Знаете ли вы азербайджанскую музыку ?

[AZERBAiJAN]

http://www.karaev.net/audvid_r.html ---заходи и перегрузи

http://www.karaev.net/









наша память

кара караев – гордость нации


«Естественное и правильное понимание и любовь к музыкальным богатствам, накопленным человечеством, часто определяют отношение человека ко многим сложным, трудным, неизбежно возникающим на жизненном пути проблемам... Нельзя любить Баха и Чайковского, а быть эгоистом и подлецом. Никогда человек, любящий и понимающий Моцарта и Глинку, не допустит нечестного и грязного поступка в области морали»...

КАРА КАРАЕВ

Пятого февраля нашему выдающемуся соотечественнику, композитору Кара Абульфаз оглы Караеву исполнилось бы 84 года. С огромным благоговением приступая к подготовке статьи о нем под рубрикой «Наша память», я хорошо понимала, что писать о таком мастере для человека, не имеющего профессионального отношения к музыке, по меньшей мере рискованно. Тем не менее, я это делаю, считая за честь повторить пусть даже известные суждения о хорошо знакомых каждому из нас его творениях, ибо буду ссылаться на многочисленные свидетельства профессионалов и учеников К.Караева, знаменитых исполнителей его произведений, тех, кто близко общался с маэстро, кто знает толк в музыке. И, конечно же, на рассказ его сына Фараджа – композитора, заслуженного деятеля искусств Азербайджана, профессора двух музыкальных вузов – Московской консерватории и Бакинской музыкальной академии, который с удовольствием согласился побеседовать о своем отце...

Разговор начался с детали, которая сразу же расположила меня к собеседнику. Фарадж Караевич сказал:
— Давайте договоримся, что беседовать мы будем не столько об отце, сколько о композиторе Кара Караеве. И еще: не станем употреблять громких эпитетов вроде «великий» или «гениальный»! На сегодняшний день для нас гений – это Бах, великие – это венские классики Гайдн, Моцарт, Бетховен. Как выразился замечательный ученый Лев Гумилев, давать оценки нам не позволяет аберрация близости. Творения мастера должны прожить 50-100 лет, и не только на его родине, прежде чем потомки выставят им оценки.
Согласна, большое, действительно, видится на расстоянии. Но не могу сбросить со счетов того, что азербайджанского композитора Кара Караева мир разглядел сразу, и с самых ранних своих творческих шагов он был и понят, и почитаем.
Жизнь в искусстве началась счастливо, с широкого признания его авторитета и значимости. В двадцать восемь лет он был удостоен Сталинской премии СССР, в тридцать ему была вручена вторая, в сорок один год он стал Народным артистом СССР, в том же возрасте – действительным членом Академии наук Азербайджана, в сорок девять – лауреатом Ленинской премии. Тем не менее, гладкой его дорога может показаться лишь на первый взгляд – от победы к победе К.Караев шёл через постоянную неудовлетворенность самим собой, через мучительный поиск нового, не умея и не позволяя себе повторяться, через сложные житейские перипетии...
«Озаренность» – очевидно наиболее точное слово для выражения всей интеллектуальной и психической структура внутреннего мира К.Караева, и вырабатывалась она всей практикой его художественного опыта», – сказал как-то Имран Касумов.
Этому азербайджанскому писателю и драматургу довелось с детских лет общаться с будущим композитором, и, как человек, склонный к наблюдениям и размышлениям о своих впечатлениях, он подметил, что Карик (как называли друзья Кара Караева не только в детстве, но и все последующие годы), не выказывавших тогда особого желания заниматься музыкой, в играх со сверстниками проявлял неистощимую фантазию, обучиться которой невозможно по учебнику. В нем ощущался огромный запас впечатлений об окружающем мире, почерпнутый, конечно же, в семье, состоявшей из незаурядных личностей, чей нравственный и профессиональный опыт помог сформироваться его личности.


