Гайдн - "Орфей и Эвридика"

[femmina]

Аид на высшем уровне
// "Орфей и Эвридика" в зале Чайковского

Журнал «Weekend» № 2(98.) от 23.01.2009

Фото: 1 из 3



рассказывает Сергей Ходнев

Это, пожалуй, одно из самых неожиданных произведений во всем громадном каталоге сочинений "папы Гайдна", и судьба у него тоже неожиданная. Премьера оперы "Орфей и Эвридика, или Душа философа" состоялась в 1951 году. Именно так, никаких опечаток. Дело было во Флоренции, дирижировал великий Эрих Клайбер, а партию Эвридики, получается, создала Мария Каллас. Никогда прежде эта опера не исполнялась, хотя писал ее Гайдн в 1791 году совсем не в стол и не для вечности. Какое там! Это был его лондонский период, его во всех смыслах золотая осень — Иоганн Заломон, оборотистый скрипач-импресарио, выманивший пожилого композитора в Британию, в изобилии снабжал его заказами один выгоднее другого. Новая опера для Королевского театра была, собственно, первым и главным из этих заказов. До поры до времени все шло превосходно — либреттист Карло Франческо Бадини свою работу сделал, Гайдн планомерно и с очевидным удовольствием принялся за свою, успев, по-видимому, полностью определиться с исполнительским составом. Но хотя опера была закончена в срок и композитор уже начал репетиции, премьера по совершенно посторонним причинам не состоялась. Гайдн в полном созвучии со вторым названием свой оперы отнесся к этому философски (благо солидный гонорар ему выплатили вперед) и больше не пытался протолкнуть своего "Орфея" на сцену.

Вряд ли у него были причины быть собой недовольным — эта неудачливая "Душа философа", возможно, высшее достижение Гайдна в оперной музыке. Иные страницы просто поразительны; тех, кто гайдновскую музыку представляет себе как сплошное жизнерадостно-благодушное тра-ля-ля, наверняка особенно впечатлят неподдельная жуть, ярость и надрыв, которым в опере находится место. И уж особенно странно смотрится гайдновский опус рядом с другой, куда более знаменитой классицистской оперой на сходный сюжет — "Орфеем и Эвридикой" Глюка. Глюк и его либреттист Кальцабиджи миф об Орфее превращают в непоколебимо оптимистичную историю с вопиюще счастливым концом, и даже посреди страданий герои все-таки сохраняют что-то франтовское. У Гайдна—Бадини всему этому отвечает не то чтобы веризм: по драматургии (что текстовой, что музыкальной) отчетливо "номерная" опера Гайдна по сравнению с реформаторской оперой Глюка кажется даже старомодной, напоминающей почтенные позднебарочные оперы seria. Но зато в "Орфее и Эвридике" Гайдна в отличие от Глюка на сцене гораздо чаще происходит нечто в высшей степени драматичное. Опера начинается, например, с того, что Эвридика убегает из дворца царя Креонта, своего отца, и сразу оказывается в мрачном лесу, где на нее нападают зловещие дикари. В дальнейшем ее пытается похитить посланник ее нелюбимого жениха Аридея, она опять убегает и наступает при этом на змею, которая немедленно делает свое предписанное мифом ядовитое дело. Есть, конечно, и бессобытийные эпизоды — морализирующие либо скорбящие хоры или же несколько резонерские беседы Орфея с царем Креонтом. Но нисхождение в Аид снова обрисовано с предсказуемой насыщенностью, тут и фурии, и сам Плутон, и некий Гений, выступающий в роли проводника главного героя. Долго радоваться воссоединившимся влюбленным не приходится, а потом безутешного Орфея настигают вакханки, которые сначала коварно дают певцу вместо вина чашу с ядом, а затем заходятся в демонической пляске. Но тут поднимается буря, река Лета выходит из берегов, и кровожадные приспешники Вакха тонут, исполняя душераздирающий финальный хор.

