом спохватились и нашли всё-таки место для её основных коллективов, которые мы и отстаивали. Мне кажется, что по этому пути переподчинения и реорганизации – на основе здравого смысла – и надо идти. Стратегическая цель выбрана правильно, но тактические ходы должны быть точно выверены и зависеть от реакции культурного сообщества.

– Насколько объективен процесс реформирования сложившихся творческих организаций, как избежать произвола при решении конкретных проблем?
– Когда идёт речь о судьбе конкретного коллектива, творческой организации, то ответственность за судьбу возложена не на Министерство культуры и массовых коммуникаций, а на Федеральное агентство по культуре и кинематографии. И в данном случае мы ищем именно то взаимодействие, которое основывалось бы на общей моральной ответственности. Потому что я, по формальным причинам, вынужден каждое обращение деятелей культуры, пусть даже оно адресовано лично мне, отписывать по принадлежности в Федеральное агентство. Я не занимаюсь кадровой политикой, финансированием. Подобные вопросы выведены из сферы моей компетенции. Это относится к любому министру – такая ситуация задана административной реформой. Но когда формируются перечни организаций, которые подпадают или не подпадают под изменение статуса, тогда слово Министерства культуры звучит, и по всем обсуждаемым вопросам я высказываю своё мнение. Точно также я много раз уже не подписывал соот-ветствующие документы, связанные с выводом в сферу приватизации крупнейших реставрационных центров. В России, действительно, много и маленьких, и средних реставрационных структур, которые вполне могли бы работать "на рынке", но у нас есть четыре реставрационных центра, в которых существует научная школа, великолепная оригинальная методика, и такие центры, конечно, должны находиться под эгидой государства. Именно сегодня должна возникнуть особая ответственность за памятники культуры, за их судьбу, ведь сейчас заметно возрос риск подмены настоящей реставрации новоделами. Государство должно оставить за собой сферу прямой ответственности именно на федеральном уровне. Точно так же и с музыкальными коллективами. В музыкальной сфере я, может быть, лучше, чем мои коллеги в правительстве, знаю "кто есть кто". Тут мне не особенно нужны консультации, поскольку я занимаюсь музыкой всю жизнь и, естественно, прекрасно знаком с людьми из той же Московской областной филармонии. Я часто встречаюсь с представителями и руководителями департаментов культуры краёв и областей, со многими у меня сложились хорошие и доверительные отношения. С оркестровым делом, конечно, наиболее острая ситуация, потому что из-за безденежья, из-за нищенского положения профессионального музыканта, причем хорошего музыканта, тот был вынужден броситься во все тяжкие. Музыкант фактически был вынужден халтурить. Как-то раз, когда Геннадий Николаевич Рождественский (а я у него, кстати, тоже учился, это мой профессор) дирижировал двумя московскими оркестрами, я спросил, каковы его впечатления от работы с этими коллективами. Он ответил: "А какие могут быть впечатления? Это один и тот же оркестр, одни и те же лица!" Музыканты были просто вынуждены бегать из одного оркестра в другой, чтобы заработать деньги. Но к чему это все привело? Это привело к тому, что многие оркестры превратились в коллективы, которые уже не могут существовать в режиме профессиональной работы. Как может нормально работать музыкант, если утром он на одной репетиции, а вечером выходит на концерт с другим оркестром? Такая рокировка приводит, в конечном счете, к потере профессиональных качеств.

