Самое несмешное искусство
Балетный блог обо всём балетном на свете

Антон Флёров
четверг, 12 августа 2010 года, 09.53



// Интерпресс, PhotoXPress.RU


Про кризис хореографии. Про шоу-бизнес. Про балетную пачку. Про рассказывание историй. Про мужские дуэты. Про балетный юмор и его отсутствие. Про гениев. Про Баланчина. Про Ратманского. Про Матса Эка. Про прекрасное. Про руководство.


Обычно про балет в СМИ пишут, когда выходит новый спектакль. Балетные специалисты дотошно разбирают премьеру, козыряя непонятными терминами на французском. А как написать о балете так, чтобы было занятно и «простому человеку»?

По просьбе «Часкора» известный балетный критик Антон Флёров некоторое время вёл импровизированный блог, куда скидывал мысли и наблюдения обо всём на свете. Если, разумеется, они касались тех или иных сторон балетной жизни.

Про пачку
Балеринская пачка — не только символ балета и предмет девчачьих скетчей на задней странице школьных тетрадок. Умение сладить с пачкой на сцене — безошибочный индикатор класса танцовщицы.
С «сильфидкой» (длинная полупрозрачная юбка) еще более или менее справляются все, и даже если «сильфидка» замнётся между ног — криминал небольшой.
Другое дело — традиционная плоская пачка. Тут вариантов безвозвратно запороть весь танец неумелым обращением с ней бесконечное множество.
Любимое дело у современных танцовщиц с гиперрастяжкой в запале любовного па-де-де жахнуть ногой в арабеск с наклоном корпуса вперёд, распушив тем самым на всеобщее обозрение все подъюбники и накрывшись пачкой до самой макушки.
Или же в минуту высшего пафоса поддержки на плече у партнёра сплюснуть пачку с двух сторон, встопорщив тем самым её впереди и заманивая зрителя уютом образовавшейся пещерки.
Вот только представить такое у Лопаткиной, или Вишневой, или Кожокару не получается. Вроде и арабески у них не ниже…

Про шоу-бизнес
Нужно всё же сознаться себе (как бы ни было тяжко…), что архаичное балетное искусство всё ближе и ближе к банальному шоу-бизнесу. И речь не идет об околотанцевальных труппах, типа «Пилолобуса» или «Момикса», в силу визуально-оптической изощрённости ставших элементами массовой культуры молниеносно, наподобие ярмарочной женщины с бородой.
Речь идет о старом добром балете. Обилие балетных концертов, гала-представлений и прочих сборищ «звёзд» с неизменным па-де-де из «Дон Кихота» в последние несколько сезонов окончательно закрепило в сознании публики балет как компактный концертный номер и альтернативу «Песне года».
Можно было бы исключить из этой несимпатичной тенденции кураторские проекты типа «Королей танца» или недавнего вечера Ван Манена Ульяны Лопаткиной.
Они, конечно, любопытнее и, по крайней мере, показывают неизвестную хореографию. Но и они имеют тенденцию вырождаться в сугубо коммерческий проект без идеи, что и произошло с «Королями», уже во второй серии которых внутренняя логика и режиссура исчезли (не считать же таковой видео заставку с презентацией танцовщиков), а осталась лишь сомнительная идея показать «лучших танцовщиков».
Идея эта, впрочем, настолько призрачна, что мой мозг верного балетного подданного четырёх «королей» ещё мог худо-бедно принять, но 10—12 постоянно заменяющих друг друга отверг окончательно, как сменяющих друг друга белых-красных во время гражданской. Вместе с первоначальными четырьмя…

Про юмор
Балет — искусство исключительно серьёзное. Юмор, а уж тем более комедия, в балете встречается с частотой неназойливого попутчика в поезде.
Причин для такого самоощущения у балетных множество — начиная от ежедневного пота-боли в классе, ежеминутных самоограничений и заканчивая школьными «гетто», в которых проходит их подростковый период.
Если же, паче чаяния, балетные решают пошутить, то «юмор», как правило, выражается завернутыми стопами (которые, однако, предательски норовят занять привычные недопятые и недопервые позиции) и дергающимися ногами и руками.
Чаще всего «комический» балет напоминает кувыркание ковёрного или американскую комедию положений 1930-х годов. Вот и «Шесть танцев» маэстро Килиана, поставленные в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, неприятно (не)удивили своим почти армейским юмором под пасторальные скрипочки «Немецких танцев» Моцарта.
Способность к иронии, игре со стилями в балете востребована мало. Из ныне действующих хореографов им обладают Ратманский да Прельжокаж. Ну и Форсайт, который, похоже, уж разочаровался в балете... Может быть, поэтому балет оказался неактуальным для современного постмодернистского сознания.