СЕМЬЯ. ДЕТСТВО — Предки отца по отцовской линии происходили из апшеронского селения Фатмаи, – рассказывает Фарадж Караевич. По восточному образованный мой прадед Фарадж-ами, как его называли у нас дома, прекрасно владел фарси и читал наизусть стихи Низами. Если память мне не изменяет, отец рассказывал, что он неплохо играл на таре и был большим знатоком мугамата.
Дед отца по материнской линии – Искендер бек Ахундов – принадлежал к некогда известному шамахинскому роду. Это был умный, глубокий и по-настоящему образованный человек, честный до болезненности. Он отлично знал мировую литературу, был остроумным, несколько скептически настроенным собеседником, прогрессивным по своим убеждениям, смелым в суждениях, честным и расположенным к людям человеком. Искендер бек был близко связан со многими нашими просветителями, блестяще владел литературным азербайджанским и русским языками.
«У него в доме на Шамахинке, – часто вспоминал отец, – была небольшая, но хорошо подобранная библиотека, где я и пристрастился к чтению». Из знатной, но обедневшей семьи Байрамалибековых происходила жена Искендер бека Зулейха.
Члены этих впоследствии породнившихся семей оставили о себе память как люди живого ума, общительные, радушные, склонные довольствоваться интеллектуальными и художественными ценностями.
Мой дед Абульфаз Фараджевич – Заслуженный деятель науки и один из основателей педиатрии в Азербайджане, будучи профессором Медицинского института, воспитал не одно поколение медиков. Он был наделен тонким даром психолога, чувством юмора и добрым, отзывчивым сердцем. После его смерти в 1952 году имя А.Ф.Караева было присвоено Детской клинической больнице.
Мать моего отца Сона Искендеровна также человек незаурядный. Она была одной из немногих азербайджанских женщин, которые еще в дореволюционное время смогли получить разностороннее образование. В 14 лет она поступила в училище при Бакинской городской управе, а потом окончила Заведение святой Нины. В юности увлекалась стихами Сабира и сама писала стихи ни азербайджанском и русском языках. Неплохо играя на рояле, она частенько музицировала – наигрывала романсы, вальсы и марши. Это создавало естественную атмосферу домашнего уюта и развивало у детей тягу к музыке. Скончалась она в 1972 году.
Отец говорил нам, что его мама, ее сестры и братья отличались музыкальностью, были справедливы, непрактичны, обладали прекрасным чувством юмора, любили животных. Своего дядю Аслана Ахундова он называл провинциальным Дон Кихотом, вечным искателем правды.
Бабушка, конечно же, заметила, что маленький Карик уже в полуторагодовалом возрасте реагировал на музыкальные звуки, и однажды, когда по улице проходил турецкий полк, сопровождаемый военным оркестром, отметила бурную реакцию своего первенца на громыхающую военную музыку. Позже, в возрасте 8-9-ти лет он мог часами бренчать на рояле, уверяя брата Мурсала в том, что изображает будоражившие его воображение картины из прочитанных книг.
Родители не воспринимали это как проявление особой одаренности мальчика, но, уверенные, что музыка облагораживает подрастающего человека, в музыкальную школу его все-таки отдали...
Конечно, как и всех детей, юного музыканта раздражали скучные упражнения, но, овладев музыкальней грамотой, он с большой охотой разучивал произведения самых различных авторов, что несомненно формировало в нем потребность к художественному созиданию.
— Очень важно отметить, – продолжает Фарадж Караевич, – что в ту пору рядом с папой был его дядя Аждар Искендерович. Этот много странствовавший в свое время по Европе и Южной Америке хорошо образованный, тонкий, незаурядный человек страстно любил музыку, был настоящим просвещенным дилетантом и знал массу произведений русской и западноевропейской классики. Он постоянно напевал или насвистывал темы из известных опер и симфоний, приобщил племянника к посещению оперного театра и симфонических концертов, приобретению нот.
Не удивительно, что юный Караев не только твердо решил навсегда связать судьбу с музыкой, но и рано определил круг привязанностей и интересов.
Но надо сказать, что не только домашнее окружение дало толчок в выборе профессии. Огромную роль в этом сыграл Владимир Михайлович Козлов – прекрасный пианист, аккомпаниатор, образованнейший и разносторонний музыкант. Он сумел разглядеть в маленьком мальчике незаурядные способности, поощрял его тягу к музыке и сделал многое для того, чтобы из одаренного мальчишки вырос настоящий Музыкант.


Когда в 1930 году при Азербайджанской консерватории был создан Рабфак – своеобразная пристройка к ВУЗу, рассчитанная на скорейшее приобщение к музыкальной профессии, – перед Кара Абульфазовичем, только что закончившим начальное образование в музшколе, не стоял вопрос, продолжать ли занятия в этой новой структуре. Даже при том, что его отец, никогда не скрывавший своего желания видеть сына врачом, не одобрял его окончательный выбор профессии музыканта.
Интересная деталь – лишь в 1952 году, когда по всему городу Баку были развешены афиши, извещавшие о премьере балета «Семь красавиц», буквально накануне своей смерти отец композитора сказал жене: «Оставим его в покое. Он, кажется, действительно нашел себя...»
Не доживший буквально нескольких дней до премьеры и ошеломляющего успеха сына, Абульфаз Фараджевич, надо полагать, не знал, что балет «Семь красавиц» – произведение зрелого мастера, которому уготована долгая сценическая жизнь, но не мог не видеть, что старший сын до самозабвения предан музыке и не только обладает серьезными задатками, но уже признан настоящим мастером. Он ведь знал, что уже в 12 лет его Карик писал собственные сочинения, а в 15 задумал написать, оперу по пушкинской драме «Каменный гость». Кстати, как рассказал однокашник Караева, наш замечательный композитор Тофик Кулиев, «Карик был очень огорчен, узнав, что старик Даргомыжский лет на сто опередил его, создав своего «Дон Жуана»...


ТАЛАНТ – ЭТО ОТВЕТСТВЕННОСТЬ — Фарадж Караевич! Все, с кем мне приходилось беседовать о вашем отце, подчеркивают не только его могучий талант, но и сосредоточенность, неистовое трудолюбие и работоспособность а больше всего- чувство ответственности...
— Практически в вашем перечислении – все самое главное о нем, просто сказано очень емко. Но за каждым из этих понятий – множество факторов, составляющих его профессиональное, а значит и жизненное кредо…
— Насколько мне известно, оно во многом сформировалось под влиянием педагогов и особено – такого корифея, как Дмитрий Дмитриевич Шостакович, в классе которого ваш отец учился…
— Но в Московской консерватории отец учился у А.Александрова, а до этого у него были годы учебы в Азербайджанской консерватории и был Узеир Гаджибеков, который, по словам отца, «боролся за его национальную душу».


Да, в то время, когда никто еще и не подозревал, что этот немногословный, застенчивый подросток, рано обследовавший вдоль и поперек все запасы консерваторской библиотеки, юноша, который постоянно живет в мире партитур и все разговоры сводит к музыкальным проблемам, станет одним из главных стимуляторов стремительного прогресса азербайджанской музыки в 40-80-е годы.
Узеир Гаджибеков – великий музыкант и умный педагог – оценил дарование молодого композитора и Кара Абульфазович пронес сквозь годы чувство великой благодарности своему учителю.
Естественно, что и общение с народными исполнителями – ханенде, таристами в разных уголках Азербайджана оставляло глубокий след в его душе, питало его творческое воображение. Приобщение к национальным истокам вместе с усвоением программного материала и советами мудрых, многоопытных педагогов, постоянными раздумьями и собственными открытиями в годы учебы в специальном вузе стало фундаментом профессионализма, способствовало формированию его художественного вкуса и круга музыкальных интересов.
Как однозначно заявляют специалисты, уже к моменту завершения первого этапа обучения в консерватории было ясно, что Караев – человек искусства, рано определивший свои цели и наделенный безошибочным чувством нового и творчески дальновидный.