– Александр Сергеевич, как Вы видите перспективы решения этих проблем?
– Что надо делать, мне понятно. Во-первых, есть такая объективная вещь, как табель о рангах, и это совершенно очевидная истина. Это становится ясно на примере наших лучших дирижёров и оркестров. На чем основывалась слава заслуженного коллектива Ленинградской филармонии? На том, что в нём на протяжении десятков лет работал Мравинский. И фактически вот эта слава и есть результат: совокупность великой школы маэстро, строжайшей селекции, конкурсной системы продвижения по пультам. И вот возникло это явление – знаменитый оркестр ЗКР Ленинградской филармонии. А сколько лет Федосеев руководит БСО?! А перед ним Рождественский… Я говорю о сложившейся преемственности и культурной значимости такого рода. Ясно, что это те коллективы, которые, должны быть поддержаны государством в первую очередь. Оркестр Петербургской филармонии, оркестр БСО, Госоркестр, который, правда, был уже не в лучшей форме на момент получения прези-дентского гранта, но, тем не менее, слава Светланова еще не остыла, и желание поддержать эту традицию было всем понятно. Приоритет двух ведущих консерваторий тоже сомнений не вызывает, при всем уважении к другим вузам. Среди театров столь же вне конкуренции Мариинский и Большой. Поддержка была предусмотрена именно как поддержка творческого коллектива, т.е. фактически это зарплата, но зарплата, которая определяется художественным уровнем, широтой поставленных задач и, главное, служением отечеству. Потому что получившие грант коллективы подчеркивали свою роль именно в России. Раньше, по вполне понятным причинам, коллективам было свойственно бросаться на заработки за границу, и многие, в том числе ведущие профессора, уезжали туда работать. А теперь можно говорить о переосмыслении своего долга перед Отчизной. Президентский грант, специальная поддержка государством важнейших для России творческих коллективов – грамотное и правильное политическое решение. Грант рассчитан на три года. Сейчас истекает трехлетний период, и мы очень настойчиво, хотя полемика с Минфином в этом вопросе понятна, доказываем, что этим коллективам должна оказываться помощь на государственном уровне, они должны быть под постоянной эгидой президента, поскольку важны не только деньги, но и личное внимание первого лица государства. Мы фактически поддерживаем элиту культуры, причем такое специальное отношение ни для кого другого не должно быть обидным, это действительно признание традиции, которая созрела за многие десятилетия. Расширение специальной поддержки вполне уместно, но, возможно, надо искать варианты такого поощрения, которые бы показали, что есть много растущих интересных коллективов, они должны быть поддержаны государством, но в каких-то уже иных аспектах.

В современной России постепенно меняются экономические условия работы коллективов. Возможно, на то, что произойдет с оркестрами, окажут влияние и реалии рыночной экономики. Оркестры должны зарабатывать, а "рынок" сам многое определит. И хотя это болезненный вопрос, и хотя мы говорим, конечно же, о живых людях, но как музыканты мы знаем, что есть мастера высокой пробы, а есть ремесленники, которые работают на другом уровне. И нивелировка никому не нужна, потому что есть параметры, которые не подлежат никакому оспариванию. В связи с тем, что я говорил о передаче полномочий регионам, в вопросе поддержки творческих коллективов огромное значение имеет позиция губернатора. Я сейчас много езжу по России, и замечаю, что материальная ситуация напрямую связана с личностью "первого лица" региона.

– Какова ситуация с законом о меценатстве?
– Этот закон в работе. Существует старый закон о благотворительной деятельности, в котором не была прописана позиция меценатства, просто она не была актуальна в то время. Собственно, мы и по сей день часто путаем меценатство со спонсорством, потому что спонсорство – это отработанный механизм встречного интереса. Есть такое понятие "спонсорский пакет", которое сразу ставит в договорные отношения того, кто дает, и того, кто принимает. Меценатство же – это именно то, что было развито в России в особенности в конце ХIХ и начале ХХ веков, то, что основано на альтруизме, на желании не выпячивать свое присутствие, а обеспечить некоторую нишу развития культуры, которую сам меценат, собственно, и определял. На сегодняшний день меценатство сдерживается, прежде всего, отсутствием закона. Этот закон должен освободить человека от необходимости заплатить дважды "неизвестно за что". Сейчас мы движемся к цивилизованному рынку, и главная задача заключается уже не в том, чтобы скрыть прибыль.

