Стихотворение дня

[Юка+]

Василий Жуковский
НЕВЫРАЗИМОЕ

(Отрывок)

Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
Едва-едва одну ее черту
С усилием поймать удастся вдохновенью...
Но льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать?
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
Святые таинства, лишь сердце знает вас.
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья,
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена, —
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Ненареченному хотим названье дать —
И обессиленно безмолвствует искусство?
Что видимо очам — сей пламень облаков,
По небу тихому летящих,
Сие дрожанье вод блестящих,
Сии картины берегов
В пожаре пышного заката —
Сии столь яркие черты —
Легко их ловит мысль крылата,
И есть слова для их блестящей красоты.
Но то, что слито с сей блестящей красотою —
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворожающего глас,
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет
(Как прилетевшее незапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье),
Сие шепнувшее душе воспоминанье
О милом радостном и скорбном старины,
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие создателя в созданье —
Какой для них язык?.. Горе́ душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.

[lerit]

Осип Мандельштам

Казино

Я не поклонник радости предвзятой,
Подчас природа - серое пятно.
Мне, в опьяненьи легком, суждено
Изведать краски жизни небогатой.

Играет ветер тучею косматой,
Ложится якорь на морское дно,
И бездыханная, как полотно,
Душа висит над бездною проклятой.

Но я люблю на дюнах казино,
Широкий вид в туманное окно
И тонкий луч на скатерти измятой;

И, окружен водой зеленоватой,
Когда, как роза, в хрустале вино, -
Люблю следить за чайкою крылатой!


1912

[Куздра]

* * *

улитка улитка рогатый зверек
уныло ползущий по свету
летать ты им что ли давала зарок
зачем твоих крылышек нету

не дрогнет воздушных течение струй
твой чуб непослушный пригладить
а ноги хоть даже они существуй
к такому шасси не приладить

и нищий в котором ты сохнешь одна
над книжкой в жару или в стужу
сиротский твой дом без дверей и окна
с единственным лазом наружу

что пользы на мир утонувший во лжи
из маленькой пялиться жизни
другие вообще от природы бомжи
бездомные в кустике слизни

Алексей Цветков

[шерлок]

Альфред Теннисон

УЛИСС (ULYSSES)

("Одиссей")

Что пользы, если я, никчёмный царь
Бесплодных этих скал, под мирной кровлей
Старея рядом с вянущей женой,
Учу законам этот тёмный люд? –
Он ест и спит и ничему не внемлет.
Покой не для меня; я осушу
До капли чашу странствий; я всегда
Страдал и радовался полной мерой:
С друзьями – иль один; на берегу –
Иль там, где сквозь прорывы туч мерцали
Над пеной волн дождливые Гиады.
Бродяга ненасытный, повидал
Я многое: чужие города,
Края, обычаи, вождей премудрых,
И сам меж ними пировал с почётом,
И ведал упоенье в звоне битв
На гулких, ветреных равнинах Трои.

Я сам – лишь часть своих воспоминаний:
Но всё, что я увидел и объял,
Лишь арка, за которой безграничный
Простор – даль, что всё время отступает
Пред взором странника. К чему же медлить,
Ржаветь и стынуть в ножнах боязливых?
Как будто жизнь – дыханье, а не подвиг.
Мне было б мало целой груды жизней,
А предо мною – жалкие остатки
Одной; но каждый миг, что вырываю
У вечного безмолвья, принесёт
Мне новое. Позор и стыд – беречься,
Жалеть себя и ждать за годом год,
Когда душа изныла от желанья
Умчать вслед за падучею звездой
Туда, за грань изведанного мира!
Вот Телемах, возлюбленный мой сын.
Ему во власть я оставляю царство;
Он терпелив и кроток, он сумеет
С разумной осторожностью смягчить
Бесплодье грубых душ и постепенно
Взрастить в них семена добра и пользы.
Незаменим средь будничных забот,
Отзывчив сердцем, знает он, как должно
Чтить без меня домашние святыни:
Он выполнит своё, а я – своё.

Передо мной – корабль. Трепещет парус.
Морская даль темна. Мои матросы,
Товарищи трудов, надежд и дум,
Привыкшие встречать весёлым взором
Грозу и солнце – вольные сердца!
Вы постарели, как и я. Ну что ж;
У старости есть собственная доблесть.
Смерть обрывает всё; но пред концом
Ещё возможно кое-что свершить,
Достойное сражавшихся с богами.

Вон замерцали огоньки по скалам;
Смеркается, восходит месяц; бездна
Вокруг шумит и стонет. О друзья,
Ещё не поздно открывать миры, –
Вперёд! Ударьте вёслами с размаху
По звучным волнам. Ибо цель моя –
Плыть на закат, туда, где тонут звёзды
В пучине Запада. И мы, быть может,
В пучину канем – или доплывём
До Островов Блаженных и увидим
Великого Ахилла (меж других
Знакомцев наших). Нет, не всё ушло.
Пусть мы не те богатыри, что встарь
Притягивали землю к небесам.
Мы – это мы; пусть время и судьба
Нас подточили, но закал всё тот же.
И тот же в сердце мужественный пыл –
Дерзать, искать, найти и не сдаваться!

