Борис Кушнир : «Правая рука – это же божество, чудо природы!»

Одним из трех участников отборочного жюри в номинации «скрипка» в Москве побывал Борис Кушнир. Киевлянин по рождению, москвич по образованию, обитатель Вены по месту жительства, Борис Кушнир на сегодня является одним из самых авторитетных в мире педагогов. Разговор с ним о Конкурсе Чайковского и о работе в отборочном жюри оказался настолько содержательным, что редакция сайта публикует его в формате интервью.

- Актуален ли сейчас разговор о скрипичной русской исполнительской школе?

- Сложный вопрос. Русская исполнительская школа уже существует более столетия. Я считаю ее великой. Мне даже иногда говорят, что я как-то законсерваировался, потому что на меня русская школа, русский профессионализм, русская педагогика действуют и сейчас. Я стараюсь не поддаваться модным современным тенденциям, не идти, так сказать, на поводу у сегодняшних часто более дешевых путей. - Шоу в классической музыке, шоу в педагогике. Вот это я стараюсь избегать и как скрипач, и как педагог. Часто, когда я бываю в жюри конкурсов, я стараюсь не смотреть, что некоторые конкурсы выбирают очень таких эффектных скрипачей, которые не соответствуют моим представлениям о настоящем искусстве. Поэтому иногда я остаюсь, скажем так, не в большинстве.

- После Виктории Мулловой, ученицы Леонида Когана ниточка выдающихся лауреатов Конкурса Чайковского как-то теряется, если не обрывается. Русские скрипачи «растворились» в мире?

- Я не думаю, что русские скрипачи «растворились». Просто интерес к русским скрипачам ослаб что ли. Например, когда я еще учился, этот интерес был в определенной мере обусловлен политикой. Правительство было заинтересовано показывать всему миру лучших спортсменов, лучших музыкантов. Этим мы завоевывали признание запада. – Мы первые полетели в космос. На конкурсах тоже надо было побеждать. Известно как давили на педагогов: ваши ученики должны выиграть!.. В этом есть и положительная в чем-то сторона. Дети занимались, родители следили, чтобы дети занимались. И конкурсы тогда, конечно, имели большое значение, - туда часто ехали потрясающие музыканты. Сейчас, когда все стало свободно, на конкурсы можно просто взять билет и приехать. И уровень конкурсов резко упал. Везде. Если я вас спрошу: «Кто победил на последних крупных международных конкурсах?», - я думаю, вы мне так точно и не ответите. Потому что это уже не так и важно. Найти талант стало сложнее. Так что, возвращаясь к вопросу, я бы сказал: не то, чтобы русские скрипачи «растворились», но талантов стало меньше. Их стало меньше не только России, их стало меньше и на западе.



- Значит, вашему поколению просто повезло? Какое соцветье скрипачей: Шварцберг, Кремер, Гринденко, Хиршхорн!..

- Я их всех прекрасно знаю. Хорошо знал Филиппа Хиршхорна. Редко, но все же встречаюсь с Гидоном Кремером, с Наташей Гутман. Не могу сказать, что встречаюсь с ними часто. Но если встречаюсь, - это, конечно, очень теплые отношения, очень теплые. В венском Брамс-трио я играл с Юрой Смирновым. Это такой замечательный пианист, - он играл на Конкурсе Чайковского с Гидоном Кремером, аккомпанировал. Потом они записали много музыки… А после этого в венском Брамс-трио играют мои коллеги, но они не имеют к России никакого отношения. Но я зато восемь лет играю с Михаилом Копельманом в квартете. - Конечно, все русские. В этом году у нас были замечательные два концерта на «Декабрьских вечерах». То есть мы нашли себя, нашли музыку, нашли радость от того, что что-то создаем вместе.

- Михаил Копельман рассказывал, как складывалась его жизнь до этого?

- Конечно. Он не был очень –то счастлив в «Токио квартете», насколько я знаю, - шесть лет он там был. Многое все-таки отличается: менталитет, традиции, воспитание.

- В чем же традиция?

- Традиция русской школы, я бы сказал, в высочайшем профессионализме и в честности исполнителя. Вы знаете, наши музыканты ведь часто ездили в такие глубинки, в такие неблагодатыне места, - это были тяжелые поездки. Но люди всегда выступали на высочайшем уровне. Сейчас, конечно, многое изменилось. Многое стало зависеть от денег. Но профессионализм и честность в такую вот прямую связь с деньгами не поставишь.

- Вы заикнулись о шоу в педагогике. Что это такое, мастер-классы?..