Есть очень много разных форм и механизмов меценатской поддержки, и должна существовать гарантия того, что деньги не уйдут в сторону от объекта своего назначения. Для этого тоже нужно предпринять определённые организационные усилия, но мировой опыт нам позволяет не изобретать велосипед, есть так называемые трасты, доверительное управление, финансирование "на расстоянии вытянутой руки". Это очень хорошие и подтвердившие на практике свою целесообразность методы. У нас в министерстве и в комитете по культуре Госдумы параллельно работают две группы, которые изучают и разрабатывают проект закона о финансовой поддержке бизнесом культуры. Раньше был закон о благотворительной деятельности, и сначала было предложение вписать в него недостающую статью о меценатстве. Мы предложили другой путь, самостоятельный закон, поскольку он должен быть детальным и трактовать именно меценатство и меценатскую деятельность. Думаю, летом мы его предложим, дальше идёт этап согласования, и тут я предвижу сложности. Закон фактически должен стать прорывом в отношении к льготам. Вы сами знаете, что льготы – сейчас одна из самых болезненных тем. И основная тенденция – это сведение к минимуму льгот. Мое убеждение: в отношении меценатской деятельности без льгот ничего не получится. Есть надежда создать такой прецедент, и именно в той сфере, где альтернативы действительно не найдётся: либо так, либо никак. Надо понять, что тут будет соответствующая форма государственных преференций, которые помогут всё это осуществить. Второе, что нужно понимать – здесь невозможно никакое планирование и прогнозирование. Потому что нельзя сказать, поверят ли нам благотворители, сразу ли пойдут предлагать деньги, или посмотрят на "первых смелых", как у тех получилось. У нас есть экспертный совет по государственно-частному партнёрству при Министерстве культуры, в который входят бизнес-элита, банковские структуры и, естественно, представители творческой интеллигенции. Здесь представляются и обсуждаются проекты, предполагающие вложение денежных средств, причём не только бюджетных, но и частных. Когда мы проводим такие заседания, я сразу вижу, какие проекты более реальны, и уже сегодня могут быть реализованы, а какие относятся к сфере дискуссий.

– Как Вы оцениваете ситуацию в российской музыкальной промышленности?
– У нас благополучная ситуация с производством определённых инст-рументов. Есть "точки опоры", на которые можно рассчитывать. Но в производстве отечественных инст-рументов существуют лакуны, и в любом случае иностранный производитель музыкальных инструментов займёт на российском рынке свое место. Это естественный процесс, я не думаю, что такое присутствие – однозначно плохо. Вопрос покупки инструментов – вопрос поиска необходимых денег, и тут спонсорство играет большую роль. И для Московской консерватории, которая сейчас при программе президент-ских грантов немного окрепла, помощь спонсоров очень важна: когда понадобилось докупить инструменты для оркестра консерватории, мы реализовали не бюджетные деньги, а воспользовались помощью "Лукойла". В подобных случаях оркестры и учебные заведения должны, конечно, не только рассчитывать на бюджет государства, но и сами искать источники поддержки. И сейчас немало крупных производителей, которые оказывают такую поддержку: "Лукойл" поддерживает БСО, "Северсталь" – тоже оказывает много адресных поддержек, в том числе, поддерживает симфонический оркестр Череповца, в котором успешно решается проблема инструментов. Я думаю, по пути совмещения государственной и частной поддержки и надо двигаться. Во-первых, так быстрее достигается конкретный результат, во-вторых, возрастает объём оказанной помощи, а в-третьих, повышается вероятность разумного и честного расходования денег. Когда речь идёт о государственных деньгах, то часто появляется и термин: "освоить государственные деньги". Как хочешь, так и понимай. А когда речь идёт о частных деньгах, это значит – не просто взять и дать, но и проверить. И вот когда дает деньги человек, который их считает своими, он, конечно, до деталей проверит, куда их использовали.