— Можно сказать, что фундамент был заложен крепкий и основательный?
— Конечно! Но что интересно, с одной стороны, он хорошо усвоил социальное предназначение искусства , участвовал в общественной жизни страны и достаточно успешно это делал, а, с другой, его творческим кредо стало постоянное движение вперед, отсутствие малейшей склонности повторять то, что было найдено композиторами-предшественниками и воспринималось аудиторией как привычное…
— Непростая ситуация!
— Даже очень! Из-за активного привнесения им в азербайджанскую музыку новых принципов мышления, смелость и неожиданность его новаторских «поворотов» нередко встречали недопонимание и даже осуждение. И даже симфоническая поэма «Лейли и Меджнун», сочинение вполне традиционное, была названа в числе произведений формалистического толка. На обсуждении в Союзе композиторов Азербайджана абсолютное большинство коллег высказалось в адрес этого сочинения более чем критически. Было высказано даже мнение, что сочинение это отнюдь не «Leyli va Majnun», а «Лейла и Межнун» – намек на «антинациональную» сущность самой музыки. Но буквально на следующий день после судилища в Союзе композиторов был опубликован Указ о присвоении Кара Караеву Сталинской премии второй степени за симфоническую поэму «Лейли и Меджнун» и все недоброжелатели как по мановению волшебной палочки превратились в «преданных» и «верных» друзей. Тем не менее еще долгое время его неизменно упрекали в игнорировании традиций народной музыки, в абстрактности мелодического материала, нередко вменяли в вину нарушение норм народного ладоинтонационного строя...
— Какая непосильная нагрузка на тонкую душу творческого человека! Как он все это выносил?
— Если я скажу вам, что где-то к сорока годам он уже стал сердечником – сначала стенокардия напряжения, потом ишемия, инфаркты, вам станет понятно, что значили для него «изыски» тех, кто присваивал, себе право быть судьей композитора-новатора.
— Мне довелось прочитать, что Дмитрий Шостакович в одном из своих интервью сказал: «Я не столь самонадеян. чтобы пользоваться выражением ‘мой ученик’, говоря, к примеру, о таком большом композиторе, как Кара Караев. Но я всегда буду гордиться тем. что этот замечательный музыкант, выдающийся представитель азербайджанского симфонизма. занимался в Московской консерватории по классу композиции, руководить которым было доверено мне». А ведь именно рядом с Шостаковичем было «впитано» и «переварено» много основополагающего и для творческого процесса, и для мировоззрения... Правомерны ли параллели между творчеством Кара Абульфазовича и его учителя Шостаковича?
— Давайте не будем говорить о параллелях! Каждый творческий человек может испытать и испытывает на себе влияние и своих великих предшественников, и своих учителей, но главное в том КАК оно преломляется в его творчестве. Понимаете, отец не раз говорил, что у Шостаковича казалось бы было трудно обнаружить педагогическую систему в утилитарном, школярском понимании этого слова. Уроки скорее походили на творческое общение коллег – старшего и младших, студенты играли свои сочинения, Дмитрий Дмитриевич высказывал свои замечания – очень мягко, но чрезвычайно убедительно. Были беседы об эстетике, о значении музыки в жизни общества, о содержании и форме музыкальных произведений, великих традициях классиков, о современности – как оказалось, вот это и было системой воспитания музыкантов, формирования их нравственных позиций, бескомпромиссной требовательности к себе и честности в искусстве, обостренного чувства долга, постоянного стремления к совершенствованию.
— Так, собственно, занимался со своими учениками уже в Азербайджанской консерватории и сам Кара Абульфазович... Мне рассказывал Хайям Мирзазаде, что он, как и многие студенты класса Кара Абульфазовича, обязан учителю всем лучшим в себе, и не только в профессиональном плане. Караев говорил своим младшим коллегам. что эмоциональные впечатления от реальной действительности, от кладовой окружающего мира как раз и прорастают в музыкальные образы. Так и представляешь по их рассказам, как в прокуренной атмосфере класса бакинской консерватории день ото дня учитель лепил будущее азербайджанской композиторской школы – учил как писать, как жить, как справляться с трудностями, как не подвергать себя риску самообольщения. находить в себе даже глубоко запрятанные зерна добра и справедливости...
— Да, он старался никогда не стоять на месте и, пестуя молодую смену, рос, менялся сам, впитывал реалии времени, что бы обогатить свою музыку итогами собственных психологических раздумий и впечатлений, адаптироваться в условиях музыкально-временных ситуаций.
— Кстати, скажите, пожалуйста, а известно ли вам отношение отца к имевшим во все времена место заимствованиям или, скажем, подражаниям в широком смысле?
— Естественно! Как рассказывала Людмила Владимировна Карагичева, эрудированнейший музыковед, много и профессионально изучавшая творчество Караева, собравшая и издавшая богатейший материал о его жизни и деятельности, был период, когда отец испытывал некий творческий дискомфорт. Несколько танцев из балета «Тропою грома», составляющих Рождественскую сюиту-дивертисмент (Гавот, Менуэт), были явно стилизованы «под Прокофьева», что вызывало авторское неудовлетворение и даже раздражение к самому себе. Так вот, несмотря на изящную красоту и театральную выразительность этих в общем-то оправданных в плане драматургии танцев, несмотря на все доводы осуществлявших постановку специалистов о том, что жалко отказываться от уже написанной музыки, он исключил их из балета. Я хорошо помню это время – время моего увлечения музыкой «Тропы». Я, с позволения сказать, предложил отцу сделать из той музыки отдельную балетную сюиту, доказывая ему необходимость использования этой действительно прекрасной музыки, на что получил категорический отказ и совет «не вмешиваться не в свои дела»!
— А как Караев относился к возникающим время от времени разговорам о том, что Ариф Меликов в своем балете «Легенда о любви» оказался более, чем под сильным влиянием музыки «Семи красавиц»?
— Как относился? Так и относился... Имеющий уши – да слышит!.. Давайте сегодня не будем об этом, ладно?
— Ладно, приятнее – о другом. Итак... В творческом наследии Вашего отца особое место занимают балеты – «Семь красавиц» и «Тропою грома» – поговорим о них.
— Поговорим!
— Общеизвестно, что Караев – потрясающий мелодист, у которого сложился своеобразный имидж создателя нового неповторимого симфонического языка, корнями уходящего в национальные истоки. Мелодия как часть его души пронизывает все музыкальное полотно, которое у него никогда не может быть иллюстрацией к сценическому действию, а имеет самостоятельное, философское содержание. Так вот там. где дело касалось такого явления, как творение Низами – нашего великого соотечественника, выразившего своим творчеством самые передовые на все века гуманистические идеалы. Караев оказался в своей стихии. Достаточно ознакомиться с объемной перепиской Кара Караева с автором либретто Ю.Слонимским и балетмейстером П.Гусевым, чтобы понять, сколь сложную задачу решали те. кто взялся перенести на хореографический язык и сделать достоянием широченной публики на многих континентах мира шедевры азербайджанского поэта.
То же самое и «Тропою грома» – сочиняя этот балет по книге Питера Абрахамса, Караев не просто удивительно виртуозно разработал образцы богатого и самобытного негритянского фольклора, но и создал такую эмоционально возвышенную музыку, обогащенную такими всплесками души, каких у него еще не было.
