Владимир Спиваков: «Давать людям больше, чем они ожидают – принцип моей жизни»

[Ася Магдалена]

Фестиваль «Владимир Спиваков приглашает…» стал первым крупным музыкальным событием Перми за все годы постиндустриального периода. Сам город становится источником большого количества информационных поводов, происходящие в нём культурные события всё чаще становятся заметны в центральной прессе. Город вступает в новый «Пермский период», в котором руководству края он видится просвещённой культурной столицей европейского уровня. Узнать, что в действительности происходит в Перми сегодня, было особенно интересно на фоне крупного музыкального форума, который проводит Владимир Спиваков и его Национальный филармонический оркестр, в связи с чем группа журналистов, включая главного редактора Classica.FM, вылетела в Пермь.

Там же состоялось интервью, в котором наше издание интересовали прежде вопросы исполнения камерной музыки. Исторически сложилось так, что крупные музыкальные события, особенно гастрольные, с участием хоров и оркестров, привлекают внимание прессы, слушателей, спонсоров и рекламодателей. Камерная музыка же, которая везде в мире является основой репертуара концертных залов любого уровня, таким вниманием в России не пользуется. Фестиваль закончится, оркестр уедет до следующего года, пермские слушатели останутся в ожидании новых ярких событий, которые в программах камерных концертов могут остаться незамеченными – эта же ситуация характерна и для других городов. Об этом и говорила журналистка нашего издания Виктория Иванова с Владимиром Спиваковым в Перми. Перед интервью Владимир Теодорович сказал несколько слов в целом о музыкальном искусстве.

Владимир Спиваков: Музыка, культура, искусство – это не только то, что спасает людей, но и то, что успокаивает людей. Вот недавно вышла книжка Андрея Макаревича… Вам может показаться странным, что такие книжки до меня доходят, но, тем не менее… Она называется «В начале был звук». Там он сказал, что музыка – это «часть картины общего счастья». Так что вот, какое-то ощущение такое, после концертов, когда я вижу счастливые лица людей, я понимаю, что я что-то хорошее сделал – не только в образовательном плане, но и в плане человеческих отношений. Хочу только заметить, что в моем детском фонде есть линия, которая называется «дети на обочине», где дети играют детям в колониях. Хочу заметить, ни одного ребёнка, занимающегося музыкой, в колонии нет. Стоит задуматься на этот счёт.

Виктория Иванова: Первый концерт фестиваля был оркестровым, и состоял из произведений, которые легко находят путь к сердцу слушателя. Но уже следующий концерт был камерным, и содержал сочинения, требующие более подготовленного слушателя, которые редко исполняются. Означает ли это ваше особенное отношение к камерной музыке, и каково оно?

Владимир Спиваков: Сейчас, когда телевидение практически отстранило массовую аудиторию от симфонической музыки, в крайнем случае только когда трагические события происходят, звучит симфоническая, трагедийная музыка. Поэтому первым был гала-концерт, который, кстати, гораздо сложнее провести, чем продирижировать симфонией, например, так как он соткан из разных сочинений, очень коротких. И нужно запомнить, кто где берет дыхание, у кого какие замедления, очень много условностей. Это разные лоскутки общего одеяла.

Зато люди, которые пришли в концерт поняли, что это доступно, понятно, достаточно весело, оптимистично, создает хорошее настроение, этого можно не бояться. А потом они постепенно входят в другую музыку. Что касается камерной музыки… У Яначека есть квартет, который называется «Интимные письма». Я думаю, что камерная музыка – это как раз интимные письма. Если в дождливую погоду вам достанется какая-нибудь переписка двух людей, это может быть стилизованная переписка, переписка между Станиславским и Немировичем-Данченко, это может быть всё, что угодно. Там вы найдете сокровенные мысли человека. Многие из людей, которые это писали, вообще не рассчитывали, что кто-то когда-нибудь ещё станет их свидетелем. Они думали, что есть только тайный свидетель – Господь. Поэтому откровенно о многих вещах писали.

Я часто, кстати, в письмах нахожу такие открытия уникальные. Например, работал над Рапсодией на тему Паганини Рахманинова, которую мы должны были играть с Мацуевым, и прочел ряд писем Фокина к Рахманинову – он делал на эту тему балет. И там масса откровений. Исходя из этих писем, я кое-что поменял в обычном, традиционном прочтении этого сочинения.

Виктория Иванова: Но в России, к сожалению, камерная музыка не стала столь популярной, как оркестровая или оперная…

Владимир Спиваков: Ну так одно время она была популярной, когда существовал, скажем, Квартет имени Бородина. Это был совершенно выдающийся квартет. Сейчас он уже другой, и с уходом Валентина Александровича Берлинского, потрясающего музыканта, преданного квартетиста, конечно, трудно будет вновь завоёвывать такие позиции, когда на их выступления стремились попасть все и везде, по всей России. Я был свидетелем их концертов в Новосибирске, Горьком, сейчас Нижнем Новгороде. Сам с ними играл много, и даже ездил с ними за границу, и играл даже в качестве примариуса у них в квартете, и даже запись какая-то существует. Меня Валентин Александрович уговаривал, чтобы я сел в квартет, но я как-то шире по своей деятельности, хотя время от времени люблю играть в квартете. Когда мы в поездке, например, с оркестром, и выдаётся пустой день, или после переезда остаётся время, то мы иногда садимся и играем квартет. Просто для себя, для души.