– Расскажите о перспективах развития музыкального образования? Ваше отношение к системе "бакалавриат – магистратура"?
– В области профессионального музыкального образования проблемы тоже, по-моему, вполне определились. Во-первых, у нас есть уникальная система непрерывного музыкального образования. Система, которая определяется, прежде всего, тем, что в профессию приходит ребенок. Уже в настоящую профессию, под опеку опытных педагогов, учится 10 лет, и к моменту, когда надо поступать в консерваторию, он уже профессионал. И вот эта преемственность, вот эта идея питомника, которая была при Московской консерватории в Центральной музыкальной школе, при Ленинградской – Петербургской консерватории – это то, что нужно сохранить в первую очередь, то, что не подлежит никаким разрушающим воздействиям. Второе, что надо подчеркнуть: у нас была ещё очень гибкая система селекции, поскольку существовала система районных детских музыкальных школ, предназначенных в первую очередь не для профессионального образования, а для привития общей музыкальной культуры, для просвещения детей, которые развивали себя творчески и духовно. И если там обнаруживался особо талантливый ребёнок, который хотел заниматься профессионально, у него был параллельный путь – после такой школы он мог поступить в училище и уже фактически 7 лет школы и 4 года училища – это ещё один вариант 11-летнего образования перед консерваторией, и таким образом в консерватории сливалось два потока. Те, кто пробивались при помощи своего таланта и внимания педагога, наверстывали, может быть, некоторые вынужденные упущения первых лет обучения, но потом в училище всё приводилось в соответствие с требованиями высшего образования. Вот это структура, которую нужно обязательно защитить. Мы её должны предложить миру как модель, и очень многие сейчас, кстати, на неё и смотрят как на модельную систему. И в Японии, в Китае есть уже примеры такого рода восприятия нашего опыта. Что этому угрожает? Конечно, угрожает болонский процесс. Болонский процесс изначально ориентирован на усредненные стандарты, т.е. это та самая проекция глобализации, которая в сфере профессионального музыкального образования наиболее болезненно бьёт по нашим традициям. И, безусловно, в таких консерваториях, как Московская и Петербургская, идея бакалавриата выглядит, по меньшей мере, странно. Кроме того, на чём основана эта идея "бакалавриата – магистратуры"? На том, что выбор специа-льности происходит уже практически в вузе. Тот, кто поступил, определяется – будет ли он идти дальше. Но такой проблемы нет у музыканта, который уже в первом классе, в пять-шесть лет, выбор для себя сделал. Именно в этом отношении сейчас выступают с коллективными обращениями многие вузы, причём не только столичные. Я получаю эти письма, и совершенно правильно ставятся там вопросы, и вместе с Министерством образования мы должны здесь найти соответствующую нишу. Пока что утешает – скороспелого решения не принято. Мы имеем возможность сохранить нашу пятилетнюю систему до 2010 года. За это время, я думаю, многое удастся объяснить и международному сообществу, поскольку смысл объединения заключается в том, чтобы отобрать лучшее, а не низвести всё на общий средний уровень, потеряв достижения национальных культур. Я надеюсь, в этом направлении мы и будем двигаться.