— В принципе, все то, о чем вы горите, соответствует действительности, разве что рассказано это излишне эмоционально. Но здесь я Вас понять могу: действительно, музыка караевских балетов заслуживает самых восторженных слов, и сегодня я могу только сожалеть о том, что лишь в набросках существует балет «Отелло», лишь в замыслах остались балеты «Три Лейли», «Гейс и Лёйли», «Гамлет»…
— Говорят, Кара Караев увлекался джазом?
— Не только увлекался, но и знал прекрасно! Однажды, будучи в командировке в США, отец был приглашен в одни джазовых колледжей. Проходя по коридору, он внезапно остановился, прислушиваясь к звукам саксофона, доносившимся из класса. Сопровождавший педагог колледжа спросил, что его так интересовало. Отец ответил: «кажется, в классе играет Поль Дезмонд – выдающийся саксофонист, автор хорошо известной у нас пьесы «Take five». Несколько ошеломленный педагог ответил, что в классе действительно занимается один из студентов, который сознательно подражает манере своего кумира. Да, отец знал джаз!
Даже я узнал, полюбил и научился играть джаз только благодаря отцу, а не наоборот, как могло бы показаться!
Вообще отец уделял немало внимания только академической, но и эстрадной музыке и ее исполнителям. Он застал то время, когда на подмостки хлынула волна низкопробной пошлости и в сознание общества стали внедряться «произведения» самонадеянных самоучек. Он спорил, ругался, доказывал власть предержащим, что даже востребованность у публики не оправдывает то, что руководители телевизионных каналов зажигают зеленый свет перед «сочинениями авторов», не имеющих понятия о том, что такое музыка.
— Чтобы бороться с такими явлениями, нужны были силы – где ему было их брать?
— Вся эта околомузыкальная борьба отнимала у него массу времени и здоровья. Вы же знаете, что он вечно был перегружен работой – не только писал музыку, но и преподавал, был профессором (одно время и ректором) Азербайджанской консерватории, занимал несколько ответственных должностей – был секретарем Союза композиторов СССР, председателем Союза композиторов Азербайджана, депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК КП Азербайджана, членом Комитета по Ленинским премиям... И вот при всем этом он не считал возможным оставаться в стороне от всего негативного, что происходило в нашей культурной жизни, что тянуло назад и могло бросить тень на чистоту национальной культуры.
— А как строились отношения Караева с властями – ведь советы, компартия позволяли себе решать сугубо профессиональные вопросы в соответствии со своим разумением?..
— Знаете, отец был мудрым человеком. Он считал, что ради сохранения верной стратегии можно пойти на тактические уступки, на компромиссы, и это ему удавалось. Но были, конечно, и эпизоды, стоившие огромных нервных усилий...
Например в здании ЦК КП Азербайджана на шестом этаже в то время находился отдел культуры, и я хорошо помню, как, готовясь к очередному посещению этого замечательного учреждения, отец серьезным тоном шутливо заявлял: «Еду бороться с Шестым этажом!» Это означало, что предстояла «творческая» встреча с заведующим отделом и в очередной раз придется доказывать очевидное – кого-то защищать от нападок, что-то «пробивать», на что, естественно, уходили и время, и силы, и масса здоровья. Да многое было, но не будем сегодня о печальном – в целом должности кое в чем ему помогали – скажем, оставаться вне склок и пустой суеты, которая обычно отвлекает от творчества, позволяли опекать товарищей по цеху. Помните, Союз композиторов готовил представления на звания, квартиры распределял, и его председатель мог кое-где сказать веское слово.
— Должности, надо полагать, уберегали его самого от несправедливости...
— Возможно! Как большинство творческих людей, он был достаточно честолюбивым. Считал своим долгом участвовать во всех сферах отечественной культуры, он понимал, что эта деятельность полезна и для него. В советское время художник был зависим от «высоких товарищей», а это рождало как бы инстинкт самосохранения. Он, видимо, у отца был достаточно развит. Регалии, награды, почести обеспечивали творческую свободу – значит, этим щитом следовало пользоваться.
— Получалось?
— Думаю, что да. Во всяком случае с определенных пор Караеву ничто не мешало писать ту музыку, которую он хотел, независимо от того, была она понятна начальникам или нет. На мои недоуменные вопросы типа: «Зачем тебе все это надо?», он отвечал: «Да будь я самим Бахом или Брамсом, ничего мне сделать бы не удалось. А вот Депутату, Лауреату – дозволено многое, и к его мнению вынуждены прислушиваться».
— Помнится, непростые, отношения складывались у него с некоторыми коллегами...
— Это была, просто-напросто разновидность инстинкта самосохранения. Не секрет же, что в творческой среде всегда было немало возни, пересудов, недовольства. Защищенный в своем официальном статусе, отец как человек не раз оказывался беззащитным перед предательством: случалось, кто-то из близких друзей и даже учеников оказывался в рядах противников, и не обязательно творческих. Подчас переводились отношения в плоскость амбиций, критических высказываний по поводу его постоянных поисков новых средств выразительности, в том числе поворота в русло новой музыкальной системы – додекафонии, повсеместно признанной как мощный прорыв вперед. Сколько здоровья это ему стоило, а ведь надо было писать музыку!
— Известно, что Кара Караев часто писал музыку к кинофильмам и драматическим спектаклям, так вот нет-нет да и раздавались разговоры о том., будто это своего рода халтура ради заработка...
— Есть разные мнения о его работе в этом жанре. Я и сам, помню, в свое время «воевал» с отцом, упрекая, что он растрачивает талант и силы, работая над тем, что имеет преходящее значение, тем более, что и Шостакович то и дело напоминал, что отец пишет совершенно недостаточно и не реализует свой колоссальный творческий потенциал. Но отец и в самом деле был вынужден сочинять то, что… приносило доход – ведь он содержал семью. Сейчас я понимаю, что ему не было стыдно ни за один опус, потому что к любому заказу он относился серьезно, ответственно, работал в полную меру творческих сил, скрупулезно изучая время, нравы, обстоятельства и стилистику фильма или, спектакля, так что ни одно его произведение этого жанра халтурой ни в коей мере не назовешь. Вот смотрите, что режиссер кинофильма «Дон Кихот» Григорий Козинцев написал отцу: «Я и прежде любил вашу музыку к фильму, но теперь (спустя 15 лет) она показалась мне еще лучшей. Есть подо всем такая скорбь и ощущение глубокой печали зова, по которому человек отправляется не то дурака валять, не то на Голгофу... Поразительной силы и точности ощущение самой сути романа Сервантеса в Вашей музыке. Ничего лучше и не придумать. Наверное, это у вас совпало с чем-то своим – иначе так не сочиняется».
Другой пример. Отец написал музыку к спектаклю Ленинградского государственного академического театра имени Пушкина «Оптимистическая трагедия», но, узнав, что у режиссера-постановщика Георгия Товстоногова одна из сцен будет идти под музыку знаменитого вальса «На сопках Манчжурии», возмутился, не желая такой «заплаты» в партитуре. За очень короткое время ценой огромного напряжения он написал вальс, которому было суждено стать одной из притягательнейших точек развития сценического действия. Какими-то неуловимыми чертами, особой «грустинкой» и скрытой тревожностью эта музыка «вписалась» в настроение спектакля и стала его камертоном. Позже Г.Товстоногов скажет: «Без этого вальса спектакль состояться не мог», а парижская пресса после гастролей театра во Франции писала, что этот вальс стал основным стержнем спектакля. Вот вам и вторичное предназначение музыки к театральным постановкам и кинофильмам!
Время, как говорится, ставит все по своим местам.


