Встреча с Аркадием Севидовым и Олегом Скородумовым

[boris]

Вчера в пресс-клубе конкурса прошла очень интересная и познавательная беседа с Народным артистом России, лауреатом Конкурса им. Чайковского, лауреатом премии Москвы, экспертом нынешнего конкурса по специальности "фортепиано" Аркадием Гавриловичем Севидовым и ответственным секретарем Конкурса Олегом Юрьевичем Скородумовым.

Я, к сожалению, не успеваю расшифровать все, но большую часть получилось. В частности, шла речь о ситуации вокруг Тани Колесовой. Текст даю, как есть - времени править и причесывать не найду. Надеюсь, всем будет так же интересно, как было мне вчера.

Народный артист России, лауреат Конкурса имени Чайковского, лауреат премии Москвы, эксперт Конкурса им. Чайковского по специальности «фортепиано» Аркадий Гаврилович Севидов.
Кроме того, у нас в гостях Олег Юрьевич Скородумов, ответственный секретарь Оргкомитета Конкурса.

Какое у Вас впечатление о конкурсе пианистов?

Севидов: Я только что дал в пресс-центр… Я сказал, что мне надоели их литературные обработки, потому что мне дочь зачитывает из Интернета – я такого не говорю. Нет, по смыслу – где-то да, но я так не умею говорить. Я сказал – хватит, правьте знаки препинания, но ни в коем случае не трогайте смысл. Сегодня я просто слегка озверел – выкинула целую фразу. Смысловую. Необходимую – потому что это наши внутренние консерваторские разборки. Фраза такая: «И все-таки русская школа пианизма существует». И она взяла эту фразу выкинула. А я могу расшифровать. Где-то лет девять назад один из ведущих профессоров консерватории – фамилию называть не буду – но кандидат в книгу рекордов Гиннеса по количеству лауреатов – выдал огромное интервью на Западе. Бедный Виктор Карпович Мержанов аж заболел. Там целая статья была, где он доказывал, что такого понятия, как школа, уже нет, что все уже международное, интернациональное и т.д. Не надо!

Первые три дня Конкурса показали, что школа есть, и я написал это – это видно не только по нашим, но и по тем иностранцам, которые учатся здесь. И учились здесь. Потому что это настолько… И все это убрали. Я написал, что «отрадно (и это не мое мнение, а констатация факта)…» - она берет «констатация факта» вырезает! Если еще раз так поправят – я откажусь работать (Скородумову) – учти это!

Скородумов: Работай, работай, не будут…

Севидов. Просто я сегодня сдал этой девочке и сказал уже это все… Так вот, о впечатлениях. Сегодня написал – могу вам повторить. Что сегодня впечатление ощутимо изменилось. Первые три дня все было в рамках привычного, обычного… Подготовленные, хорошие, даже не без таланта конкурсные бойцы. Все в порядке. Я ждал, высветится ли…

Когда сидишь членом жюри или, не дай Бог, председателем, омерзительное чувство: они играют, и вдруг ты понимаешь, что все подходит к концу, а первой премии нет. Ну, нет! И когда выскакивает кто-то – это такое счастье! И вот сегодня… Я не к тому, что это будет первая премия… Ни в коем случае. Но. Я в Интернет этого не дал, а просто написал, что сегодняшний день был практически русским – были только еще полька и немец. Мозар Бенджамин. Все остальные были русские и не самые слабые. Из ударной группы, что называется.

И я должен сказать, что сегодняшний день все изменил, потому что в первой половине дня… как вам сказать… не просто таланты… я чтоб вы поняли… формулировку… Я написал, что это радостно, потому что таланты с неожиданностями, которые радуют. Понятен смысл? Бывает, что способный, талантливый человек, весь выверенный, точный, я слушаю его, киваю головой: молодец. Как я думал, ты так все и сделал. Вдруг ход в бок – не убедил. А тут вышел… Ну. В общем-то, тот возраст, в котором и я начинал. На Всесоюзном конкурсе – сходится даже по месяцам. Вам могу назвать фамилию… Имею право?

Скородумов: Тебе все можно!

Севидов. Нет, этот парень… Я подошел к нескольким членам жюри, они все одного мнения. Это с настоящим будущим парень.

Журналисты: а кто это?

Севидов. Ну, все слышали же. Второй утренний, конечно.

Кто-то. А первый?

