"Незабываемая Берта" (воспоминания о своем педагоге)

**Барго** · 26.10.2005, 23:50

7. Я уже немного раньше упоминал о том, что самым интересным у Берты в работе с учениками в классе был практический показ на рояле. Смотреть на ее руки было просто заглядением, на то, как они мягко и нежно прикасались к клавишам, извлекали красивые, нежные и наполненные звуки. Движения пальцев были очень экономными. Когда она играла какую-нибудь кантиленную мелодию, то всегда казалось, что ее пальцы «разговаривают», ведут мудрый разговор с самой музыкой. Мне вообще всю жизнь нравиться смотреть на старческие руки у пианистов. Всегда любуюсь их красивыми движениями, которые кажутся эталонными, и удивительно «контактными» с клавиатурой. Они как-бы естественно дышат, и являются зрительным продолжением самой музыки, ее содержания. Берта Соломоновна играла на рояле удивительно естественно и гармонично, никакой искусственности во фразировке, в выборе темпов, звучании и динамике. Трактовка ее была на редкость убедительной и простой в высшем понимании этого слова. Если определить одним словом игру Маранц Б.С., то это – ГАРМОНИЯ, естественная и волшебная гармония.
Однажды в классе она попросила меня послушать ее перед сольным концертом, ей нужно было обыграть кое-какие вещи, которые давно не повторяла. И начала она играть с Сонаты Моцарта B-dur, известной под номером 13. В моих ушах до сих пор осталось звучание ее игры. Настолько это было искренно, естественно, с необыкновенной теплотой и грустью сыграно, что в какой-то момент почувствовал, что у меня текут слезы из глаз, - музыка возникала из самой природы, проникала теплыми волнами и лучами в мое сознание, я сидел, слушал и просто наслаждался, закрыв глаза. Как у нее божественно, невероятнго красиво звучал инструмент, неслыханная ровность в пальцах, какой был потрясающе изумительный звук-сфумато, словно окутанный в золотую тонкую оболочку, больше такого красивого звука нигде и никогда в жизни ни у кого не слышал, навеки утерянный секрет старых и великих мастеров фортепианного искусства! Когда она закончила играть и спросила меня : «Ну как?», я на какое-то мгновение замер, все еще оставаясь во власти музыки, ее звучания, даже не зная, что сказать. Потом что-то невнятно только промолвил : « ...Берта Соломоновна, как Вы прекрасно играете...мне даже нечего больше сказать. Когда на уроке она садилась за рояль, чтобы объяснить, как нужно играть то или иное место в произведении, то всегда находила поразительно точные фортепианные приемы, и показывала как нужно ими владеть, чтобы добиться конкретно поставленной цели.
Самым "фирменным приемом" в ее мелкой пальцевой технике являлся прием "perle", то есть жемчужная игра, прием, которым сейчас уже практически не владеют современные пианисты. Вспоминаю, как пришел на первый урок к ней, чтобы сыграть 17-й Этюд Черни в ля-миноре, который выучил за несколько дней, спустя рукава, потому что мне казалось, что там совершенно нечего делать, тем более после того, как в музыкальном училище успел сыграть многие транцедентные этюды Листа («Мазепа», Фа-минорный, тот что с мартеллатными аккордами в начале, «сикось-накось», «Вечерние гармонии&#187