Про Эка
Матс Эк представляется самым радикальным внутренним диссидентом балетного театра. Уже второй Чеховский фестиваль привозит драматические спектакли автора умнейшей «Жизели» — тоже, кстати, показанной Театром Станиславского и Немировича-Данченко в этом году.
Драматические экзерсисы хореографа неизменно удивляют своей безыскусной примитивностью и полным отсутствием энергии. А показанный в этом году «Вишнёвый сад» — ещё и свободой обращения с текстом Чехова, достойной середнячка режиссёрских курсов.
Нужно обладать недюжинным творческим апломбом, чтобы переехать из дворца эковской хореографии в хрущевку эковской режиссуры.

Про гениев
Сравнение двух главных американских балетных трупп, эргономично дающих свои сезонные представления в Нью-Йорке на соседствующих по площади Линкольн-центра сценах, — я говорю об American Ballet Theatre и New York City Ballet — позволяет воочию наблюдать, чем же театр (каким бы эфемерным ни было это явление) отличается от коллектива исполнителей.
Потому как New York City Ballet, будучи авторским театром, должен был по всем эмпирическим законам театрального жанра загнуться вслед за уходом автора.
Однако первый же выход прекрасных дев в «Серенаде», незаметная виртуозность исполнителей «La Source» и особенно захватывающий марш в апофеозе «Четырёх темпераментов» демонстрируют, что Баланчину удалось создать явление, не подвластное времени и обстоятельствам. От этого становится немного страшно.

Про рассказывание историй
В балете, да и в танце вообще, обязательно должна быть история, простая житейская история. И пусть это сказка и главными персонажами являются птицы, деревья, кролики и моллюски… Но должна быть история взаимоотношения.
И история духа ну никак не подходит, поскольку тело, являющееся инструментом хореографа и танцовщика, какого бы уровня абстракции ни достигала хореография, обязательно требует «зацепок» из жизни.
И вполне возможно, что «зацепки» эти имеют вторичное значение для авторов — они, как профессионалы, могут проскочить несколько звеньев образной или логической цепочки, — но «зацепки» нужны зрителю, к чьему визуальному и культурному опыту обращаются авторы.
Джордж Баланчин считал: бессюжетных балетов не бывает, партнёры на сцене уже образуют сюжет. Баланчин крайне иронично относился к классификации собственных балетов как бессюжетных.

Про дуэты
Мужские дуэты занимают все большее место в современном балете. Речь не идет о пересмешниках из балета «Трокадеро», снимающих пафос классических адажио, исполняемого на вполне приличном профессиональном уровне, хлопанье километровых ресниц и не о навевающем скуку углублении в женские образы балета Валерия Михайловского. И речь не идет о брутальных гладиаторских боях Спартака и его сподвижников.
Современные хореографы позволяют мужским персонажам своих балетов испытывать чувства более тонкие, чем взаимная жажда крови, и вступать на сцене во взаимоотношения более возвышенные и интимные, чем битва на мечах.
Впрочем, отсутствие вражды между мужскими персонажами моментально вызывает у публики — да и у значительной части балетной критики — глубокие гомоэротические переживания.
Безотносительно справедливости подобной интерпретации мужские дуэты, как правило, исключительно интересны головоломкой взаимных поддержек, в которых однозначность утверждения «традиционного» дуэта (где Она слабая, а Он — её сила) распадается на вопросы-восклицания — часто ускользающие из внимания — взаимозависимости и взаимной опоры.