ИСПОВЕДЬ СЫНА ВЕКА

— Был период в творчестве Кара Абульфазовича. который назвали кризисным – вы согласны с таким определением?
— У этого слова какой-то отрицательный оттенок, но, возможно его употребление правомерно... К кризисному периоду в творчестве Кара Караева относят конец 50-х, начало 60-х годов – время, когда были созданы Симфонические гравюры «Дон Кихот», Соната для скрипки и фортепиано, четвертая тетрадь Прелюдий для фортепиано – быть может то лучшее, что создано в это время. Но дело в том, что именно этот период – время напряженных раздумий отца над судьбой творчества в целом. Его перестало удовлетворять то, ЧТО и КАК он писал -он требовал от себя преодоления некой творческой инерции, нового, нового и еще раз нового, того, что, наверное, и составляет мучительное счастье каждого творца. Может быть, и правомерно то состояние назвать кризисным, но это был тот временный спад, за которым неизбежно следует подъем.. И в результате – Третья симфония, открывшая новые горизонты для азербайджанской музыки.


Действительно, впервые в истории новейшей азербайджанской музыки на суд мировой музыкальной общественности были представлены психологические аспекты древней азербайджанской музыки в таком виде, в каком ее еще не слышал. Будучи поворотным в творчестве Караева, они привнесли сумму новых музыкальных ощущений, разработкой и развитием которых передовое искусство занимается и по сей день.