. Мне даже казалось немного унизительным после этих труднейших этюдов учить какие-то "вшивые" этюды Черни, в которых вроде и делать нечего, подумаешь, фигня какая-то, я вон какой крутой, не токмо...Вот так и сыграл ей этот этюд с презрительным настроением, быстро и неряшливо. И тогда Берта села за второй рояль, только спросила : « А вот так вот сможешь сыграть?», и как начала играть этот своим фирменным "perle" что у меня от удивления только глаза на лоб полезли, такого я в своей жизни еще ни разу не слышал! Да она меня просто... «сделала», быстренько сбила всю спесь и пренебрежение к этюдам Черни. Затем она стала медленно показывать, как это нужно делать, - каждый звук словно выцарапывался пальцем из клавиши, активное пальцевое отрывистое стаккато, причем, не поднимая палец перед ударом по клавише, а делая словно пиццикато, используя внутреннюю пальцевую активность. И вот так постепенно ускоряя темп, добиваясь максимальной зернистости и скорости, достигался фантастический эффект жемчужной игры. Это было потрясающе!
Знаменитые басы у Берты Соломоновны! Какое огромное значение она придавала им во время исполнения. Причем не громкие и стучащие, а глубокие, мягкие и наполненные. Берта всегда любила говорить, что бас – это фундамент, основа всей музыки. Помню, как однажды она меня ну просто рассмешила своим показательным примером – как нужно играть басы. « Представь себе, что ноги у человека – это опора и бас, голова – это мелодия или верхний голос, а туловище, или живот – это аккомпанемент, человек должен ходить прямо и не сутулясь, а ты играешь, словно у тебя вперед выпячен живот, и ходишь, словно беременный». И после этого она изобразила мою игру своей походкой с выпяченным животом, встала, и сделала несколько шагов по классу. Я просто взорвался от хохота: ох, и убедительно же все это выглядело – нет слов, лучше всякого показа на рояле! Тщательно следила за тем, чтобы басы брались одновременно с мелодией, не терпела шатания в фактуре и "квакания".
Фактурные « этажы». Вот уж чего Берта строго от всех требовала, так это тщательного разделения всей фортепианной фактуры на динамические "этажы". Долго она со мной работала над 2-й частью 7-й Сонаты Прокофьева, где в правой руке и мелодия и аккомпанемент, добиваясь предельной ясности в фактуре, плавности в мелодии и мягкого звучания синкопирующих аккордов в аккомпанементе, чтобы одинаково звучали все звуки в аккордах, без "квакания". А какой точности и выстроенности в аккордах она добивалась, работая со мной на 2-й частью в «Аппассионате» Беховена! Вспоминаю, как работала со мной мной только лишь на первыми тактами целый урок, добиваясь абсолютной стройности в построении аккордов, и идеальной звуковой точности каждой ноты. Очень любила «прочищать уши», заставляля слушать всю фактуру.
Экономность движения пальцев и рук в скачках. Пример – знаменитая кода «Фантазии» Шумана во 2–й части, которая невероятно сложна в техническом отношении, и которую трудно сыграть попросту чисто. Прием игры скачков с заранее приготовленными позициями, то есть, когда работа идет в медленном темпе, то перед взятием верхней ноты в скачке, рука как-бы останавливается на мгновение, делая перед этим быстрое горизонтальное движение от нижней ноты, затем упругим и пружинистым пальцем берется верхняя нота, сразу отскакивая от нее и возвращаясь таким же образом к нижней ноте, но тоже с предварительной остановкой, и таким образом совершаются горизонтальные и быстрые движения рук от нижней ноты к верхней, которые доводятся до автоматизма и предельной скорости.
Мелодия, кантилена и звукоивлечение при этом. Самый сложный прием в фортепианной игре, при котором нужно достичь пения на рояле. Поскольку этот прием очень подробно описывается Г.Нейгаузом в своей знаменитой книге «Искусство фортепианной игры», то особенно останавливаться на нем не буду, а только лишь подчеркну, что Берта всю кантилену на рояле играла вытянутыми пальцами, подушечками, как-бы проглаживая клавишу, и поэтому звучание рояля у нее никогда не было грубым и стучащим. Мне хватило лишь только единственного ее объяснения однажды, когда она открыла крышку рояля, зажала пальцем струнный хор одной ноты, и взяла на клавише эту ноту, попросив послушать силу удара молотка по зажатым струнам. Я был поражен этому эффекту, мне показалось, что она ударила очень громко, но на самом деле она обыкновенно, без поглаживания взяла эту ноту. Затем, она извлекла ту же ноту, но уже как бы поглаживая клавишу, удар молотка по зажатому хору был слышан тоже, но уже не так сильно. Вот откуда взялся этот прием – "гладить" клавиши, пианисты всегда борятся с "природой" рояля, ударно-молоточковой, заставляля его петь, и поэтому старались всячески изобретать фортепианные приемы для извлечения мягкого и безударного звука.
Знаменитая филировка звука, то есть, его постепенное и гаснующее окончание, над которой Берта со всеми нами работала. Очень интересно и любопытно объясняла на примере откусывания нитки зубами: - дескать, если отрежешь нитку ножницами, то значит звук словно «откусывается», а если зубами, то на нитке остаются мелкие и тонкие волосочки, постепенно исчезающие, и стало быть, звук уже не откусывается, а филируется и постепенно гаснет. Филировкой звука сама Берта владела ну просто идеально!