Виктория Иванова: А как вам кажется, какая именно камерная музыка важнее для популяризации жанра – написанная до Первой мировой войны, или более актуальная современная, сложная для понимания в плане музыкального языка? Или, может быть, стоит составлять программы концертов в порядке эволюции? И уместно ли вообще говорить в музыке о таком явлении, как эволюция?

Владимир Спиваков: Эволюция есть везде. Конечно. Другое дело, что есть очень многие условности. Например, если в изобразительном искусстве вы можете сказать, что Романтизм в русской живописи начался после восстания декабристов, то в музыке очень сложно сказать о том, когда наступил Романтизм. Если вы возьмете ноты, например, Телемана, то вы обнаружите там такие надписи, что это вам покажется чистый Романтизм. «С горячим сердцем», «со страстью…» У Баха, конечно, нет таких вещей. Но, с другой стороны, очень много тогда было устной традиции передачи.

Что касается составления программы – они по-разному могут быть составлены. Могут быть монографические программы, могут быть исторические, кто как любит, но конечно должна быть какая-то драматургия. Я просто люблю, чтобы композиторы были добрыми соседями на афише. Я всегда учитываю, что Шостакович, например, любил, когда рядом с ним на афише был из классических композиторов Гайдн или Бетховен. И Шнитке тоже любил такое сочетание, с Бахом. А, учитывая, что Чайковский как-то странновато относился к Брамсу, хотя Брамс как раз наоборот, очень хорошо относился к Чайковскому, и даже написал однажды, что Петр Чайковский ему напомнил прекрасного русского священника, с добрым характером, – я стараюсь как-то не ставить Чайковского вместе с Брамсом.

Виктория Иванова: А если говорить о современной музыке, о XX или XXI веке?

Владимир Спиваков: Ну, о XXI веке мы говорить пока не можем, потому что таких столпов, как были в XX веке пока нет, кроме оставшихся в живых Софии Губайдуллиной, Арво Пярта, Гии Канчелии, Родиона Щедрина… А некоторые уже ушли, Караманов, скажем. Я пока крупных фигур не вижу. Но к счастью, ещё есть много неизведанного в их творчестве. Я вот играл не так давно сонату Альфреда Шнитке в Большом зале консерватории, в его собственной оркестровке. Это произошло после терактов в Москве. И вы знаете, это меня пронзило, именно в связи с тем, что произошло сегодня (авиакатастрофа под Смоленском с гибелью польского президента и многих персон из руководства страны). Потому что настоящий художник он всегда опережает своё время на несколько десятилетий. И видимо, как бы в одной точке аккумулирует эмоцию настолько, что она потом волнами проходит через время, передаёт. Но новое время, крупных фигур, обязательно наступит. У нас только 2010-й год. Для появления композиторов нужна почва. Почва никуда не делась. Мы просто всегда хотим всё и сразу, а так не бывает. После такого страшного потрясения, которое произошло у нас с крушением СССР, надо просто дать земле время. Она родит.

Тем более, что по работе с Фондом, я вижу, сколько талантливых людей и в частности детей сейчас есть. Нужно обратить внимание на маленькие города. На музыкальные школы в них. Я вот недавно получил письмо «Крик души», что в музыкальной школе нет даже рояля. Поможем, чем можем. Это привычная история. И если есть возможность попросить – всегда надо делать. Не стоит быть гордым, когда просишь за других, как я всегда говорю.

У маэстро зазвонил телефон. После разговора: Это Гарри Бардин звонил, потому что я ему озвучивал фильм «Гадкий утёнок». 15-го числа будет показ, для своих. Я изображаю там петуха, который нашёл яйцо, совершенно неожиданно. А потом я выстраиваю всех на парад.

Виктория Иванова: На концерте в Краснокамске для детей из Художественного колледжа в рамках фестиваля выступали солисты вашего оркестра. Программа была вполне тривиальная – «Детский альбом» Чайковского, в переложении для струнных. Музыканты же сделали из него замечательный концерт-игру с участием самих детей, которые играли на музыкальных инструментах, танцевали под музыку. На концертах с вашим собственным участием после основной программы всегда много «бисов». Давать больше, чем от вас ожидают – это жизненный принцип?

Владимир Спиваков: Это принцип моей жизни. Я считаю, что многие СМИ, к сожалению, руководствуются другим принципом. Рейтингом или чем-то ещё. И они не поднимают публику, а опускают её ради этого самого рейтинга. Я уверен, что любое самое трудное сочинение, если оно на большой высоте исполнено, если капли крови на сцене оставлены – всерьёз, как у Пастернака, то это доходит до людей. Потому что это закодированные эмоции, которые непосредственно затрагивают самое чувствительное в человеке. Это его душа.

И потом, для меня не существует ни маленьких людей, ни маленьких концертов. Это не то чтобы принцип, это так и есть, я иначе не живу. Неважно, где мы играем – в Чебоксарах или на Тихоокеанском флоте, в Карнеги-холле. Потом, это помогает людям не бояться. Ведь если говорить: «Ну что там, маленький городок, что там кто понимает…» И потом, когда надо играть в серьёзном месте – жуткий страх! А так люди привыкают, что это работа. Творческая работа, не просто работа. Задачи. Поэтому мы играем в Перми так же, как в Нью-Йорке или в Москве.

Полный текст и иллюстрации: Classica.FM.

[again77]

Интересное интервью!