— Мне довелось также слышать, что последовавший за ней ошеломляющий по силе философского обобщения Концерт для скрипки с симфонтческим оркестром – самое трагическое сочинение Кара Караева – воспринимается как поистине исповедь сына века, как послание опередившего время бунтаря – потомкам. Вы согласны?
— Давайте об этом концерте скажем словами выдающегося скрипача Леонида Когана, которому посвящен этот опус. Они звучат, может быть, слишком профессионально, но ведь говорить о подобном иначе – грех...
«Что подкупает в Караеве-музыканте? – пишет Коган. – Прежде всего его выдающаяся музыкальная одаренность, всегдашняя готовность отдать творчеству все силы и помыслы. И при этом умение подойти к ним аналитически, оценить твердым «взглядом» не только слуха, но и ума. Мне кажется, что Скрипичный концерт стал этапным в творчестве композитора. В нем иначе, чем прежде, зазвучали энергия и мускулистая, пружинящая сдержанная, как бы затаенная лирика, как бы отмечавшие музыку Караева и прежде. Но они приобрели новую масштабность, размах. С этим произведение в творчество Караева входят новые средства выразительности. Сохраняя все прежние достоинства, музыкальная речь его творений обогащается, открывая новые краски авторской палитры. Оригинальность, выпуклость мелодического рисунка, виртуозный блеск техники делают концерт замечательным сочинением».
— Фарадж Караевич! Общепризнано, что в своем творчестве Кара Караев проявил себя подлинным титаном духа, музыкантом, который, вобрав в себя величайшие достижения национальной и мировой музыкальной культуры, стал личностью, не договаривающей уже сказанное до него. а художником, несущим нетронутую первичность мысли, ему принадлежащей.
Когда, наконец, в начале шестидесятых годов ему представилась возможность напрямую пообщаться с миром, его слава уже давно перешагнула пределы родины и определила прием, который повсюду ему оказывали. А он, как мы только что сказали, терзал себя, чтобы забыть старое и создать нечто более сложное, соответствовавшее современному уровню развития – знаний, этики, культуры, музыки. Но в то же время он был земным человеком – сыном, мужем, отцом. Каким запомнился Вам Ваш замечательный отец?
— Ну что вам сказать... Главное впечатление, пожалуй, то, что он всегда очень много работал.
— Вашего отца окружало много выдающихся личностей... Каким он был вне профессии – дома, в кругу друзей?
— У него было немного настоящих друзей, для их перечисления хватило бы пальцев одной руки. С ними он мог поделиться творческими планами, обсудить какую-то спорную ситуацию, выслушать совет. Да и приятелей было не особенно много, зато все они были люди веселые, компанейские – он любил пообщаться, пошутить.
— Каким запомнился чисто внешне?
— Думаю, что его внешность, черты лица не отличались особым совершенством... Был он небольшого роста, любил элегантно одеваться. Но главное – с ним было интересно общаться... Не знаю, мне нелегко судить – времени прошло немало, и множество других событий волей-неволей заслонили собой все то, что, казалось, никогда не забудешь. Таир Салахов в своем известном портрете, который хранится в Третьяковской галерее, уловил нечто такое, что не всегда понятно окружающим, – некую отчужденность, отстраненность, глубочайший уход в себя. Его мир замкнут наглухо, и нам, посторонним, никогда не будет туда входа.
— Скажите, отец писал дома?
— Конечно! Сначала, после возвращения из Москвы, в обычной коммунальной квартире на Красноармейской улице (ныне ул. Самеда Вургуна), где одна из двух наших комнат была кабинетом, во второй для нас с сестрой был отгорожен шкафами уголок – «детская».
Он старался выдерживать четкий ритм труда: каждый день с утра и до двух часов дня проводил в кабинете – сочинял, играл, позже, когда появились проигрыватели с пластинками 33 оборота в минуту слушал музыку, в основном классику – Баха, Брамса, Бетховена. Начиная с 5-ти вечера и до глубокой ночи – опять кабинет. Это было для него нормой. Но нередко поджимали сроки, и работа шла более лихорадочно. Вот тогда наш дом затихал. На Буйнакской 8, а потом и на проспекте Кирова выключался телефон, домочадцы ходили на цыпочках, не приходили ни друзья, ни знакомые – все было подчинено одному: «Папа работает». Мама приучила нас этому с детства, и мы с сестрой Зулей навсегда привыкли к этому распорядку.
— С вашего позволения я процитирую Ваши слова из статьи «В совместной работе над «Гойей»: «Помню, Пиршаги... Отец, завернутый в мокрую простыню, сидит за инструментом и дописывает последний акт «Семи красавиц». 1951 год... 40 градусов в тени... 1958 год. Отец оркеструет партитуру «Тропою грома». Переписчик нот. работавший по 8-10 часов в сутки, не успевает за отцом, норма – 14-16 часов в сутки...»
— Действительно, для нас в этом не было ничего удивительного.
— А семья, дети – он уделял вам внимание, занимался вашим воспитанием?
— Мама – сама музыкант – отлично понимала его и была близким другом, человеком, стоявшим рядом с ним всегда и во всем. Уже с раннего детства она приучала нас не быть назойливыми, капризными – вся наша жизнь посвящена интересам отца. Над нами с его стороны мелочной опеки не было, более того, когда мы с сестрой учились в школе, он с нами почти не занимался мной лишь – изредка, когда я в очередной раз «заваливал»подготовку к спросу по сольфеджио, с Зулей – того реже. Он бывал очень недоволен нашими «фокусами» и требовал «ответственной ношения к делу», а остальное было собой разумеющимся... Вся атмосфера, весь уклад нашей жизни помогал нам, совсем еще детям, расти, жить и стать теми, кем мы сегодня стали.
Отцом, тем не менее, он добрым и ласковым, позже был очень, привязан к своим внукам, боготворил моего сына Аждара и сынишку Зули – Зульфугара. Моя дочь Медина родилась за полгода до его кончины, и он, к сожалению, ее так и не увидел.
— Был требовательным?
— Очень! Я бы сказал, максимально требовательным!
— А в профессии – ведь Вы пошли по его стопам?
— Когда я стал студентом его класса, он никак не выделял меня из числа сокурсников и общался со мной точно так же, как и со всеми остальными. Разве, что бывал более строг.
— Чем Вы сейчас занимаетесь, Фарадаж Караевич?
— Учу одаренных детей тому, что умею.
— Успешно?
— Хочу надеяться.
— Пишете?
— Пытаюсь.
— Исполняетесь?
— Слава Богу!
— А чем занимается Ваша сестра?
— Она с семьей живет в Турции, преподает музыку.
— А Ваша мама?
— Она скончалась в 1992 году через десять лет после отца.
— Вам не кажется, что композитору Кара Караеву «недодано» почестей после его кончины?
— Отнюдь! Казенные «мероприятия» и раньше вызывали у меня неприязнь, а сейчас они и вовсе никому не нужны. Лучшая память о нем – его Музыка, которая звучала и звучит в полный голос.