Дыхание и полетность рук, полная свобода пианистического аппарата, мягкое взятие аккордов, приготовленные заранее в воздухе позиции рук, пальцев, помогающие движения корпуса пианиста во время игры, естественность всех движений рук, пальцев, их гармоническое сочетание во всем, - это все, над чем работала Берта на уроках с огромной тщательностью, добиваясь абсолютного конечного результата. А как она работала над культурой исполнения, исполнительским вкусом, естественностью и гармонией во фразировке, можно писать целые методические книги на эту тему.
Вообще, необходимо отметить, что Берта со всеми учениками всегда занималась с огромной тщательностью, никогда не брезговала даже чисто черновой технической работой, которую многие профессора отдают своим ассистентам. Не в упрек будет сказано профессорам московской консерватории, но только подчеркну, что так как занималась Берта со своими учениками, навряд ли они занимаются со своими учениками. Мне как-то раз пришлось присутствовать на уроках Е.Малинина в Московской консерватории, и увидел там вот такую картину: Малинин занимался с одной девочкой над 31-й Сонатой Бетховена, последней частью – переходом на фугу. Помню, что он сказал ей что-то такое красивое, литературно-ассоциативное, какую-то известную нейгаузовскую хохму (а в классе сидело много других студентов, и все заискивающе заулыбались), затем подошел к креслу, небрежно сел так, ногу на ногу, то-се, чаек-кофеек, сигаретку в зубы, поднял голову, попросил повторить это место снова, у ученицы не получилось, и затем Малинин обратился к своей ассистентке Кате Новицкой : «Катюша, поработай пожалуйста, о-кей?». Катюша махнула головой, и ушла вместе с ученицей работать на Фугой в другой класс. Вот так закончился показательный, в высшей степени "продуктивный" урок у профессора московской консерватории. Каждый из них имеет минимум по четыре ассистента, которых я назваю «музыкальными неграми», и делают со студентами всю черновую работу, от которой брезгливо отказываются сами профессора. А чего напрягаться-то? К ним приходят уже готовые играющие ЦМШ-ата, словно бойлерные надрессированные цыплята, с ними не нужно особенно вкалывать, они и так уже все умеют играть, вот и остается только покрасоваться по-барски, выпендриться, прочитать парочку возвышенных стишков, процитировать какую-нибудь хохмочку, ассистент все за него сделает, и пожалуйста, - лауреат в кармане, проведена огромная работа, все честь-по чести, и прибавка к зарплате обеспечена, плюс орден за заслуги перед Отечеством.
Чтобы Берта могла так позволить себе работать в таком стиле - ни в каком страшном сне это невозможно было представить! Она была истиной труженницей, не смотря на то, что номинально имела тоже ассистентов, но когда ей нужно было добиться чего-то важного, принципиального, работала всегда сама и по многу часов, добиваясь необходимого результата. И в этом ей не было равных. К примеру, взять меня, как она работала со мной. Ну кем я был до консерватории? Обыкновенной "дубиной", не умеющей толком и правильно играть. Правда был "дубиной ценной породы", монолитной, с хорошими руками, масштабом, абсолютным слухом, за что и взяла меня Берта к себе в класс. И как бережно она «обрабатывала» меня все эти годы, словно удаляя рубанком и стамеской все лишние ненужные сучки, научив не только грамотно играть, но также высочайшему профессионализму во всем. Сколько времени тратила на обучение меня уму-разуму, трудно сосчитать, так и ни разу не поручив работать со мной никому из своих ассистентов. Сколько вложила в меня труда, самоотверженной любви, чтобы сделать из меня музыканта, научив по-настоящему понимать и любить музыку, сколько заставляла читать, слушать, посещать концертов, анализировать, самому заниматься при ней с учениками, чтобы обучить педагогическим и профессиональным навыкам игры на рояле (на 5 курсе занимался с первокурсником Геной Курсковым над «Арабесками» Шумана, очень подробно, в лучших традициях методики Берты), всего и не вспомнить. Да таким людям нужно прижизненно ставить памятники. Вспоминаю весь свой консерваторский репертуар, который проходжила со мной Берта, - уму непостижимо, до сих пор не верю, когда она все это успела со мной сделать. Пожалуйста: Брамс - 2-й Концерт целиком, 3-я Соната его же, целиком, Шуман - «Фантазия», «Карнавал», «Симфонические Этюды», «Токката», Бетховена – 3, 17, 23, 28, 30 Сонаты, Хиндемит «Ludus Tonalis», 3 Соната, Равель - леворучный Концерт, «Ночной Гаспар», Прокофьев – 7 и 8 Сонаты, Мусоргский «Картинки с выставки» Шопен – 4 Баллады, два Скерцо, десяток Этюдов, и много-много других вещей крупной формы, сейчас всего и не вспомню. И все это она делала очень тщательно со мной, доводя до предельного совершенства по мере своих и моих (разумеется) возможностей. Сколько тратила на меня лишнего и дополнительного времени, за которое не получала денег, и все для того, чтобы достичь качества, совершенства, красоты в Музыке, ее нравственных идеалов и гармонии. Разве это не пример бескорыстного и великого подвижнического труда? Возьмите Женю Рывкина, лауреата 6 конкурса Чайковского, которого Берта пестовала с самого детства, занимаясь с ним ежедневно по многу часов. Никаких ассистентов, все делала сама, никому не доверяла!
-----------------------------------------------------------------------