Про руководство
Главной балетной новостью этого года стало заключение контракта на руководство балетной труппой Михайловского театра в Петербурге с испанцем Начо Дуато.
Событие представлено широко, с пресс-конференцией и телемостом, слов и взаимных благодарностей сказано много, аналогии с иностранцем Петипа и прочими великими из балетной истории проведены.
Впрочем, новейшая история этого театра демонстрирует, что руководитель Михайловского балета выполняет задачи тактические. Реальное руководство, в том числе и определение направления стратегического развития балета, осуществляет директор театра г-н Кехман, который, будучи управленцем, мыслит категориями брендов и трендов.
В этой связи гораздо более интригующим выглядит появление в администрации театра ещё одного менеджера, г-на Даниляна, представленного как куратора вновь учреждённого фестиваля современной хореографии (что, надо сказать, несколько противоречит специализации г-на Даниляна, сделавшего карьеру на гастролях в Штатах российских классических трупп).
Как бы то ни было, административная составляющая в назначениях в Михайловском театре по-прежнему явно превалирует над художественной.
Во всяком случае, пока что заявления г-на Кехмана относительно художественного развития труппы (стратегическая цель на создание труппы современного балета) вызывают скепсис, в том числе и коммерческий.

Про прекрасное
Линкольн Кирстайн, друг и продюссер Баланчина и директор New York City Ballet на протяжении более чем сорока лет, писал, что для того, чтобы исполнять гениальную хореографию Баланчина, понадобился новый тип танцовщика, «нечеловеческого, ангельского», тот тип, который Баланчин сумел воспитать в школе Американского балета. Сам Баланчин говорил, что кровь и слёзы балетного класса призваны сделать «прекрасное ещё более прекрасным».
Как отличается эта направленная в небеса лексика и почти религиозная логика восхождения через страдание от российского восприятия балерины как истеричной примадонны, дамы полусвета с болонкой и томным взглядом.

Про Пестова
В этом году прошла целая серия вечеров, посвященных Петру Пестову, бывшему преподавателю мужского класса в МАХУ, «воспитателю принцев», уехавшему ныне в Германию и работающему в Штутгартской школе балета Джона Крэнко.
Список его достижений — а в отношении Пестова достижения исчисляются не станцованными партиями, а учениками — впечатляет: и Малахов, и Ратманский, и Цискаридзе, и… это только маленькая часть его выводка суперталантливых, суперуспешных, супервостребованных.
Но вот парадоксальным образом кажется, что Пестов совершенно не интересуется тем, что же происходит с его учениками после училища. Кажется, что его интересуют лишь технологии безотносительно того, как эти технологии применяются. Для него важнее поставить ученика в идеальную позицию, и неважно, используется ли эта позиция для создания образа.
Да, по всей видимости, и неважно, используется ли вообще эта идеальная позиция после окончания учебы. Для него его нынешние ученики важнее, чем все принцы, которыми становятся выпускники после училища. Какое-то ренессансное мировоззрение.

Про кризис хореографии
Никак не могу понять, о каком кризисе хореографов все гудят? Мало, мол, молодых хореографов… Мало, мол, ставят…
При этом номинация за лучшую хореографию на последнем Benois de la Dance включала аж целых шесть действующих хореографов. Трое из них — Алексей Ратманский, Кристофер Уилдон и Бенджамин Мильпье — вполне состоявшиеся сочинители с кучей ангажементов по всему миру, представляющие современный танцевальный истеблишмент, формирующие современный балетный мейнстрим (и я сейчас не говорю о степени таланта или эстетических пристрастиях этих симпатичных господ).
Трое других — Дэвид Доусон, особенно запомнившийся Терренс Кохлер и экзотическая финка Сюзанна Лайонен — также представили на Benois вполне состоятельную хореографию. А у г-жи Лайонен даже своя танцевальная компания.
И жюри Benois не смогло присудить приз за хореографию, как рассказала в интервью Ульяна Лопаткина, не потому, что некому, а потому, что не смогло выбрать...
Так какой кризис? И когда же хореографов было больше? Григорович нового не ставит? Так, помилуйте, он не ставит уж последние тридцать лет…
Все разговоры о кризисе хореографии представляются исключительно брюзжанием сродни ворчанию относительно цвета неба в прежние и наши времена. Вопрос — как, впрочем, во все времена — не в творцах, а в публике, невнимательной и инертной, зашоренной в собственные предпочтения и предпочитающей думать броскими газетными заголовками.

http://www.chaskor.ru/article/samoe_...skusstvo_19064