Галина МИКЕЛАДЗЕ

[AZERBAiJAN]

Узеир Гаджибеков - великий композитор-новатор мировой музыкальной культуры первой половины ХХ века.
Один из первых художников-музыкантов, способствовавший органическому взаимодействию музыкальных культур Востока и Запада.
Основоположник нового исторического пути развития азербайджанской музыкальной культуры, азербайджанской композиторской школы. Родоначальник азербайджанской оперы, музыкальной комедии и других жанров в азербайджанской музыке. Первый азербайджанский композитор-фольклорист. Крупнейший музыкант-учёный, создатель новой ладовой теории азербайджанской музыки, педагог-новатор. Публицист, фельетонист, либреттист-драматург. Крупнейший музыкально-общественный деятель Азербайджана (создатель первого на Востоке Музыкального театра, первой на Востоке Консерватории и т. д.).

Узеир Абдул Гусейн оглы Гаджибеков родился 18 сентября 1885 г. в селении Агджабеды, неподалёку от г. Шуши.
1899-1904 - Годы учёбы в Горийской учительской семинарии.
1905 - переезд в г. Баку, начало журналистской деятельности.
1907 - издание составленного Уз. Гаджибековым "Русско-татарского и татарско-русского словаря политических, юридических, военных и многих других терминов".
1907 - создание первой азербайджанской, как и вообще первой подлинно восточной оперы "Лейли Меджнун" (по одноименной поэме Физули).
1908, 25 января - премьера оперы "Лейли и Меджнун".
1909 - создание и премьера оперы "Шейх Санан".
1909 - 1910 - создание и премьера музыкальной комедии "Муж и жена".
1910 - создание оперы "Рустам и Зохраб" (по мотивам иранского поэта Фирдоуси).
1910 - 1911 - создание и премьера музыкальной комедии "Не та, так эта".
1912 - создание и премьера оперы "Шах Аббас и Хуршуд Бану".
1912 - создание и премьера оперы "Асли и Керем".
1912 - 1913 - учёба в Москве, на частных музыкальных курсах А. Ильинского.
1913 - 1914 - учёба в Петербурге, с января по июнь 1914 г. в Петербургской консерватории.
1913 - премьера музыкальной комедии "Аршин мал алан".
1915 - сочинение оперы "Гарун и Лейла".
1918 - создание Гимна первой Демократической Азербайджанской Республики на слова Ахмеда Джавада.
1921 - написание и публикация статьи "Музыкально-просветительные задачи в Азербайджане". Статья явилась своего рода программой для развития музыкальной культуры в Азербайджане. Здесь впервые сформировался выдвинутый Уз. Гаджибековым музыкально-эстетический тезис о необходимости взаимодействия музыкальных культур Востока и Запада.
1921, август - по инициативе и написанному Уз. Гаджибековым докладу-уставу создание Азербайджанской Государственной Консерватории.
1922 - создание Уз. Гаджибековым Азербайджанской тюркской музыкальной школы, предназначенной в первую очередь для учащихся-азербайджанцев.
1925 - начало работы Уз. Гаджибекова над книгой "Основы азербайджанской народной музыки".
1927 - совместное издание Уз. Гаджибекова с М. Магомаевым первого сборника азербайджанских народных песен.
1921 - 1948 - педагогическая деятельность У. Гаджибекова в Азербайджанской Государственной Консерватории (класс игры по нотам на таре; основы азербайджанской народной музыки).
1928 - Уз. Гаджибеков - один из инициаторов и организаторов первого съезда азербайджанских ашыгов.
Конец 20-х начало 30-х годов - создание Уз. Гаджибековым первых азербайджанских песен-маршей ("Комсомолка", "Красноармейский марш" и др).
1931 - создание Уз. Гаджибековым первого "нотного" оркестра азербайджанских народных инструментов.
1931 - создание Уз. Гаджибековым первых произведений для этого оркестра - Первой и Второй фантазий.
Первая половина 30-ых годов - создание Уз. Гаджибековым первых азербайджанских кантат (в том числе посвящённой 1000-летию Фирдоуси), пьесы для скрипки, виолончели и фортепиано "Ашыг саягы".
1932 - 1936 - написание оперы "Кероглы"
1937, апрель - премьера оперы "Кероглы".
1938 - показ музыкальной комедии "Аршин мал алан" и оперы "Кероглы" в дни Декады азербайджанского искусства в Москве, на сцене Большого театра.
1938 - присвоение Уз. Гаджибекову почётного звания "Народный артист СССР".
1939 - 1948 - Уз. Гаджибеков - Ректор Азербайджанской Государственной Консерватории, председатель Союза композиторов Республики.
1941 - 1945 - создание романсов на газели Низами - "Без тебя", "Возлюбленная", кантаты "Родина и фронт", героико-патриотических песен "В добрый путь", "Сестра милосердия", "Материнское напутствие сыну" и др., пьесы "Джанги" для оркестра азербайджанских народных инструментов, замысел опер - "Бабек", "Фируза" и др.
1944, декабрь - один из руководителей и участников Декады музыки республик Закавказья в Тбилиси.
1945 - создание Уз. Гаджибековым гимна Азербайджана.
1945 - издание книги "Основы азербайджанской народной музыки".
1948, 22 ноября - У. Гаджибеков скончался.
Имя его присвоено
Азербайджанской Государственной Консерватории,
Азербайджанскому симфоническому оркестру (1944),
Одной из центральных улиц г.Баку.
<B>По адресу Баку, 370009, ул. М. Азизбекова, 67 располагается Дом-музей композитора.