Памятник, говоришь, при жизни надо ставить (обращаясь к себе), чтобы потомки помнили, с благодарностью вспоминая, чтобы все видели и вспоминали, дескать, вот была такая знаменитая профессорша Маранц Берта Соломоновна, ученица знаменитого Г.Нейгауза, живая легенда горьковской консерватории, которая выучила в общей сложности и дала путевку в жизнь более 600 ученикам? Вот и расскажу я в эпилоге своих воспоминаний, как «замечательно помнят» Берту Соломоновну в Горьковской консерватории, теперь уже нижегородской...
ЭПИЛОГ(окончание следует...)

**Музыкант** · 27.10.2005, 21:30

С нетерпением ждём хвалёный эпилог.

**Барго** · 27.10.2005, 22:39

8. (окончание).Как быстро пролетает время, не успеешь оглянуться, а прошло уже почти 25 лет с тех пор, как закончил консерваторию у Б.С.Маранц. Берты уже нет в живых около 10 лет, она умерла, едва не достигнув своего девяностолетия. Сколько утекло воды за это время, сколько произошло в жизни событий, но память, и воспоминания о молодых годах почему-то становятся все лучше и лучше, словно фотография. вынутая из растворителя: «проявляются» все отдельные, самые яркие моменты жизни, встречи с людьми, с друзьями, с однокурсниками, которые разъехались по всему свету, молодые годы, консерватория, общежитие, свидания, влюбленность... И почему-то все эти воспоминания навеяны огромной грустью, печалью, - к тому счастливому периоду молодости уже никогда не вернуться, бег времени неумолим, но жизнь продолжается со своими новыми заботами, своими радостями и печалями. Моя милая и дорогая Берта Соломоновна постоянно находится рядом со мной: в моей памяти, душе, мыслях, сознании, она дала мне путевку в жизнь, в прекрасное, научила любить, наслаждаться музыкой, любоваться истиной красотой жизни, и верить в высокие идеалы искусства и музыки, которые наполняют мою жизнь, отчего становлюсь еще более счастливым. И за все это спасибо тебе, моя дорогая Берта, тебя невозможно забыть никогда!