– Как вы считаете, созрело ли наше культурное сообщество для того, чтобы приглашать педагогов, проводить расширенные мастер-классы не только в Москве, фундаментальные мастер-курсы по всей стране. Что можно сделать в этой области?
– Во-первых, нужно вспомнить историю. Когда была основана Петербургская консерватория, именно Петербургская, то преподавали в ней профессора-иностранцы. При-ехали педагоги из Италии, Чехии, Польши, Франции, Германии. Собственно, они и поднимали первое поколение профессиональных русских музыкантов. И вы, наверное, знаете, какая тогда была полемика по этому поводу. Тем не менее, когда была образована Московская консерватория, и первый выпуск музыкантов Петербургской туда пошёл, то первым профессором Московской консерватории стал Пётр Ильич Чайковский. Иными словами, это были русские музыканты, но воспитанные на лучших европейских традициях. И поэтому нет никакого греха, если мы, почувствовав потребность в такой прививке на древо собственной культуры, многолетней, будем приглашать виднейших музыкантов мира. Мы не поколеблем основу. Потому что, как, например, создаётся штат современной европейской консерватории, скажем, Гамбургской Высшей школы? Это конкурсная система, где на основе отбора собирается интернациональная команда, т.е. это, безу-словно, замечательные музыканты и опытнейшие педагоги, там и наш Владимир Крайнев. Это именно интернациональная бригада, которая сегодня такая, а через 10 лет может быть совершенно другой. Вот этого у нас все равно не произойдёт, потому что у нас есть безусловная фундаментальная основа, которая в Петербурге одна, в Москве – другая. Каждый понимает, в чём именно специфика школы в данном центре. Это большая ценность, она не создаётся за 10-15 лет, это, фактически, проценты с капитала. И вот добавить, скажем, систему мастер-классов – она давно существует в Московской консерватории – это, безусловно, обогащение. Ни для кого нет сомнения, что приезд крупнейшего музыканта, который недельку поработает со студентами, специально подготовленными для такой системы общения, это очень интересно. Наверное, дальше и контракты, которые подразумевают встречное движение, ведь мы же не возмущаемся, когда профессора Московской консерватории подписывают контракт и работают в Японии в течение двух лет или трех лет, а потом возвращаются. А почему у нас должно быть исключено такого же рода обогащение? Вот поэтому сейчас, именно сейчас, когда очень многие препоны сняты, включая визовую поддержку, конечно, это ещё один ресурс, еще один резерв. Ведь культура пульсирует, она не остаётся на одном уровне. Я помню уникальный момент, когда я ещё студентом ходил по коридорам консерватории и видел, стоят и беседуют Давид Ойстрах, Юрий Янкелевич, Леонид Коган и Дмитрий Цыганов. Это были четыре кафедры скрипки! Такого, наверное, ни до, ни после не было. Каждая кафедра могла составить гордость любой консерватории мира, а они у нас были в одной. Сейчас мы имеем возможность пользоваться этим подарком судьбы, сегодняшняя кафедра скрипки – это, соб-ственно, ученики тех четверых, и потому кафедра такая интересная, разнообразная, богатая, она отдаёт себя не в первом поколении. Чуть раньше можно было говорить о взлёте фортепьянного искусства в Московской консерватории, когда столь же великие имена были во множестве, и так далее. Возникает такая волнообразная линия развития, где кто-то выходит на первый план, а кто-то наоборот остается как бэкграунд, но это нормально. И если где-то возникает разрыв, именно профессионал должен сразу его заметить и сразу восполнить.

– Но хотелось бы привнести в работу и симфонических коллективов, и учебных заведений демократизм, которого у нас исторически недоставало, к сожалению.
– Какой демократизм вы имеете в виду?

– Демократизм и в управлении. В общем-то, не секрет, что существует Берлинский филармонический оркестр вне зависимости от того, кто стоит за пультом, существует сам тип немецкой высшей школы, которая собирает самых достойных преподавателей на конкурсной основе.
– Спорить не буду, как некие ориентиры в руководстве культурой, конечно, это вполне разумно. Но, тем не менее, в культуре есть вещи, которые иррациональны. Я считаю, хорошо, что в нашей системе должность ректора в высших учебных заведе-ниях не назначаемая, а выборная. Вот это демократизм, который перехлестывает тот, что был приведён в качестве примера. Если я, допустим, как министр, буду назначать ректоров консерваторий, мой субъективизм, наверное, так или иначе скажется. Но если консерватория определяет свою судьбу и на общем собрании творческого коллектива методом закрытого голосования решает, как это будет в пять ближайших лет, то мне это нравится больше, чем любая другая форма. То, что касается системы руководства оркестрами в Германии, там тоже есть обратная сторона, фактически там диктатор – профсоюз. Профсоюз нанимает дирижёра, совершенно другая ситуация. И дирижёр считается с тем, в какие рамки вводится его деятельность. У нас иное. Доверие фактически абсолютному монарху. Но Мравинский не мог быть другим, и Светланов тоже не мог быть другим. И этими двумя фигурами обусловлено состояние их оркестров. Есть вещи, которые нельзя трактовать однозначно.