Какие вакханки в преисподней, как там может разливаться Лета — неясно; в "Орфее и Эвридике" вообще много того, что выглядит несообразным. Например, то, что самая феерическая сопрановая aria di bravura поручена не главной героине (хотя хорошей музыки у нее в принципе хватает), а вроде бы служебному Гению. Эти странности и причуды немного напоминают странности и причуды моцартовской "Волшебной флейты", сочинявшейся, кстати, ровно в то же время. Отчего некоторые исследователи даже считают, что и в "Орфее и Эвридике" Гайдна тоже есть какой-то подтекст не для всех — если не масонский, то хотя бы философический, не случайно же у оперы есть многозначительное второе название. Впрочем, как "Волшебной флейте" ее загадки не мешают быть превосходной оперой, так и "Душа философа" все равно остается редким по силе и эффектности произведением — в чем у москвичей теперь будут все возможности убедиться. Трудно найти у нас интерпретатора, который казался бы более подходящим для этой музыки, чем Теодор Курентзис, который и будет представлять гайдновскую оперу во главе своего оркестра Musica Aeterna. Сугубо ответственная в случае "Орфея и Эвридики" хоровая партия поручена новосибирскому же хору New Siberian Singers, а солисты, что уже стало добрым обыкновением, выписаны из-за границы. Партию Креонта споет эстонский баритон Дэвид Кимберг, партию Орфея — перспективный британский тенор "старинного" профиля Эд Лайон. Ну а Эвридику будет петь любимица что маэстро Курентзиса, что столичной публики панкующая немецкая примадонна Симона Кермес. И она же по заведенной еще Джоан Сазерленд традиции получит возможность сверкнуть колоратурой в партии Гения.

Концертный зал им. П. И. Чайковского, 23 января (19.00)

[femmina]

В Новосибирске «прописались» «Орфей и Эвридика»

Оперный удивил сибиряков новой постановкой [видео] http://kp.ru/daily/24231/432483/

Елизавета БАКИЕВА — 23.01.2009

20 января в Большом зале оперного впервые в России прошла грандиозная российская премьера оперы «Орфей и Эвридика».
- Это совместный проект Новосибирского театра оперы и балета с Московской филармонией, - рассказывает Анна ФЕФЕЛОВА, заведующая литературной частью театра. - Оперу «Орфей и Эвридика» первыми услышали именно новосибирцы, в Москве она прозвучит только 23 января.

Музыкальный руководитель постановки Теодор Курентзис был, как всегда, великолепен, он так виртуозно дирижировал, что зрителям казалось, что музыканты играют не на инструментах, а по воздуху. Главные действующие лица - всемирно-известные исполнители - привели новосибирцев в полный восторг, ведь такое пение не каждый день услышишь.

- Это очень значительное событие, - сказал Теодор КУРЕНТЗИС, дирижер, корреспонденту «КП». - Я бы даже сказал, что опера «Орфей и Эвридика» - это событие года. Этой премьерой мы открыли серию «Звезды мировой оперы в Сибирском Колизее», а в марте состоится премьера цикла камерных концертов «Музыка для нас». Так что в Новосибирск будут приезжать музыканты, певцы и дирижеры с мировыми именами. Очень многие музыканты хотят выступать именно в нашем академическом театре, поэтому я считаю, что все должны нам завидовать. Я жалею, что сам не смогу присутствовать на некоторых мероприятиях, которые здесь будут проходить…

В марте Курентзис должен уехать в Париж на два с половиной месяца, для того чтобы подготовить оперу «Макбет» для французской публики.
Дэвид Кимберг специально приехал в Новосибирск, чтобы исполнить одну из главных партий в опере, и был просто очарован Сибирью, жителями, снегом и сильными холодами.
- Я сам из Южной Африки, а сейчас работаю в Англии, поэтому столько снега я никогда не видел, - рассказывает певец. - Для меня это экзотика. Еще я в восторге от вашего театра, он очень красивый. А народ у вас очень открытый, приветливый… Я надеюсь, что когда-нибудь смогу еще раз приехать к вам в гости.


Теодор Курентзис
Фото: Евгении Иванов



http://kp.ru/daily/24231/432483/

[MonAmi]

В марте Курентзис должен уехать в Париж на два с половиной месяца, для того чтобы подготовить оперу «Макбет» для французской публики.