Севидов: да химия это все! И то, что он там Исламей, как студенты говорят, отлабал, и студенты говорят – о, Исламей здорово… Толку-то? А все предыдущее? Ну, сидит здоровый лось и начинает что-то вот такое выделывать… И потом вышел этот. Так сыграл пьесы Чайковского… Они прокололись во второй части Прокофьева. Если б там ему еще разрешил педагог сделать, что он хочет… Но может быть он еще и не очень хочет. Там был провал. Но посыл в финале… О! У этого парня такое будущее, что я даже через плечо плевать не буду. Я посмотрел на него – этот из нашего профсоюза. Этот не загуляет, не уйдет. А если загуляет – вернется. Вот примерно такие впечатления. До сегодняшнего дня было одно – вполне ровно, предсказуемо, я, тем более, многих знаю… Я участвовал и в кассетном отборе… Который ничего не показывает, на самом деле! Ни черта! Но этого Култышева мы еще на кассетном отборе засекли. Что называется. И там уже было понятно, что парень, ой, непростой. Но одно дело играть на камеру, и другое – живьем. Под камеру можно переиграть, а живьем – нет. Это тоже входит в понятие профессии, называет: извини, переиграть никто не даст. Вышел один раз – и столько народу, который мы отобрали, показали себя… В какой-то момент даже думаю: мужчина, вам должно быть неудобно за то, что вы голосовали за эту кандидатуру.

Потом я вычислил, в чем дело. Это, конечно, многократный повтор чего-то… И мы брали по степени… Понимаете, в таких случаях, на любом конкурсе есть понятие количественной достаточности. Мы набирали – у нас задача: 34. Срослось. Все понятно: могут они то, то… А что они покажут на сцене – не факт. То, что я до сих пор для меня загадка… Мне никто не сказал. Нам дали 16 готовых кандидатур, которых взяли на основании премий на других конкурсах… Кто это предлагал? Может написать…

Скородумов: это я предлагал. Можешь меня убить…

Севидов: А чего убивать-то???? Извини, пожалуйста…

Скородумов: что, все плохие?

Севидов: Нет, ну, Шелест-то как там оказалась?? Я читаю буклет, это Соединенные Штаты… Рожденные в Харькове. Я читаю буклет и понимаю: у этого конкурс, у этого, какой серьезный… И тут – международный конкурс в Миннесоте! Простите, пожалуйста, международный конкурс в Саратове когда-нибудь был аргументом для? Ну, провинциальный конкурс…

Скородумов: (неразборчиво)

Севидов: Да я ничего не путаю! У нас из Штатов было 6 фамилий. Мы этого несчастного Аникушина взяли только по твоей просьбе, потому что ты сказал, что «мне для буклета нужно чуть-чуть».

Журналисты аплодируют, кто-то замечает: «Зато фамилия красивая…»

Севидов. Я просто люблю формулировать точно. Вот, сегодня играл – кто-нибудь слышал?.. Я его назвал Кутузкин… Мутузкин. Да нет, вот, предпоследний был… Понимаете, у меня сидят студенты. Они прослышали, что этот Мутузкин что-то значит… И вот он играет. Играет, я смотрю, так… Ага, появился элемент такого довольно пошловатого давления на публику, но безотказно на определенный сорт… Потом пьесы Чайковского – откровенное дерьмо по всем направляющим… Можете записать и выдать в эфир. Нет, мягче не будет. За то, что он сделал с «У камелька»… Потом Вальс Равеля. Тысячу крат я слышал – обкатанный, рассчитанный. Студенты мне присылают сообщение, сидят в амфитеатре… Дословно: «Как Вам этот кекс?» Я им пишу – Чайковский, две пьесы первых, – дрянь, причем очень подозрительная. Он играет после Равеля, я им добавляю… Это к вопросу о том, как нужно формулировать… Ребята, этот кадр для наружного применения. Все понятно, да? Внешне все – да, зал рыдал… А рядом сидит какая-то женщина, говорит – простите, я, вот, журналист, я не понимаю… Мне тоже как-то не очень… А почему так? Я говорю: успокойтесь, это было со времен первого конкурса. Было на втором, на котором я был, было на третьем, на четвертом не знаю, потому что сам играл, занят был… На пятом было. Мне делается неловко за публику, которая сидит в зале. Потому что ну элементарная надуваловка… Кто-то даже подошел: а что вам не понравилось, это же… А он играет со внешними проявлениями, а потом выходит Бабанов – настоящий серьезный музыкант… И я слышу сзади за мной сидят две курицы свежего возраста, лет по семьдесят: ой, этот без сердца! Потому что вот перед ним-то с каким сердцем… Я на них гляжу и думаю: да вот, такими руками… и голосование провели за первое правительство Гайдара! Схема-то та же! При чем здесь политика – я говорю про схему воздействия на социум… Или на стадо – как хотите. На эту тему я злой. А теперь давайте вопросы.