(Перевод Г. Кружкова)

[Юка+]

Вероника Тушнова - «Шагаю хвойною опушкой...»

Шагаю хвойною опушкой,
и улыбаюсь, и пою,
и жестяной помятой кружкой
из родничка лесного пью.
И слушаю, как славка свищет,
как зяблик ссорится с женой,
и вижу гриб у корневища
сквозь папоротник кружевной...
Но дело-то не в певчих птицах,
не в роднике и не в грибе,-
душа должна уединиться,
чтобы прислушаться к себе.
И раствориться в блеске этом,
и слиться с этой синевой,
и стать самой
теплом и светом,
водой,
и птицей,
и травой,
живыми соками напиться,
земную силу обрести,
ведь ей века еще трудиться,
тысячелетия расти.

1954

[gene_d]

старейший эстонский поэт Ян Каплинский (Jaan Kaplinski), 1941 г.р., пишет на эстонском и на русском.
переведен на десятки языков мира... самый известный на сегодня эстонский поэт.

по-русски пишет... в старой добольшевицкой орфографии.

стихи его чудесны.................

*
Мы незваныя гости на этомъ балѣ
гдѣ всегда кто-то съѣдаетъ свояго партнера
то что есть не можетъ служить
примѣромъ тому что должно быть
откуда тогда найти примѣры
если и книгъ слишкомъ много
и слишкомъ многія изъ нихъ священны
если сердце гдѣ были написаны иныя заповѣди
такъ же пусто какъ сегодня небо надъ моремъ
и я лишь незваный гость на каменистомъ берегу
мало что понимающій о правилахъ и правахъ
не всѣгда увѣренъ въ томъ что я все еще я
а море такъ угрожающе спокойно и небо почти неописуемо
какъ одно сплошное голубое недоразумѣніе
*
Тамъ въ зеркалѣ, за нимъ и передъ нимъ — не я.
одинъ человѣкъ не можетъ два раза войти въ ту же реку —
на дворѣ осень и все исподволь замолкаетъ
даже рѣка даже шмели даже вѣтеръ въ кронѣ кривой березы
даже сердце бьется все тише и тише —
почти украдкой какъ будто стыдясь того
что болитъ но все еще не можетъ остановиться
лишь листья не умѣютъ молчать и падаютъ
съ легкимъ почти неслышимымъ шорохомъ на траву
которая ничего не знаетъ не помнитъ а просто-напросто зеленѣетъ —
воздухъ сыръ и свѣжъ и вѣетъ пессимизмомъ и поэзіей

*

[Брунгильда]

БАЛЛАДА О МИРЕ
Вечер тих. Ни огня, ни звука,
Ни случайных прохожих нет...
Возле старого глобуса, с внуком
Примостился задумчивый дед.
- Здесь когда-то звучал Россини…
Здесь любили попить вина…
А вот здесь вот была Россия.
Это, внучек, такая страна.
В той России ходили в ногу,
Пели хором, гуляли всласть,
Неумело молились богу,
Безответно любили власть.
Правил этой страною дядя,
Обожавший других пугнуть.
Как-то он заявил: «Не глядя,
Я могу этот мир нагнуть».
«Для чего?» - у него спросили.
И ответил он в тот же миг:
«Если в мире не будет России –
Нафиг нужен мне этот мир!
Есть такая у нас ракета -
Запущу и наступит мрак!..»
- То есть – он звезданулся, деда?
- Можно, внучек, сказать и так...
Был не нужен совсем провидец,
Чтоб понять, что поплыл милок.
Но в России тогдашней правитель
Быть неправым никак не мог…
Дед умолк, оглядел воронку,
Поддержал огонь костерка…
И отставил глобус в сторонку.
И накрыл плавником внучка.

С. Плотов

[Ёпрст]

Вылезла недалёкая русофобская змея и изрыгнула.

[Дениза_2]

БАЛЛАДА О МИРЕ
Вечер тих. Ни огня, ни звука,
Ни случайных прохожих нет...
.......
С. Плотов

В самую точку )

[Куздра]

* * *
Наташе Леонтьевой

Отцвели георгины и циннии.
Жизнь зимою груба и проста…
Но какие-то пятна и линии
на поверхность ложатся холста.

То враждуют они, то сплетаются,
как потоки, бегущие с гор,
и небесные птицы слетаются
слушать красок согласье и спор.

Облака, словно горы уральские,
украшают пространство небес,
и цветы распускаются райские
там, где рай отблистал и исчез.

На холсте совершается таинство,
мёртвый стебель рождается вновь,
потому что художник пытается
даже в смерти увидеть любовь.


Светлана Кекова