Интересно, Тео не опасается , что парижане вновь его освищут и забукают?

[femmina]

Поющая душа философа
"Орфей и Эвридика" Гайдна прозвучала в Москве

Дмитрий Абаулин
"Российская газета" - Федеральный выпуск №4835 от 27 января 2009



Главной звездой вечера, как и ожидалось, стала Симона Кермес. Фото: ИТАР-ТАСС

Не "Орфей и Эвридика", а "Душа философа" - так, если быть точным, называется опера Йозефа Гайдна, прозвучавшая в Концертном зале имени Чайковского в исполнении международного состава солистов и коллективов Новосибирского театра оперы и балета Musica Aeterna и хора New Siberian Singers под управлением Теодора Курентзиса.

Судьба оперы Гайдна с подзаголовком "Орфей и Эвридика" сложилась причудливо. При жизни композитора она так и не была поставлена, а заново была открыта лишь в середине XX столетия. Премьера 1951 года, состоявшаяся во Флоренции с участием Марии Каллас и Бориса Христова, и венская постановка 1967 года, в которой пели Джоан Сазерленд и Николай Гедда, ввели "Душу философа" в мировой оперный театр.
Однако истинное воскресение оперная музыка Гайдна переживает уже в наши дни. Большую роль в пропаганде оперы сыграла Чечилия Бартоли. С ее участием (в роли Эвридики) в Цюрихе, Лондоне и Вене успешно прошла постановка Юргена Флимма, а также концертные исполнения оперы состоялись в Париже, Амстердаме, Бремене. "Душу философа" на фестивале в Шветцингене поставил Ахим Фрайер. Постановки состоялись и в Лозанне, и на гайдновском фестивале в Айзенштадте.
В Советском Союзе в 50-е годы на Всесоюзном радио был записан "монтаж оперы", в котором музыкальные номера сопровождались голосом чтеца; а в 1985 году опера (правда, с большими сокращениями) была поставлена в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Новое открытие творения Гайдна для российского слушателя оказалось удачно вписанным в европейский музыкальный контекст.
Концертное исполнение оперы "Душа философа" стало плодом совместных усилий Новосибирского театра оперы и балета и Московской филармонии. Премьера под управлением Теодора Курентзиса вновь прошла именно в столице Сибири, а не в Москве. В зале имени Чайковского выступил тот же исполнительский состав, что и в Новосибирске: певцы Симона Кермес, Эд Лайон и Давид Кимберг, ансамбль Musica Aeterna и хор New Siberian Singers.
Главной звездой вечера, как и ожидалось, стала Симона Кермес. Немецкая певица не в первый раз выступает в России и уже имеет здесь свою публику. Факт отрадный, поскольку за ним стоит не раскрутка средствами массмедиа, а подлинное искусство. Кермес, безусловно, блестящий виртуоз. Когда дело дошло до арии Al tuo seno fortunato, зал бушевал от восторга (этот поистине акробатический вокальный номер написан Гайдном не для Эвридики, но по традиции исполняется примадонной). Однако еще более драгоценным было тихое ламенто умирающей Эвридики, в котором голос певицы истаивал не пианиссимо даже, а до трех, четырех, пяти пиано! Музыка звучала так тихо, что, кажется, мешало даже собственное дыхание. Чтобы заставить сотни людей кричать от восторга, надо быть виртуозом. Заставить их хотя бы на несколько минут задержать дыхание - во сто крат сложнее. Симона Кермес владеет этим волшебным даром обращаться напрямую к душе.
И все-таки для успеха старинной оперы мало одной звезды. "Душа философа" стала одним из лучших за последнее время московских выступлений Теодора Курентзиса и большой удачей Новосибирского театра.

http://www.rg.ru/2009/01/27/orfey.html

[femmina]

С новым Гайдном
// "Орфей и Эвридика" в Зале имени Чайковского

Газета «Коммерсантъ» № 14(4069) от 28.01.2009

1 из 4 Дуэт дирижера Теодора Курентзиса и певицы Симоны Кермес добился гипнотического эффекта, погрузив публику в напряженно-внимательное оцепенение Фото: Дмитрий Лекай/Коммерсантъ






