Стихотворение дня

[theodorus]

***

Глебу Смирнову

В аиде скушном, где теснятся тени
котов, героев, высохших растений,
с утра поёт почти что тишина
и недомысль (ипотеза, синоним
печали вечной) царствует. Хороним
одних, других, а сами допоздна

рассиживаемся, обмирая, перед
пустым экраном – кто, дружок, измерит
размах его крыла? Гори, окно
с кромешным видом на всемирный сумрак,
смущая дев и юношей безумных,
тянись, играй, недетское кино.

А эскулап, товарищ правоведу,
ведёт с авгуром тихую беседу
о свойствах птичьих внутренностей, плах
и топоров. Водицею бесплотной
разбавлено винцо, и беспилотный
плутон плывёт в подземных облаках.

Бахыт Кенжеев

[Куздра]

дорога в чермашню


создатель придумал птенцов и котят
в тогдашней решимости твердой
теперь эти кошечки птичек едят
кровавой осклабившись мордой

он лучше бы дизельный вставил движок
соляркой богата округа
но пищеварительный орган отжог
и мы поедаем друг друга

шуршат по утрам котофеи листвой
под кронами лип или вязов
но верю что есть и меж кошками свой
хвостатый иван карамазов

под небом где вызрела звездная кисть
он знает кто в мире обидчик
и братца подучит папашу загрызть
за то что он мучает птичек

но истинной правды что вепрь что нарвал
дождутся при жизни едва ли
а что обкурившись исайя наврал
на то и травой торговали

накинутся вмиг с простынями и вот
глаза от сородичей пряча
на койке с уколом покоится кот
в обители скорби и плача

забывший добычу отвергший улов
коль совести кровь не под силу
он свой неразменный на сотню щеглов
билет возвращает кассиру

алексей цветков

[tenzing]

ЛИПОВЫЕ ЗВУКИ

Летящие звуки Шопена,
И двор на качелях качался...
И пахло укропом и хреном.
И липовой свежей мочалкой.

Людмила Шейкина


В субботу, попарившись в бане,
Мочалками выскоблив шеи,
Колхозные наши крестьяне
Садятся с утра за Стейнвеи.

А сторож Михеич в амбаре
На куче душистого сена
На старой своей Страдивари
Пиликает самозабвенно.

В деревне - ни дома без звука!
В сараях звучат фуги Баха.
Пастух так ушёл в звуки Глюка,
Что взмокла на бедном рубаха!

Я музыке Листа внимала
И звукам летящим Шопена,
И только теперь понимала
Отличие редьки от хрена.

И было на сердце так ясно,
И больно, и грустно до всхлипа!
А кроме того, было ясно,
Что всё это - попросту липа.

Александр ИВАНОВ

[Nataly]

АВГУСТ
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

Борис Пастернак

1953

[theodorus]

Погреб

Вниз по лестнице шагнуть
и с жарой расстаться разом.
Погреб взрослому по грудь,
мне по маковку с запасом.

Наверху тяжёлый зной,
здесь так холодно и сыро.
Я остался под землёй,
вдруг потерянный для мира.

И деревья надо мной —
прямоствольны, недвижимы —
сквозь труху и перегной
земляные тянут жилы.

Звуки в полном столбняке
и очнуться не готовы.
Здесь со мной накоротке
тихий обморок грунтовый.

Земляная тишина.
Неглубокая закладка.
Сырость нежно-холодна.
Горе луковое сладко.

Михаил Айзенберг

[MFeht]

ТЕБЯ НЕ БУДУТ
Далеко не полное, но правдивое изложение
прохождения индивидуума из учреждения в учреждение
от регистрации рождения
до кремации и погребения.

Тебя не будут, как наследника в гнезде родовом,
в пеленки с вензелями кутать:
родильный дом — твой родимый дом.
Там пронумеруют, чтобы не спутать,
там положат в ящик и не накормят
(сначала выживи — потом оформят).

