14 конкурс им. Чайковского. Фортепиано | Елена Черемных, 20 июня
«Учитесь властвовать собой», – подумало жюри и, объявив итоги первого тура, стало наслаждаться изменением представлений публики о некоторых, кто продолжил состязания. Порой жюри можно было похвалить за дар переубеждения. Хотя хвалить за это надо, в первую очередь, самих конкурсантов.
Александр Синчук – 22-летний студент Московской консерватории (класс В. Пясецкого) на втором туре выступил лучше и увереннее, чем в первом. Тот был для него чем-то вроде зоны турбулентности. Во втором туре – ровный полет. Программа программой (Прелюдия, хорал и фуга Франка, «Игра воды» Равеля, «Концертная пьеса» Щедрина и Соната Рахманинова №2), но что-то приятное открылось в молодом человеке, умеющим ставить, допустим, одну пластическую задачу (как в «Игре воды») и решать ее запросто, не любуясь собой, и так, словно впроброс. Хотя на деле-то в самую точку. И звук у него человечный, а не металлический. И мелодичное мягкосердечие в облегченных до графики крайних частях у Рахманинова, - уж согласитесь, не стандарт для привычного извлечения из рояля глубин русской души. Что-то совсем не свойственное качествам, обычно предъявляемых москвичами, у Синчука живет и здравствует. Приветливая пожилая соседка по креслу после каждого номера уточняла у меня: «Он где-то еще учился? Очень не по-нашему играет». И заключила: «Хороший мальчик». Я согласна.
Вместе с Рахманиновым на репертуарную арену выбежал «Чайковский», точнее, Концертная пьеса с таким названием – обязательное сочинение Родиона Константиновича Щедрина (автор внимательно слушал ее вместе с Майей Михайловной Плисецкой). Опус типично-щедринский: с виртуозными лабиринтикам, с контрапунктической тетрадью, с гульдовским staccato и, главное, с надежно спрятанной во всем этом цитатой из 4-х тактов «Жатвы» Чайковского. Великолепный тест на изобретательность, ловкость рук и слуховое мошенничество. Справлялись по-разному. И не все. У Синчука получилось легкое воздушное суфле с вмешанным в виртуозную консистенцию орешком цитаты. Проглотить такой орешек не опасно: мелкий, проскочит.
Выход 30-летнего лондонца с сибирскими корнями Эуарда Кунца если и был в чем-то предсказуемым, то как раз в непредсказуемости всего, что умеет делать этот фортепианный инопланетянин. «Ночной Гаспар» Равеля – из области импрессионастской алхимии. Звук «Ямахи» то мерцает, то прячется в гул, то качается длинными стеблями ostinato. «Я знаю, откуда приходит музыка. Из мерцания и свечения…»,– писал китайский созерцатель Лао-Цзы. Чтобы знать это в наши дни, надо слушать Кунца. И видеть то, что он сделал с тремя музыкальными моментами Рахманинова, в которых на одну чашу весов положил линии мелодий, а на другую – все фактурное содержимое. У большинства вторая чаша моментально преревешивает. У Кунца – нет. Кажется, что и он сам, вспорхнув, балансирует на этих весах, наслаждаясь равенством тяжелого и легкого, бросающегося в глаза и совсем неочевидного. К мгновениям, когда волшебные весы перестают качаться, он умеет подгонять фантастическими diminuendo (на грани слышимости). Самое удивительное, что сила его тишины не исключает категорий глубокого звука, пальцеломной техники и дикого самоконтроля. Пьесу «Чайковский» он выстроил по законам игры «тепло - еще теплее». Линеарный текст Щедрина превратил в объем из «быстро - медленно», «внезапно - заторможенно», «снизу - сверху». Цитата крупно возлежала на самом видном месте, но ищущий сделал вид, что не замечает ее. И тут уж публика следила только за ним: куда пойдет, что сделает дальше. Вот очевидный пример, как надо формулировать сверхзадачу. А вот и другой пример: 12-ю рапсодию Листа Кунц сыграл, предварительно сняв ее с пъедестала высокой романтической виртуозности и поместив в простенькую толпу городских «музык» (откуда эта рапсодия, собственно, и пришла). Бессовестный, выставил ее этакой замарашкой, подпрыгивающей под ритмы венгерской «Цыганочки» и грызущей подаренное русским матросиком «Яблочко».
