Ниже приводится выдержка из справочника для туристов — раздел под заголовком «Эйзельбарское музыковедение». «Мы рады возможности посвятить несколько строк краткому анализу музыки для того, чтобы наши гости могли в полной мере оценить достоинства и преимущества отдыха на Эйзельбаре. Начнем с прямого нападения на распространенное представление о так называемой «таинственной сущности» музыки. Каким образом последовательность шумов, независимо от чистоты вибрации или точности гармонических сочетаний, вызывает эмоциональную реакцию в человеческой душе? Шум как таковой, в конце концов, не имеет никакого смыслового содержания. Рассмотрим два аспекта музыки — ее естественные физиологические аналоги и ее символику. Невозможно не заметить тот факт, что музыкальные темпы соответствуют диапазону физиологических ритмов, прежде всего частоты сокращений сердца. Музыкальные произведения, исполняемые в слишком быстрых или слишком медленных темпах, выходящих за пределы диапазона физиологических ритмов, немедленно воспринимаются как неестественные и натянутые. Лишь в редчайших случаях очень быстрые или очень медленные темпы соответствуют человеческой природе. Погребальная песнь есть сублимация горестных стонов. Джига подражает частому бодрому топоту ног. Сходным образом, практический опыт показывает, что наиболее привлекательные или сильнодействующие музыкальные тембры напоминают органические процессы — человеческий голос, пение птиц, мычание скота. Гармонические выразительные средства, создающие напряжение с последующим его разрешением, также аналогичны напряжениям и разрешениям физиологического характера — например, подъему тяжелого груза с его последующим высвобождением, запору и последующему облегчению, страху наказания и радости, вызванной отменой наказания, жажде и утолению жажды, голоду и насыщению, эротическому томлению и его удовлетворению, накоплению кишечных газов и выпуску оных, утомлению жарой и нырянию в прохладный бассейн. Эйзельбарские музыковеды произвели исчерпывающий анализ всех этих процессов и безупречно компетентны в области синтеза наиболее эффективных тембров, темпов, крешендо и диминуэндо. Эйзельбарская музыка универсальна! Для того, чтобы уяснить себе содержание нашей музыки, не нужно быть шаманом или безумным поэтом. Все — богатые и бедные, интеллектуалы и тупицы — испытывают примерно одни и те же физиологические ощущения. Музыкальная символика — более сложная дисциплина, требующая изучения процессов мышления и памяти. Восприятие музыкальных символов начинается, когда младенец слышит колыбельную, напеваемую матерью. В рамках каждой культуры используется характерный для этой культуры типичный набор музыкальных символов. Если слушатель утверждает, что он понимает или ценит музыку, относящуюся к чуждой слушателю культурной среде, можно смело считать такого слушателя, мягко выражаясь, идиотом или мошенником. Тем не менее, когда широко распространенная культура (например, культура Ойкумены) оказывает длительное и повсеместное влияние на местную культуру, символики смешиваются таким образом, что слушатель с планеты А может в какой-то степени понимать музыкальные произведения, предназначенные для слушателей с планеты Б. Эйзельбарские музыковеды умело применяют музыкальную символику Ойкумены, обогащая ее, в разумных пределах, специфическими местными звуковыми идеограммами. В их распоряжении огромный ассортимент ладов, аккордов, мелодических оборотов и гармонических последовательностей, тщательно отсортированных по категориям, снабженных краткими описаниями и пронумерованных. Заложив теоретическую основу в соответствии с вышеизложенными принципами, музыковеды способны производить с помощью вычислительных синтезаторов замечательную, полезную и разнообразную эйзельбарскую музыку. В древности люди дули в устройства из дерева и металла, стучали по резонаторам и вызывали скрип трением волокон по натянутым жилам, чтобы производить неравномерные, качественно несовершенные звуки. Даже сегодня в некоторых отдаленных, малоразвитых уголках Ойкумены еще практикуются такие варварские методы. Музыка, изготовленная примитивными средствами, неизбежно содержит случайные отклонения, включения и неточности, никогда не повторяется без непредусмотренных изменений и, следовательно, не поддается успешной рационализации независимо от опыта и объема знаний слушателя, пытающегося ее проанализировать. Изготовители такой музыки были и остаются позерами-эксгибиционистами, занимающимися бесплодным самолюбованием! Они возомнили себя «музыкальными аристократами»! Подобным амбициям, как и любым другим притязаниям на превосходство, нет места в системе всеобщего равноправия. Эйзельбарские музыковеды обучаются теоретическим принципам в атмосфере неукоснительной дисциплины. Благодаря мощным компьютерам и синтезаторам, позволяющим производить тончайшую настройку самых разнообразных параметров, они изготовляют эйзельбарскую музыку — музыку для всех и каждого, музыку для народа». Маск: Тэйри