- Знаете, это интересный вопрос. Я могу сказать, что уже много лет я даю, во-первых, очень мало мастер- классов. Во вторых, мастер- классы я даю – ну, на девяносто восемь процентов - бесплатно. И наконец, я не даю открытых мастер-классов, - только закрытые. Я это делаю потому, что на открытых скрипичных мастер-классах чаще всего сидит 200-250 человек публики. И, допустим, если я приехал туда, значит, я должен рассказать во-первых массу шуток. Потом я должен показать какой я замечательный и большой, какой я важный. Но если кто-то из очень известных скрипачей пришел на мой мастер-класс, я не могу критиковать его. Просто это неудобно. Представляете, сидит публика, а я говорю: «Знаете, вы играте фальшиво». Или: «Вы не можете сделать смены смычка». Нет. Я просто должен буду говорить, как у него все замечательно, а потом рассказывать что-то о музыке Моцарта, ее стиле, характере. А человек это может в книгах прочитать и без меня. Ему нужна как-раз та помощь, при которой я должен ему говорить: « у тебя не работает это, ты зажат, ты неправильно стоишь». Но при публике я не могу это говорить. Почти все мастер-классы, которые приглашают меня, соглашаются, что закрытый метод работы лучше. И результат, конечно, намного выше.

- А себя помните в «конкурсном» возрасте?

- Когда в 1970-е годы я как раз играл на Всесоюзном конкурсе скрипачей, помню, как меня поддержал Давид Федорович Ойстрах. - Когда он первый раз меня услышал: «Кто это, - говорит, - такой мальчик хороший?» И это, между прочим, сыграло очень большую роль. Ко мне почему-то все стали относиться совершенно по-другому в консерватории. И вдруг я стал лауреатом Всесоюзного конкурса: играл в Ленинграде в филармонии . В финале конкурса я играл Концерт Бетховена с Юрием Темиркановым. В жюри сидела вся плеяда русских педагогов, Коган, Ойстрах, мой педагог – Борис Беленький. Тогда как раз у меня были амбиции. Я даже хотел быть солистом. Но потом понял, что мое призвание – это камерная музыка: начал играть в Московском струнном квартете. - 9 лет! Были потрясяющие моменты, когда я два раза приходил ночью к Шостаковичу домой. С ним мы занимались над Тринадцатым и Четырнадцатым квартетами. А потом вдруг получилось, что я стал педагогом. Тоже случай, в известной степени. Ко мне пришел друг Юлик Рахлин и начал у меня учиться, у совершенно молодого неизвестного педагога. То есть проявились мои какие-то неожиданные способности.

- Относительно критериев отбора на XIV Конкурс Чайковского…

- Здесь ясно. Например, в исполнении «Вальса скерцо» я ищу элегантность. В чем-то – салонность. В чем-то – красивый звук. Чтоб была какая-то танцевальность, и исполнитель не играл, как на компъьтере или как ментроном. Вот если это я нахожу, - тогда хорошо. А нахожу я это очень редко. Потому что многие играют (не только «Вальс –скерцо») быстро и очень жестким звуком. Иногда мне кажется, что мы потеряли культуру звука. Очень мало педагогов. которые обращают внимание на правую руку. Могу вспомнить случай, про который мне рассказывал Ростропович. Как-то в детстве его привели к известному дирижеру, и тот сказал: «Знаете, мальчик, вы сделаете мировую карьеру, но не из-за вашей левой руки, а из-за правой!». Правая рука – это же божество, чудо природы!

- А как меняется конкурсная ситуация в мире?

- Когда-то такое количество фантастических скрипачей играло на конкурсах Чайковского!.. Потом. ситуация стала такая, что в жюри стали приезжать люди не такие большие, не такие талантливые, и постепенно конкурс Чайковского оказался на другом уровне. Если сейчас вспомнить лауреатов 90-гг., я, кроме пары человек, не назову ни одного имени. Они испарились. Но это происходит и на других скрипичных конкурсах. Вообще-то, если человек хочет быть солистом, он очень много должен учиться. - Не только быть солистом, но и камерным исполнителем. У меня есть такой пример: Николай Цнайдер. Я с ним работал десять лет. Как-то пришел на его концерт с Венской филармонией – он играл Концерт Эльгара, - и наблюдаю что происходит. Вот он играет. В тот или иной момент я по его движениям видел, что он точно знает какой инструмент и когда ему отвечает. Он как бы находился внутри большого камерного ансамбля. Кончено, успех был огромный.

Сейчас, на мой взгляд, много стало хороших квартетов. Потому что много хороших исполнителей, которые не сумели проявить себя как солисты – по разным причинам! – с удовольствие появляют себя а камерной музыке. И знаете, скажем, конкурсы квартетные или циклы квартетные в концертных залах собирают очень хорошую публику. Особенно, если люди находят соответствующий репертуар, который можно совместить и с классикой, и с современными сочинениями. Главное. чтобы был смысл. Когда меня музыка не трогает, тогда мне очень тяжело жить.





Читать в оригинале