В рамках филармонического абонемента "Оперные шедевры" в Зале имени Чайковского прозвучала опера Гайдна "Орфей и Эвридика, или Душа философа". Концертное исполнение оперы, посвященное отмечаемому в этом году 200-летию со дня смерти композитора, представили иностранные солисты и два коллектива из Новосибирска, хор New Siberian Singers и камерный оркестр Musica Aeterna Ensemble, во главе с Теодором Курентзисом.
Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

Своего "Орфея" Гайдн написал в Лондоне: премьера оперы в тамошнем Королевском театре могла бы стать чуть ли не главным событием тех лет, что композитор работал в британской столице. Могла бы, но не стала, потому что вполне законченную оперу по довольно туманным причинам не стали ставить, в результате чего она была сослана на архивную полку вплоть до середины прошлого века. Год создания оперы — 1791-й, тот же, что и у "Волшебной флейты" Моцарта, и между двумя одновременно писавшимися операми двух венских классиков парадоксально есть нечто общее. Пускай у Моцарта — балаган, а у Гайдна — серьезное действо с реверансами старинным оперным традициям: слова о поиске мудрости, победе над своими страстями и воле к преодолению испытаний и в том, и в другом случае преподнесены слушателю со всей возможной красноречивостью.

И очень уж своеобразно излагается в либретто "Орфея и Эвридики" классический сюжет о доставшихся фракийскому певцу неприятностях — с намеками на неожиданно глубокую эрудицию, но при этом с такими драматургическими странностями, как будто душераздирающие события только прикрывают собой конструкцию из аллегорических образов (да и вынесенная ни с того ни с сего в название оперы "Душа философа" об этом говорит практически прямо). Впрочем, то либретто — а что до музыки самого Гайдна, то она ни в коей мере не дидактична, и эффектных в самом живом, театральном смысле эпизодов в ней достаточно.

Похоже, Теодору Курентзису в конечном счете удалось подчеркнуть в опере Гайдна как раз и то, и другое. И внешний блеск (будь то блеск виртуозности или подразумеваемые и сюжетом, и самой музыкой чудеса сценических спецэффектов), и созерцательный, одухотворенный подтекст. Вихревые минорные эпизоды совершенно в духе "бури и натиска", бравурные арии, громогласные кульминации, хор убивших Орфея вакханок, захлебывающихся в вышедшей из берегов Лете,— кажется, все представляют себе, как это должно получаться у Курентзиса и его новосибирских оркестрантов: с пылом, стремительностью темпов, нервной мускулистостью звука и фонтанирущей энергией. И все же казалось, что гораздо более выразительны и основательны дирижер с оркестрантами были в совершенно других номерах, в эпизодах, где господствовали более интровертированное настроение и лирика. То хрупкое, шепотное, потусторонне прозрачное пианиссимо, которого дирижер добивался от оркестра в эти моменты, производило совершенно гипнотический эффект: погружать публику в такое напряженно-внимательное оцепенение оперной музыке XVIII века доводится в здешних концертных залах редко.

До предела этот прием был доведен в каватине умирающей Эвридики, которую пела хорошо знакомая столичному слушателю Симона Кермес, мастерица барочных колоратур. Рискну сказать, что именно этот номер и стал самым эффектным в ее выступлении — хотя помимо Эвридики она спела еще и партию Гения (руководящего Орфеем в его экспедиции в загробное царство). Партия эта крохотная, но зато украшенная самой виртуозной, самой ослепительной арией в опере. В ней госпожа Кермес чуть пережала с темпераментом и вдохновенностью, и в конце, выдавая экспромтом пиротехническую каденцию, залетела немного не туда.

В любом случае, для юбилейного приношения концерт, пожалуй, был самое то. Взять заведомо малоизвестную, но весьма удачную партитуру композитора и исполнить ее не просто качественно, но и так, чтобы всерьез расширить и скорректировать обыденные представления о Гайдне — жест амбициозный, однако правомерный и правомерно реализованный.