Вопрос: За что изъяли Баха?

После первого дня я написал – у меня колоссальные претензии – не только как у профессора консерватории, но и как у человека, который частенько сидит в жюри и так далее… Ну, нельзя… Понятие «свободная программа» хорошо в четырехтурных конкурсах – когда третий тур перед симфоническим тебе говорят: вот тебе час времени, и заодно посмотрим, что ты любишь. Но на первом туре – это противопоказано! Знаете, я не столько написал это в Интернет, сколько сказал телеканалу «Культура», но это будет только 22-го.

Я очень сочувствую своим коллегам, которые сидят в жюри, потому что определяться чудовищно трудно. Ну, сегодня этот Култышев, этот Мозар… Я смотрю по программе, и думаю: господи, сейчас нас накормят таким… Четыре пьесы, из которых одна быстрая. Дальше опять две медленных, и потом «Аврора», 21-я соната. И он начинает. Все внешние признаки дилетанта, но смотрю – сходится. Здорово. Но все медленно. Потом подходит быстрая прелюдия, и вдруг он ее выдает по полной программе. А потом Аврору по такой же полной программе. А вот это было даже в мои времена. Мне мой педагог говорил, что на Западе немножко по-другому подходят к конкурсам.

То есть для него примерно одинаковые трудности и задачи представляют что медленная прелюдия Рахманинова, что быстрая прелюдия. Ни подходят совершенно одинаково. У нас система обучения приводит к тому, что выбор программы уже очень много определяет. Для меня, например. Если наш человек выбирает какую-то программу – я уже примерно могу прикинуть, что это за уровень. А этот меня обманул сегодня – и я так рад этому! Это я про немца говорю. Что-то там медленно булькал-булькал, а потом выдал по полной программе. Я смотрю буклет – мама дорогая, а у него Второй концерт Брамса. Это такая уж суперкатегория сложности… Если он ставит это – значит он за это отвечает. Он меня очень заинтересовал. Хотя там есть… Но это сейчас в Европе принято – они там считают, что вся эта процедура…Вы заметили одну маленькую деталь? Иностранцы ладно. Наши люди, которые там поучились, но выступают за Россию. И даже наши, которые в Москве, но в меньшей степени - как они любят оставить руку секунд на двадцать, потом сделать так… красиво ее убрать (показывает). Я встретил кого-то из наших, говорю: тебе самому-то не смешно? В общем, там есть свои профессиональные сложности, но забавно это…

У меня ребята ездят в Европу на какие-то конкурсы. Там все в восторге от того, что они играют и как. Но говорят, что вы при этом неправильно сидите, это шоу, это же нужно выйти, сразу проявиться… Ну, идиоты, потому что же прямой путь к тому, что лет через пять-десять это выродится в… Ну, вот сегодня этот Мутузкин – это вот прямой путь. Я не верю! Я сегодня Станиславский. Не верю я этому Мутузкину, нет там за душой ни черта! Обученность есть, причем начинал он здесь. В буклете написано: родился в Ижевске и сразу дальше обучался там… Я говорю: где ж ты, родной, обучался все остальное время-то, до того… Это, как вам сказать… Такое хамство с отрывом… от корней. За такое карать надо, я считаю.

Вопрос: Как вы оцениваете, почему так мало европейцев участвуют в этом конкурсе?

Севидов. Вопрос сложный. Настоящая причина: на предыдущих двух конкурсах… Ну, вы вспомните первые конкурсы. Ведь у нас как было: если замешался кто-то… Нужен иностранец для разбавки. После первого конкурса: только не Штаты. Следующие два конкурса – Англия, нашли отдушину. А вспомните, много там иностранцев было? Нет. Но это было справедливо, потому что наша школа… Простите, когда я играл на четвертом конкурсе, от Советского Союза было выставлено всего шесть человек. С приказом кому-то из них… Как срастется… Но чтоб первая была. Понимаете? И там начинались всякие внутренние течения. А сейчас… Давайте так. Последний конкурс, который я слушал, это был десятый. Потому что меня попросили что-то в этом же роде. Я действительно эти два конкурса не слушал, но я приезжал, конечно, собирал информацию… Хотите, я вам напрямую скажу? Одиннадцатый конкурс… Или Двенадцатый… Боюсь соврать. Но проходит конкурс, заканчивается, и через три месяца конкурс Тибо-Лонг в Париже. Едут от консерватории не ребята, а звери, что называется. И их срубают на первом туре. Они, конечно, в полном шоке, сидят в этой комнатке, и к ним приходит француз, член жюри и говорит: «Ребята, вы в наш садик больше не ходите, у вас есть ваш конкурс и ваш председатель. И сюда больше не надо. Как нас, так и вас». А ведь было, когда был Девуайон… Сами обрубили, а теперь плачемся: чего-то Европа не хочет. Кто же поедет, если по Европе слух идет, что ехать не надо.