Заявкой на финал стало и выступление 24-летней Сары Данешпур (США), чей женственно-изящный пианизм, как оказалось, отнюдь не лишен мужской упертости в качество звука и многого другого. Из «Стейнвея» она извлекла и изумительную каллиграфию двух сонат Скарлатти, и вкрапленные в размашистый рахманиновский почерк барочные нюансы («Вариации на тему Корелли»), и предимпрессиониский романтизм Франка (Прелюдия, хорал и фуга) и назойливо комариное жужжание Прокофьева («Токката»). В бисерных пассажах Скарлатти она была так же спокойна, даже величественна, как и в октавных репетициях Прокофьева. Мудрая девушка с железными нервами и сверхпослушными руками способна, кажется, на все. Даже более. В конце концов, надо хорошо понимать, в какое время жил бельгийский композитор Франк, чтобы не выдавливать из него баховского пота. А так и играть – предтечей Дебюсси и Равеля, маргинальным ловцом полифонического жемчуга. А какой был Рахманинов! Помните замечательную книгу Лидии Яковлевны Гинзбург «Человек за письменным столом», где все – о ее личном отношении к литературе. Вот такими были и «Вариации на тему Корелли». Сидит человек за письменным столом, – фу ты, за роялем! – и перебирает мелко исписанные древние странички: не тяжкий труд, а удовольствие и красота чистой мысли. Как и у Сары Данешпур.
Любимец публики Александр Лубянцев, надо сказать, предстал лукавым существом. Как же он поводил публику за нос! После его «Мефисто-вальса» в первом туре все только и ждали продолжения «гиньольного» иллюзиона с белозубой ухмылкой Мефистофеля и затуманенной лирикой Фауста и Гретхен. А пианист стал медленно, поеживась перед «Фациоли», – совсем не чемпионом по музыкальному плаванию, а обыкновенным купальщиком, - входить в прохладу второго тура. До-мажорный этюд-картина Рахманинова, – ну да. Не шедевр, скорее, зарисовка с одной-единственной вспышкой рассветного мажора кульминации. Щедрин – методичное, объективно-безразличное расчленение трупа Чайковского. Композитор имел в виду что-то другое? – Sorry. Ах, «Жатва»? – Вот она. Ну и что? В общем, над живым классиком поиздевались. Но очень художественно. Третья соната Шопена – медленный, нехотя, разогрев к финалу. Долгая медитация на тему абсолютной красоты лишь в самом конце вознаградила абсолютной красотой словно отделившихся от клавиатуры пассажей. Слушаешь и понимаешь: так, Лубянцев «вплыл» в большую воду. Но тут Лубянцев взял и взлетел. В Пятой сонате Скрябина никаких примет земного уже не осталось - одно лишь серебристое мерцание кабинетого скрябиновского космоса. Человечески-негромкое с надчеловечески-великим вызвало оторопь публики, которая, кажется, догадалась, что происходящее на конкурсе в этом году выходит за грань конкурсного прагматизма.
Чемпионом предстал, к примеру, Александр Романовский, 25-летний лондонский ученик Дмитрия Алексеева. Прозведением-тяжеловесом у него были «Симфонические этюды» Шумана, начатые исполняться цельным циклом, но постепенно распавшиеся на отдельные номера. Чем старательнее выделывались технические задачи, тем скорее ретировались задачи музыкальные. Ну и что? Говорил же Генрих Нейгауз: «Хороший пианист должен уметь играть долго, громко и быстро». И это в Романовском есть. Он умело формулирует тип технического задания, будь то беглость в пьесе Щедрина (так и сыгранной, бегло, качественно откормленным звуком), мощные аккордовые пунктиры у Шумана (мускул должен играть и играет) или большой пианизм рахманиновской Сонаты №2. «Большое – говорил Пастернак,– видится на расстоянии». А тут и без расстояния все видно. Масштаб, так сказать, вещь безусловная.
Безусловно, таких же соображений об искусстве фортепианной игры придерживается и Филипп Копачевский, 21-летний студент Сергея Леонидовича Доренского. Всего три вещи второго тура – «Крейслериана», «Концертная пьеса» и рахманиновская Соната № 2 – сообщили божественную длину его темпераментному выступлению. В банкетке играющего, наверное, была катапульта, которая подбрасывала конкурсанта вверх. Это было эффектно и,– как бы это выразиться, – эстрадно что ли. Но, показалось, даже не волнение, а совершенно пушкинская (имею в виду героя «Пиковой дамы») мысль о выигрыше путала исполнительские карты то грязноватой педалью, то игрой мимо клавиш. Московская школа, темперамент и харизма – прекрасная база для уже начавшейся сольной карьеры этого музыканта. Когда время и опыт совершат свою работу, возможно, ему не будет равных.
20 апреля 2024 года состоится Концерт «Вивальди. Времена года. Бах. Токката и фуга ре минор. Моцарт. Маленькая ночная серенада»
Сегодня вы услышите знаменитые сочинения, которые принято называть...
20 апреля 2024 года состоится Концерт «Рок-баллады. Scorpions, Metallica, Queen, The Beatles»
Мы приглашаем вас провести вечер под звуки несравненных культовых композиций. О каждой из них можно...
20 апреля 2024 года состоится Концерт «Созвездие черных легенд»
Новый проект Симфонического оркестра Москвы «Русская филармония» «Созвездие черных легенд»! Michael Jakson, Boney M, Whitney Houston,...
Социальные закладки