Тебя не будут крестить попы
и окунать в золотой купели:
ты не чей-нибудь сын. Для нас, для толпы,
эти предрассудки устарели
(скажи спасибо, в самом деле,
что имена придумывают не в райотделе).

Тебя не будут молоком и маслом
баловать, несмышленую вшу:
обобьют пороги, пристроят к яслям —
кушай, детка, флотскую лапшу!
(Конечно, в перспективе язва желудка,
но коммунизм в перспективе — тоже не шутка).

Тебя не будут воспитывать у трудящейся мамы,
власти в убыток и на беду:
для черствости в сердце необходимы шрамы —
воспитывайся нормально, в детском саду
(только там личность и инициатива
развиваются, как часть детского коллектива).

Тебя не будут оставлять в уединении:
за детьми установлен строгий надзор,
о проступках обязательно взаимное донесение,
передвижение ограничивает высокий забор
(не забыты также и развлечения —
военные игры и патриотические песнопения).

Тебя не будут и в школе мучить Гомером и Спартой,
главное — не Бунзен и Бертолет.
У нас — школа жизни. За партой
отмотай первый срок: десять лет
(при этом развращение для мальчиков,
а для девочек — поругание
суть важнейшие дисциплины всеобщего образования).

Тебя не будут поучать кнутом
или бить по пальцам линейкой:
это все пригодится потом —
обливайся слезами над ленинской статейкой.
(социалистическое государство обращает преимущественное внимание
на особенности идеологического воспитания).

Тебя не будут оставлять в покое
кроссы, соревнования и тренировки;
также непонятно, что такое
человек, не прошедший боевой подготовки
(другие науки преподаются, к сожалению, скверно —
здесь учение Маркса бессильно, потому что неверно).

Тебя не будут манить перспективы жизни,
полной путешествий, приключений и риска —
знай свое место в свободной отчизне:
тебе выдан паспорт, и в нем — прописка
(для страстных охотников к перемене места
существует ссылка после ареста).

Тебя не будут лишать человеческих прав —
в советской конституции провозглашают
права всевозможные, об одном умолчав:
у нас их не имеют, а качают
(качать права можешь, сколько хочешь:
сначала поплачешь, потом захохочешь).

Тебя не будут гнать взашей
из стеклянных дверей вожделенного ВУЗа,
если ты комсомолец и не еврей
(но помни, гражданин Советского Союза!
Поступление — результат не успехов или везения,
а генеалогии и общественного положения).

Тебя не будут и в университете
посвящать в премудрости науки:
пять лет марксизма и просто скуки —
вот и все, что можно сказать об этом предмете
(не считая, конечно, огромного опыта и познаний
в области, так сказать, амурных переживаний).

Тебя не будут уговаривать слишком долго
послужить обороне великой страны —
преисполнись сознанием священного долга,
жги, убивай! (Если надо, снимай штаны,
облучайся, травись. Но это не ад.
На табличке написано: «Военкомат»).

Тебя не будут судить слишком строго,
если ты не захочешь исполнить приказ:
пытать не станут. Побьют немного,
пулю в затылок — и весь рассказ.
(Зато, если выдержишь и вернешься домой,
срок уменьшится. Два года долой).

Тебя не будут лишать работы —
государство гарантирует право на труд.
Прослезись при виде такой заботы:
сдохни — или бери, что дают.
(Нет безработицы — и пособия нет.
За тунеядство — до четырех лет).

Тебя не будут эксплуатировать, нет.
Без возмущения, с энтузиазмом, с любовью
отработай 10, 30, 50 лет,
в две смены, в три шкуры, с потом и кровью!
(Тогда сможешь на зарплату
Прикупать к пайке что-нибудь по блату).

Тебя не будут — чуть не забыл! —
ни в коем случае оставлять без приплода.
Кто бы тогда на работе тебя заменил?
Брачуйтесь, граждане! Нужно больше народа!
(Чем быстрее, сволочи, подыхают,
тем раньше и чаще пущай рожают!)