Вот, на юношеском конкурсе Чайковского, на первом… Меня отводят в уголок, не скажу, кто, и говорят: Аркадий, ну, надо нашего поднять… Я говорю: слушай, ну, хоть первый конкурс проведите справедливо, народ же поедет… Если с первого конкурса всем будет очевидно, что все так же, как у других – ну, не поедут больше. Вот эта логика совершенно дурацкая. Называется, престиж конкурса – дать своему. Да престиж – дать тому, кто лучше! Это же лом такой начнется… А если и на втором конкурсе справедливо будет – так и вообще вопросов не останется…

Скородумов: То, что конкурс потерял престиж еще и по организационным причинам, вы знаете. Потому что раньше была дирекция, которая конкурс готовила, теперь конкурс переходит из рук в руки и никакие традиции не соблюдаются.

Вопрос: Какие традиции?

Скородумов: Ну, творческие соблюдаются очень четко до сих пор, как сказал Аркадий Гаврилович. Будем надеяться, что в этот раз что-то изменится… Но, так или иначе, организацию последних нескольких конкурсов проводили разные люди, и кто будет проводить конкурс в следующий раз – неизвестно. За год до конкурса непонятно, кто его будет проводить. И многие проблемы из-за этого. Сейчас Александр Сергеевич Соколов на всех пресс-конференциях говорит, что все-таки нужна дирекция. Это важно, потому что определившись с организационной составляющей, творческую можно было бы поднять уже чуть легче. Я думаю, что если бы была дирекция, но надо было бы сделать какой-то устав или регламент конкурса, где было бы прописано все подряд: как назначается председатель жюри, кто должен назначать членов жюри – председатель собирать под свое крыло, или все-таки должна быть дирекция, которая собирает независимых людей, которые приезжают и друг с другом общаются только на конкурсе, а не до того или после того. Тут очень много разных моментов.

А потом – в Европе у них очень много конкурсов, им ближе, и шансов больше. Все-таки наш конкурс до сих пор считается сильным, поскольку трудная программа, и раньше ехали, в основном, сильные…

Вопрос: кто примет решение о создании Дирекции конкурса? Министр или кто-то еще?

Скородумов: Вот, в частности, почему мы перенесли конкурс. Потому что хотели создать дирекцию. Но, оказывается, по сегодняшним государственным законам это невозможно. Потому что конкурс государственный, а еще одну государственную организацию создавать вроде бы сейчас…

Константин Воробьев (Госконцерт): один из серьезных законов, который у нас в стране есть – это бюджетный кодекс. В соответствии с ним любые акции и мероприятия, которые проводятся за счет государственного бюджета, они обязательно перед этим пройти процедуру, которая называется тендер. И любая сумма, превышающая 60 тысяч рублей, она должна распределяться только на основании результатов тендера, конкурса. Вот в чем проблема. Менять бюджетный кодекс невозможно. Мы эту проблему будем изучать, будем говорить на эту тему с министром. Возможно, это можно будет сделать указом Президента, в виде исключения и так далее. Но, конечно, все боятся создать прецедент. И правительство, и администрация Президента – все прекрасно понимают, в какой степени нужен и важен Конкурс имени Чайковского, что нужна основательная подготовка. И я сам вам это говорю – иначе б меня не было здесь. Если б мы готовили все это за три-четыре года – я бы сидел где-то там и по Интернету смотрел, как идут события, а мне бы докладывали. А сейчас это все делается намного труднее, и мы, кстати, очень благодарны за то, что вы не раздуваете вокруг этого какую-то… Потому что на самом деле мы стараемся – вы это видите… Короче говоря, решение этого вопроса нужно, и мы будем стараться его решить. Не в обход закона, конечно, а может быть как-то…

Кто-то подсказывает: «Вопреки…»

Воробьев: Одним словом, будем над этим работать. Спасибо.