...В прошлом 2004 году случайно оказался проездом в Нижнем Новгороде, времени до отправления поезда оставалось буквально полтора часа, я немедленно поймал такси и помчался в свою родную консерваторию на улицу Пискунова, 40. Было начало августа, в консерватории никого не было, шел плановый ежегодний косметический ремонт здания, во дворе валялась куча мусора, старые ведра из-под краски, разорванная бумага...Я с трепетом и огромным волнением вошел вовнутрь здания, там все поменялось: само здание консерватории выкрасили в какой-то холодный, блеклый розово-грязный цвет, внутри здания сделали новую парадную лестницу, стены тоже выкрасили, вместо общежития, в котором я жил все годы учебы, сделали репетитории студентам для индивидуальных занятий. Вся атмосфера мне показалась очень унылой и печальной. Затем поднялся на второй этаж, почувствовал, что биение сердца стало учащаться... Через несколько мгновений я дойду до него, моего родного 36-го класса, в котором долгую часть жизни проработала Берта. Класс, в котором проходили все наши занятия с ней, класс, в котором она играла, учила нас, отдавала всю себя, свое умение, знание, жизнь... Наконец я медленно зашел в класс и...почувствовал, как внезапно подходит к горлу огромный ком, на какой-то момент остановилось дыхание, слезы выкатились на глаза...Перед собой увидел жуткую картину: старые ободранные стены, с потолка свисают хлопья штукатурки, окна полуразбитые, рояль Ферстер, на котором играла Берта и проводила с нами уроки, был разбит вдребезги – фальшивый, расстроенный, клавиатура неровная, весь грязный, замызганный, на стенах висели все те же портреты Г.Нейгауза. Г.Гинзбурга, Шопена, С. Рихтера, а портрет Берты ...ВАЛЯЛСЯ НА ПОЛУ!!! На нем было разбито стекло. Я тут же его поднял, бережно протер, хотел повесить на стену, но оказалось, что веревка с задней стороны порвана...,затем подошел к окну, стал смотреть во двор, мне показалось, что ничего не вижу, потому что, слезы из глаз текли ручьем, впервые в жизни, за долгие годы, я стоял и плакал как ребенок. Такого ужаса от увиденного вокруг никак не мог себе представить.
... В этот момент в моей памяти стали проплывать картины прежних лет: моей молодости, учебы, почему-то вспомнил юбилей Берты, когда ей было 75 лет, приехали все ее ученики из разных уголков страны: Женя Рывкин из Риги, Е.Левитан из Свердловска, Игорь Семенович Бендицкий, сын Маранц Б.С., из Ростова–на-Дону(он просто копия Берты, с такой же застечивой и милой улыбкой), композитор Л.Лядова из Москвы, Ю.Муравлев из Саратова, много-много других, даже и не вспомнить. Вся консерватория гудела как пчелиный улей во время этого события, было много концертов, в которых играли только ученики Берты, потом бесчисленные поздравления, награждения, телевидение, пышный и торжественный ужин в ресторане...Вспомнил, как в один их этих вечеров Берта перед своим выступлением на сцене быстро зашла в класс, стала перед зеркалом поправлять свою прическу, накрашивать губы, затем повернулась и спросила меня: « Ну как тебе мое новое платье, правда красивое?», а я только и сказал, что: « Берта Соломоновна, да Вы просто прелесть, выглядите очень молодо, Вам очень идет к лицу это платье, а какие красивые туфли – нет слов!». Берта аж просияла, затем попросила меня поправить ей сзади воротничок на платье, и посоветовать, надевать новые серьги, которые ей подарили, или нет, чтобы они не мешали играть. Я ей порекомендовал не надевать, потому что мне они показались немного массивными, и это будет мешать, лучше в следующий раз, когда будет не такой ответственный концерт. Затем отдал ей свой белый платок, чтобы вытирать руки на сцене (свой она впопыхах где-то оставила в другом классе), и пожелав ей ни пуха-ни пера, проводил ее до артистической зала, бережно взяв под руку. Как она замечательно играла в тот вечер!...

Вот так молча я простоял у окна, вспоминал, как перед началом учебного года мы всегда приводили в порядок этот класс, покупали новые цветы, (Берта их просто обожала, и дома, в комнате у нее повсюду стояли живые цветы), меняли землю в горшочках, любовно вешали их на стены, протирали рояль...
----------------------------------------------------------------------
В класс зашел В.Данилейко, видимо, хотел позаниматься со своим учеником, затем увидел меня, вспомнил, поздоровался и улыбнулся, потом спросил, почему я так расстроен. Я ему стал говорить: «Как же вы допустили это, Берта столько лет проработала в консерватории, столько отдала ей здоровья, и вместо того, чтобы ремонтировать центральную лестницу в вестибюле, лучше бы повесили в первую очередь мемориальную доску на дверь ее класса, привели бы все в порядок, почистили, помыли, отремонтировать рояли, покрасили бы стены, потолки, а вы просто плюнули на ее память, и все здесь захламили, разве она этого заслужила?» В.Данилейко что-то промолвил насчет того, что как всегда у государства нет денег, средств на ремонт, и все такое...Ну что мне оставалось ему на это сказать? Я молча вышел из класса, спустился вниз во двор консерватории, быстро поймал такси и поехал обратно на вокзал. Через несколько минут сел в поезд, зашел в купе, подождал, пока поезд тронется с места, затем вышел в тамбур покурить, и направился в вагон-ресторан, сев там за столик. Ко мне подошла официантка, очевидно почувствовала во мне по внешнему виду «богатенького Буратино» из Израиля, приготовилась раскрутить по полной программе, спросив:
- Что Вам принести из горячего, хотите антрекот? Кстати, у нас есть замечательный «Мартини», французский коньяк, бренди...
- Ничего мне не нужно , миленькая, принеси мне только родные двести граммов в графине, мне сегодня очень плохо...
Официантка только недовольно хмыкнула, и пошла на кухню.
Весь вечер и всю ночь просидел я за столом в вагоне-ресторане, искурив две пачки сигарет, и выпив два графина с водкой. Настроение было препаршивое, в голову не лезли никакие мысли, только сидел, опершись локтем об стол и все время смотрел в окно на проносящиеся мимо бесконечные электрические столбы. Из головы не вылезали грустные мысли о Берте, о том, что ее вот так подло предали, захламили, загадили весь ее знаменитый 36-й класс, уронили на пол ее портрет, по-сути плюнули, предали память выдающегося педагога, живую легенду и славу города Горького, о котором в музыкальном мире никто бы и не знал, если бы не Берта, отдавшая консерватории около 50 лет своей жизни...
--------------------------------------------------------------------
- Извините меня, дорогая Берта Соломоновна за то, что загадили Ваш класс, плюнули на него, простите, что упустил это, откуда же я знал, ведь давно уже здесь не живу, не обижайтесь, очень прошу Вас, они не ведают что творят. Лучше пожалейте их, все равно память о Вас останется у людей на долгие годы, Вы совершили удивительный, бесценный поступок, отдали свое сердце своим ученикам, научили их играть, любить музыку, быть счастливыми, а такое забыть невозможно...
Берта Соломоновна, а помните, когда я был маленьким, Вы пришли тогда к нам домой, и стали расхваливать мой игрушечный автомат, рассказывать про оперу «Князь Игорь», про половцев, Кончака, русскую дружину, богатырей? А что там было дальше, пожалуйста, расскажите, очень прошу Вас...