Тебя не будут сватать и обручать:
первая, двухсотая или шестая
как-нибудь ухитрится зачать —
прощай, твоя жизнь холостая!
(Слащавая тетя, такси, ресторан, мордобой,
дети, скандалы, работа, запой).

Тебя не будут, старую развалюху
выгонять на улицу. Это не современно.
Больной ли ты пьяница или больная шлюха,
получай полпайки, доходи постепенно.
(Кто может утверждать наверняка,
что видел в России здорового старика?)

Тебя не будут хоронить с речами:
два раза хрюкнет пьяненький валторнист,
посудачат, поедут грузовиками,
воткнут в могилу крашеный железный лист.
(Иногда, впрочем, и крест поставят,
и поплачут, когда по бутылке раздавят).

Тебя не будут помнить родственники и друзья,
даже госбезопасность о тебе забудет,
если в порядке биография твоя.
Никому дела на тебя не будет.
(Ибо после смерти и до рождения
человек не нуждается в услугах учреждения).

Тебя не будут изучать потомки,
Жалкий мученик, отвратительный раб:
все слова, все несчастья и все обломки
и в грядущем присвоит местный сатрап.
Был ты? Не был? Что делал? Чем жил? — Все забудут.
И ныне, и присно, и во веки веков — ТЕБЯ НЕ БУДУТ.

Александр Фет
~ ~ ~

[MFeht]

* * *
Вечерний лес пылает за окном,
не шелохнется теплый воздух —
и в бледной высоте больные звезды
перекликаются, как судно с маяком.
Больное солнце на соседнем доме
зажгло слепящие багровые огни —
нам тяжело. В болезненной истоме
проходят одинаковые дни...
Уже холодный ветер за окном,
полночный лес бормочет грозно —
нам тяжело. Но рано или поздно
я отыщу наш тихий светлый дом.
Нам тяжело. Никто нам не судья:
мы наблюдатели земного бытия.

Александр Фет
~ ~ ~

[Nataly]

Федор Тютчев. В часы, когда бывает Так тяжко на груди, И сердце изнывает, И тьма лишь впереди; Без сил и без движенья, Мы так удручены, Что даже утешенья Друзей нам не смешны,- Вдруг солнца луч приветный Войдет украдкой к нам И брызнет огнецветной Струею по стенам; И с тверди благосклонной, С лазуревых высот Вдруг воздух благовонный В окно на нас пахнет... Уроков и советов Они нам не несут, И от судьбы наветов Они нас не спасут. Но силу их мы чуем, Их слышим благодать, И меньше мы тоскуем, И легче нам дышать... Так мило-благодатна, Воздушна и светла, Душе моей стократно Любовь твоя была.

[MFeht]

СИМЕИЗ
Бдят кипарисы черными свечами:
живые спят. Над морем лунный мост.
И демон гор подъятыми крылами
глядит в меня с неисчислимых звезд.
От крыл его мне веет странный гений —
полночный ветер, старое вино
минутных клятв и вечных вожделений
торопит кровь. В душе моей темно.

Вернись! Вернись, восторженное горе,
свидание, безумство молодых!
Сны юности, я здесь оставил их,
здесь я любил. В мерцающем просторе
светает мрак погибших дней моих.
И плачу я. И рукоплещет море.

Александр Фет
~ ~ ~

[theodorus]

Из цикла "Июль — август"

А по ночам случаются нередко
здесь бабочки с ладонь величиной.
Пугает их зловещая расцветка
за чёрной маской бледностью мучной.

И ящерицы в прорези глазные,
и ястребиный глаз на высоте
по-разному увидят, как лесные
гадюки пробираются к воде.

А что земля, как приоткрытый ящик,
в другое лето выпустит на нас?
О, только бы чудовищ настоящих
поберегла, оставив про запас.

Михаил Айзенберг