– Но с уходом художественного руководителя, а большинство наших симфонических оркестров – это авторские коллективы, у разбитого корыта остаются бесправные музыканты, без всяких гарантий, которые им, возможно, обеспечил бы профсоюз.
– Согласен, это имеет место. Существуют разные модели руководства коллективом. И кто будет делать выбор, профсоюз или дирижёр, когда выбирается первый гобой или первая флейта? Я сторонник того, что дирижёр.

– Но, согласитесь, парадоксальная ситуация, когда музыканты знают, что со сменой художественного руководителя им, возможно, придётся уйти вместе с этим человеком.
– Бывает такое.

– Это реальность. Но, по Вашему мнению, настанет ли момент, когда развитие академического искусства в нашей стране будет приоритетным и для Министерства культуры, и для государства.
– Я абсолютно убеждён, сфера шоу-бизнеса в музыке, безусловно, сохранит своё влияние и свою обширность, но механизмы, которые там работают, не переносятся на академическую музыку. А потому в академической музыке должна быть предусмотрена государственная поддержка не только в виде знаков отличия и почетных званий – это важно, это должно сохраниться, но и в виде протекционистской финансовой политики. В разных странах есть механизмы дотации академической культуры, именно той, которая никогда не проживёт на самоокупаемости. Это – маркированные налоги, то есть налоги, которые забираются из финансово обильных сфер с точным адресным назначением на культуру, они существуют во многих странах. Допустим, налог на чистые кассеты в Англии. Вы знаете, что какая-то часть суммы с каждой чистой кассеты, которую вы покупаете, идёт на тот же симфонический оркестр. Налоги на игорный бизнес, на национальную лотерею – всюду, где есть легальная, разрешённая государством коммерческая деятельность, предусматривается сегмент отчислений, который имеет адресное, как говорят, маркированное, налогообложение на культуру. Вот этого у нас абсолютно нет. Но, если мы сможем этого добиться, большая доля этого ресурса будет направлена на культуру.

Беседу вели
Денис Голубев,
Олег Работников

**DJ Хруст** · 21.03.2007, 13:17

Сфера обширная. Что Вас интересует в первую очередь: проблема образования, проблема концертной деятельности, хозяйственная?
– В первую очередь нас интересует жизнь симфонических коллективов. Ни для кого не секрет, что ситуация, в которой у нас оказались симфонические оркестры – плачевна: коллективы материально не обеспечены, не всегда высок профессиональный уровень.

А что, кроме симфонических оркестров ничего нет, что ли? В Москве оркестров - как собак нерезанных, и все играют чуть ли не одну и ту же программу - "топ 20" или "топ 30". Из-за такой жизни у музыканта развивается какая-то страшная инерционность и зашоренность. Уровень, кстати, нередко и вправду невысок, в том числе и по этим причинам.
Кстати зарплату во многих оркестрах в последний год или два повысили и очень неплохо.

Камерная музыка? - у нас, на мой взгляд вообще нет камерной культуры как таковой. Потому, что для этого должна быть хотя бы инициатива музыкантов снизу, некая особая заинтентесованность.

А у нас все привыкли к засилью оркестровой иерархии: дирижёр с солистом на пару получают по пять рублей, концертмейстеры - по три, а остальные по рублю (у Башмета - по полтора). Жизнь видится биполярно: либо ты получаешь (3-)5 рублей, и тогда ты крут, или рубль-полтора, и тогда - не очень. А попробовать сделать что-то самому в голову не приходит. Да и страна у нас такая - попробуй тут сделать что-то сам.

Так, что -

И тут мы опять выходим на проблему музыканта в современном обществе.

Щас помидоры полетят... Зато правда.