Севидов: А нельзя проводить тендер не каждый раз, а один раз – на создание Дирекции?

Воробьев: В частности, и об этом идет речь.

Севидов: дело в том, что я был три года последним партсекретарем филармонии, и за это время так насобачился в этих делах…

Воробьев: я вас помню, кстати.

<…>

Вопрос: Как Вы оцениваете оцениваете историю с Татьяной Колесовой, с нечеткой формулировкой условий в буклете конкурса, почему жюри и пришлось отдельно собираться по этому вопросу… И потом, может быть, Олег Юрьевич резюмировал бы, чем это кончилось…

Севидов: Кончилось все нормально. Я могу сказать. Там она играла не чистого Чайковского, а Чайковский-Плетнев. Дело в том, что три конкурса назад такая история уже была. Но там в условиях, я потом сообразил, не было оговорено, что оригинальный Чайковский. А тут было.

Вопрос: но ведь было написано «пьесы Чайковского? И не говорилось ничего об обработках.

Севидов: Тут все очень просто. Это не Чайковский. Не потому что Плетнев сделал. А потому что это Чайковский оркестровый. Все! Это не для фортепиано написано. До меня потом дошло…

Вопрос: но ведь если организаторы принимают программу, это значит, что они согласны с ней?

Скородумов. Это неправильно. Я все время слышу, что раз это есть в буклете, значит, они утвердили. А раз утвердили, значит… Но у нас никто ничего не утверждает. У нас есть условия, и участники по этим условиям представляют программу. Мы печатаем – раз участник берет, значит, он знает, что делает. Когда есть грубые ошибки – тогда мы говорим и пишем… А здесь нюанс какой – прецеденты были, может быть так, может быть так. Еще раз повторяю, что всем, кто интересовался, можно ли это делать, мы отвечали. И на сайте мы повесили, что можно играть только Чайковского. Это был единственный случай, когда никто не поинтересовался. И мне кажется, что это было сделано намеренно.
А сейчас нельзя – потому что другое жюри. Они встали на принципиальную позицию.

Вопрос. Возникает ощущение, что не до конца понятно, кто за что отвечает. Документы принимает оргкомитет, но какие-то решения принимает жюри. Прописано ли где-то, что жюри имеет такие полномочия?

Скородумов. У нас вообще ничего не прописано. В настоящее время у нас нет установленного регламента. Поэтому сейчас подобные решения уполномочено принимать жюри.

Севидов. Давайте еще я отвечу. Когда не прописано, то юридически жюри имеет право на любые действия. Таков статус жюри. Он определен Федерацией конкурсов.

Вопрос. Таким образом, жюри может принять даже такое решение, которое не совпадет с мнением Оргкомитета?

Севидов. Нет. Решение просто не должно противоречить тому, что напечатано в условиях. А оно и не противоречит. И еще могу сказать. Копья ломали-ломали, а я сегодня послушал… Счастье, что не дали ей сыграть это целиком. Знаете, почему? Я вам совершенно объективно могу сказать, это последнее анданте маэстозо знаменитое… Она играла… Сказать плохо – не могу, но что это была другая музыка – факт. Она играла на рояле. А это переложение оркестра, с законами оркестровки. Когда начинаются триоли – группа сидит и на дирижера уже не смотрит, а она стала разводить художественность и качать время. Это было плохо, потому что это была другая музыка. Я и Алеше Наседкину могу это сказать. Когда тромбоны это играют – они не могут так играть. Дирижер ткнул – все, они начали и до низа дойдут. Есть законы оркестровые, и когда ты играешь оркестровую транскрипцию, высшая доблесть – соблюсти все и еще звукоподражать этому. Если сумеешь это – это действительно хорошо. А она сегодня делала вид, что она играет эмоцию, расставляла там… И я сижу и думаю: а за что дрались-то? Это, кстати, самый слабый номер у нее был. Я отвечаю за свои слова. Именно потому что это было по другим законам сыграно, чем должно было.