Барго, Израиль, октябрь 2005 г.

**Музыкант** · 27.10.2005, 22:40

В.Горностаева со своей ученицей Этери Анджапаридзе

...которая на V конкурсе Чайковского в 74-м получила IV премию!

А где она сейчас?

**most** · 27.10.2005, 23:22

Барго, дорогой, огромное спасибо! Снимаю шляпу.
Что касается "Музыкальной академии", то уже предпринял кое-какие меры. Подробности по ЛС.

**Castro** · 28.10.2005, 00:02

По просьбам трудящихся подвешиваю иллюстрации к нетленному труду нашего славного Барго.
Фото 1 и 2: ("Как молоды мы были!..")

**Castro** · 28.10.2005, 00:05

Фото 3:

Фото 4:

**Castro** · 28.10.2005, 00:07

Фото 5 ("Ох, Петька, и разбросала же нас Судьба по земле!.."):

**Castro** · 28.10.2005, 00:12

Фото 6: На традиционном празднике "Абсолют" в рамках выездной сессии Клуба Тайного Ордена Полупедали.
У рояля...

**Барго** · 28.10.2005, 00:37

Ну, Кастро, вывел меня-таки на чистую воду, засветил мое рыло у всех на виду, придется прокомментировать все фотографии.
Фото №1 -эт я поступил на первый курс к Берте.
Фото №2 -эт я на 3 курсе, слушаю оченно внимательно Берту, как она рассказывает про Г.Нейгауза.
Фото №3 -У Берты дома в гостях, слева Берта, затем Ксюша Нестерова,(дочка А.Нестерова, ректора консы в то время), потом, значит, я...
Фото №4- также у Берты в гостях, всем классом.
Фото № 5-после выпускных экзаменов около памятника Глинки во дворе консерватории, три мужика слева направо - это Миша Соловей,(сейчас в Австралии), Витька Кузоватов(сейчас зав.кафедры Владимирского института культуры), и опять моя морда на Бертой (сейчас, значит, в Израиле

), рядом с Бертой слева Ириша Галкина, черненькая в пиджачке, тоже в Израиле, живет в Иерусалиме, и очень ее любил всегда и сейчас тоже

, справа от Берты - Марина Кантор(сейчас в Чехословакии), Белла Альтерман, профессор нижегородской консерватории, Марина Евтеева, кажется, в Тамбове преподает в училище, а последняя Люся (забыл фамилию...

), гениальная Оля Лысова, сейчас профессор Нижегородской консерватории, которую в свое время все время ругал за лень, отбирал сигареты, и гнал заниматься, и которая бегала от меня, прячась по всем углам, стоит справа от Миши Соловья.
Фото №6 - эт я нонешный, стал старым и противным евреем, не то, что в молодости.