Uzeir Hajibeyov is a great composer and a pioneer of the world music culture of XX century.
He is one of the first musicians, who could assist to interaction of two cultures: the western and eastern ones.
He was the founder of new historical way of Azerbaijan musical culture's development as well as development of Azerbaijan composers' school. He was the first one in many points of Azerbaijan music:
- ancestor of first Azerbaijan opera;
- musical;
- other genres;
- specialist in folklore;
- great musician-scientist;
- originator of new tune theory, not only for Azerbaijan music, but for the Eastern one;
- pioneer in many areas;
- publicist;
- author of satirical articles;
- librettist;
- dramatist;
- public figure;
- creator of the first eastern theater;
- creator of the first eastern conservatoire.

The essential dates of his life:
September 18, 1885 - birth at Agjabedi village, near Shusha.
1899 - 1904 - education in Gori seminary.
1905 - arrival to Baku, the start of journalist activity.
1907 - edition of the Russian-Tatar and Tatar-Russian Dictionary of Political, Juridical, Military, and other terminology.
1907 - creation of the first Azerbaijan and really eastern opera "Leyli & Mejnun" (based on Fizuli's poem "Leyli & Mejnun")
1908 - (January, 25) premiere of the "Leyli & Mejnun" opera
1909 - creation and premiere of the "Sheikh Sanan" opera
1909 -1910 - creation and premiere of the musical "Husband & Wife"
1910 - opera "Rustam & Zokhrab"
1910-1911 - musical "If not one, then the other"
1912 - opera "Shakh Abbas & Khurshid Banu"
1912 - opera "Asli & Kerem"
1912-1913 - Education in Moscow, at private musical courses of A. Ilyinsky
1913-1914 - Education in St. Petersburg (January-July 1914 - in St. Petersburg Conservatoire)
1913 - musical "Arshin Mal Alan"
1915 - opera "Garun & Leila"
1918 - creation of the national anthem of the first Azerbaijan Democratic Republic (words of Akhmed Javad)
1921 - issue of the article "Musical-enlightener Objectives in Azerbaijan". This article was a kind of program to develop musical culture in Azerbaijan. Musical-aesthetical thesis on necessity to interrelate between western and eastern musical cultures was formed just in this article for the first time.
1921, August - Uzeir Hajibeyov originated Azerbaijan State Conservatoire according to his written report-charter.
1922 - creation of the Turkic Musical School assigned for Azerbaijan students.
1925 - he started to work on his book "Principles of Azerbaijan Folk Music"
1927 - jointly with Muslim Magomayev, he issued first anthology of Azerbaijan Folk Songs
1921-1928 - teaching activity in Azerbaijan State Conservatoire (disciplines: to play on tar from music, and Principles of Azerbaijan Folk Music)
1928 - he initiated and organizes the First Congress of Azerbaijan Ashugs.
Late 20th - early 30th - creation of the first marsh songs ("Komsomolka," "Red Army Marsh," etc.)
1931 - he initiated the first Azerbaijan Orchestra of Folk Instruments (playing on notes)
1931 - creation of first works for this orchestra: (first and second Fantasies.)
30th years - creation of first Azerbaijan cantatas (including those, devoted to 1000 year anniversary of Firdowsy), piece for violin, cello, piano, "Ashig Sayagi"
1932-1936 - creation of opera "Keroglu"
1937, April - premiere of opera "Keroglu"
1938 - opera "Keroglu" and musical "Arshin Mal Alan" at the stage of "Bolshoi Theater" (10 days of Azerbaijan Arts in Moscow).
1938 - He was awarded by the Honored Title (People's Artist of the USSR).
1939 -1948 he works as Rector of Azerbaijan State Conservatoire, and Chairman of the Composers' Union.
1941-1945 creation of: romances, gazels "Without you" (words of Nizami) and "Sweetheart," cantata "Fatherland & Front," heroic and patriotic songs "Farewell," "Nurse," and "Mother's Farewell to Son," etc., piece "Jangi" for Folk Instruments Orchestra, plans to create operas "Babek" and "Firuza."
1944, December - he is one of the Heads and participants of "10 Days of Trans-Caucasus Music" in Tbilisi.
1945 - he created Azerbaijan national anthem
1945 - he published his book "Principles of Azerbaijan Folk Music"
1948, November 22, Uzeir Hajibeyov deceased.
Azerbaijan State Conservatoire, Azerbaijan Symphonic Orchestra, and one of the central streets of Baku were named after him. Hajibeyov's House-Museum is functioning in Baku.

</B>

[Флюид]

Следует отметить замечательного композитора - Арифа Меликова,особенно его всемирно известный балет "Легенда о любви",кстати,он ныне здравствует и успешно ведет класс композиции в бакинской музыкальной академии.

http://legenda-ballet.narod.ru/avtors/melikov.htm

[Gardov]

И еще Бюль-Бюль Оглы по-моему

[AZERBAiJAN]

fluuuuuuuuuuuuuuuu

[AZERBAiJAN]

Полад Бюль-буль оглы



http://www.natarsan.az/modules.php?n...gories_id=1025

[Gedact]

Господа музыканты!
Не подскажите ли где можно надыбать ноты Ф.Амирова " 1000 и одна ночь.
Клавир или партитуру??????????????????
НАДА

[AURINKO]

fluuuuuuuuuuuuuuuu

http://www.youtube.com/watch?v=VMGZ74ES0m0

[Finezza]

Ну вот, такая серьёзная тема - и такое несерьёзное её понимание....

[sesquialtera]

Так у них там и орган-то вроде только один - в Баку, если и этот ещё не растаскали... Какая уж там музыка... Разве что на каких-нибудь зурнах Церквей у них там нет, муллы вроде бы музыкой не занимаются... Или всё-таки занимаются?