<…>

[Vic]

Я только что дал в пресс-центр… Я сказал, что мне надоели их литературные обработки, потому что мне дочь зачитывает из Интернета – я такого не говорю. Нет, по смыслу – где-то да, но я так не умею говорить (...) Нет. Решение просто не должно противоречить тому, что напечатано в условиях. А оно и не противоречит. И еще могу сказать. Копья ломали-ломали, а я сегодня послушал… Счастье, что не дали ей сыграть это целиком. Знаете, почему? Я вам совершенно объективно могу сказать, это последнее анданте маэстозо знаменитое… Она играла… Сказать плохо – не могу, но что это была другая музыка – факт. Она играла на рояле. А это переложение оркестра, с законами оркестровки. Когда начинаются триоли – группа сидит и на дирижера уже не смотрит, а она стала разводить художественность и качать время. Это было плохо, потому что это была другая музыка. Я и Алеше Наседкину могу это сказать. Когда тромбоны это играют – они не могут так играть. Дирижер ткнул – все, они начали и до низа дойдут. Есть законы оркестровые, и когда ты играешь оркестровую транскрипцию, высшая доблесть – соблюсти все и еще звукоподражать этому. Если сумеешь это – это действительно хорошо. А она сегодня делала вид, что она играет эмоцию, расставляла там… И я сижу и думаю: а за что дрались-то?

Полностью согласен с Севидовым: его ни в коем случае не следует литературно обрабатывать!

[nastena]

Перевариваю прочитанное.. Все-то верно. А парень с будущим - это №30, насколько я поняла?

[stranger77]

беседа с Народным артистом России, лауреатом Конкурса им. Чайковского, лауреатом премии Москвы, экспертом нынешнего конкурса по специальности "фортепиано" Аркадием Гавриловичем Севидовым

этот Мозар…Я смотрю по программе, и думаю: господи, сейчас нас накормят таким… Четыре пьесы, из которых одна быстрая. Дальше опять две медленных, и потом «Аврора», 21-я соната. И он начинает. Все внешние признаки дилетанта, но смотрю – сходится. Здорово. Но все медленно. Потом подходит быстрая прелюдия, и вдруг он ее выдает по полной программе. А потом Аврору по такой же полной программе. А вот это было даже в мои времена. Мне мой педагог говорил, что на Западе немножко по-другому подходят к конкурсам.

То есть для него примерно одинаковые трудности и задачи представляют что медленная прелюдия Рахманинова, что быстрая прелюдия. Ни подходят совершенно одинаково. У нас система обучения приводит к тому, что выбор программы уже очень много определяет. Для меня, например. Если наш человек выбирает какую-то программу – я уже примерно могу прикинуть, что это за уровень. А этот меня обманул сегодня – и я так рад этому! Это я про немца говорю. Что-то там медленно булькал-булькал, а потом выдал по полной программе.
<…>

Да, прям русская народная сказка
"О том как Мозер Севидова обманул" ...


Очень показательная по-моему цитата: если медленно и еще не дай Бог тихо -
тогда какие тут могут быть вообще художественные задачи? Это же просто "булькание"...
А вот заяви мне быструю и громкую программу - я тебя сразу зауважаю!
И наш эксперт Севидов не стесняется такое мнение через пресс-центр
на весь мир распространять.
Неужели в этом и состоит "русская школа"???

[pochetta]

прочитала, ушла, вернулась, перечитала... вот она, заноза:

"делается неловко за публику, которая сидит в зале"...

как-то не очень симпатично это, увольте...

[Музыкант]

[удалено администратором] Этот Севидов неправду не умеет говорить.

[До ля]

Перевариваю прочитанное.. Все-то верно. А парень с будущим - это №30, насколько я поняла?

Там в середине прямо сказано - Култышев. Ну и Мозера полюбил.

Вот, на юношеском конкурсе Чайковского, на первом… Меня отводят в уголок, не скажу, кто, и говорят: Аркадий, ну, надо нашего поднять… Я говорю: слушай, ну, хоть первый конкурс проведите справедливо, народ же поедет… Если с первого конкурса всем будет очевидно, что все так же, как у других – ну, не поедут больше. Вот эта логика совершенно дурацкая. Называется, престиж конкурса – дать своему. Да престиж – дать тому, кто лучше! Это же лом такой начнется… А если и на втором конкурсе справедливо будет – так и вообще вопросов не останется

Да, кажется, ясно как белый день, что престиж страны - это справедливый конкурс - заслуга страны, атмосферы в ней царящей. Творческие успехи ее представителей - приятно, но не насущно в отличие от первого.
Так ввиду вышесказанного, за нанесение урона престижу страны, выразившегося в несправедливом судействе, нужно привлекать.

[pochetta]

я до сих пор мечтаю, что за Султанова кого-нибудь привлекут...

[Alison]

Этот Севидов неправду не умеет говорить.

Умение говорить правду - это искусство. Ничего классного не вижу. [удалено администратором]

[relative7]

Мда... Если это еще на английский переведут, то престиж конкурса в мире явно вздымнется...