Из блога primorec: Джек Вэнс «Дердейн»: Об общих впечатлениях и идеальном Прогрессоре Статья написана 8 июня 02:23 Вот и закончился примечательный цикл "Дердейн" , который открыл для меня Джека Вэнса с новой стороны и сразу перевел его в разряд любимых писателей. Поскольку я люблю хорошие книги, то вскоре вы прочитаете отзывы на все романы Вэнса, до которых я смогу дотянуться. Следующим будет роман "Станция Араминта" и прочие из цикла "Хроники Кэдвэлла" Джек Вэнс "Аноме" Джек Вэнс "Бравая вольница" Джек Вэнс "Асутры" На самом краю обжитого человеком Космоса, сферы Гаеан, плывет забытая всеми планета Дердейн, где нашли себе прибежище и необъятное поле для социальных экспериментов всякого рода изгои, религиозные фанатики, социопаты, упрямые консерваторы и не менее упрямые бунтари. Здесь они получили возможность реализовать все свои бредовые фантазии по части общественного и экономического устройства, проверить на практике любые религиозные, нравственные или философские идеи, которые только могут прийти в голову. И что же у них получилось? А получился странный, лоскутный мир, где каждая небольшая провинция живет по своим собственным внутренним законам, не влезая в дела других, но худо-бедно все же сосуществуя с соседями, поскольку в какой-то момент все вместе ради того, чтобы не поубивать друг друга, решили отказаться от личных свобод в пользу безопасности и дешевизны. Как все же искусно Вэнс плетет разноцветное полотно Дердейна: никаких длинных описаний, ничего явного — здесь фраза, тут поступок, небольшой абзац. Маленький эпизод порой рассказывает больше об истории, мифологии, логике поступков целых народов, делая романы этнографически более достоверными чем, если бы мы держали в руках научный труд о жизни Дердейна. А полотно, сотканное Вэнсом, поистине масштабно, и каждая ниточка в нем важна — будь то маленькая секта Хилитов, летающие герцоги Паласадры, работорговцы Караза или космические пираты Кхахеи. Вместе они сплетаются в яркое, завораживающее полотно, на котором постепенно проступает единый рисунок. Все три романа с первого взгляда разные по своему содержанию и композиции. "Аноме" с его медленно развивающимся действием, множеством деталей, более этнографический, чем приключенческий. "Бравая вольница", порой становящийся почти боевиком с политическими интригами, сражениями с захватчиками и инопланетными загадками. И "Асутры" с его тайнами галактической политики, почти невозможным путешествием и такой же невозможной победой, и неожиданным финалом, который перечеркивает уже устоявшееся мнение обо всем происходившем на протяжении трех романов. Но все истории — маленькие и большие — объединяет одно. В той или иной мере все они рассказывают о свободе, как внутреннем состоянии человека, и самых разных формах, которые принимает несвобода, и которые существуют независимо от нас, даже если мы сами и отрицаем их наличие или влияние. Да и вообще, нужна ли эта свобода, если за нее требуется платить более высокую цену, чем за тихое и безопасное существование? Ответа, кстати, в романах нет. Есть только позиция обывателя, рассуждающего, что лучше: дешевое послушание или разорительная независимость. И вообще можно ли быть полностью свободным в таком сложном мире, владеть всем объемом нужной информации, чтобы говорить о независимости своих решений или непредвзятом подходе. Хотя бы наш герой Гастель Этцвейн более свободен, чем все вместе взятые жители Дердейна. Он может мыслить самостоятельно, на него не давят авторитеты, он может опираться на собственный опыт и сведения, добытые лично. Но вот оказывается, что правда, добытая Гастелем в тяжелых испытаниях — лишь маленький кусочек огромной мозаики сферы Гаена. Тут очень хочется вспомнить о таком неприятном герое, как земной историк Ифнесс — вэнсовский вариант Прогрессора, который то появляется на сцене, активно вмешиваясь в действие, то отстраняется в самый ответственный момент, то вообще исчезает на неопределенное время, оставляя прочих героев разбираться с множеством проблем в одиночку, когда помощь землянина жизненно необходима, бесконечно жалуется на какие-то мелкие интриги, восхваляет свой ум и знания. Этот герой вызывает раздражение, отрицание, возмущение: разве таким должен быть носитель цивилизации и древней культуры? А ведь он почти идеальный Прогрессор: дарящий нуждающемуся даже не удочку вместо рыбы, а условия эту удочку сделать самому, не предоставляющий готовые знания, а создающий возможности для принятия самостоятельных решений, не унижающий подопечных удушливой опекой и морализаторством, не заставляющий жителей Дердейна следовать по избранному небожителями пути, а признающий их право на собственную историю и собственные ошибки. Он не водит за руку подопечных, не окружает их заботой, не дарит знаний и не облегчает жизнь. Напротив, он эту жизнь всячески усложняет неприятными вопросами и поступками. И жаль, так жаль, что столь примечательный цикл пока остается вне поля зрения большинства читателей, тем более, что современных, или кому больше нравится — нестареющих, идей — хоть отбавляй. Его бы, Вэнса, слова, да в уши нынешним политикам и прочим власть имущим. И потому так хочется заинтересовать некоторых из пытливых читателей, кто любит не только форму, но и содержание, историей планеты Дердейн, плывущей на самом краю обжитого человеком Космоса.
«Тогда тебе придется учиться так, как это делают взрослые — читая книги, соблюдая режим, выполняя упражнения и решая задачи. Понемногу ты научишься мыслить логически, а не посредством сопоставления ощущений и настроений». «Наверное, это невероятно скучно! — пробормотала Меланкте. — Ломать себе голову, корпеть над книгами, рассуждать — короче, приобретать смехотворные привычки Шимрода!» Юноша-аскет смотрел на нее без особого интереса: «Выбирай!» «Если мне придется корпеть над книгами, я ничему не научусь и вдобавок сойду с ума. Разве ты не можешь собрать воедино достаточный объем житейской мудрости, опыта, чувства юмора и способности к сопереживанию — и сразу заполнить ими пустоту в моем мозгу?» «Нет! Выбирай!» — неожиданно резко ответил Тамурелло. Его реакция вызвала у Меланкте подозрение: не скрывает ли что-то лукавый чародей? «Я вернусь в Исс и подумаю». Тамурелло словно ждал этой фразы — он тут же произнес немногословное заклинание. Вихрь подхватил Меланкте и взметнул ее выше облаков, в ослепительный солнечный свет. Она успела заметить блестящее зеркало океана и линию горизонта — и почувствовала под ногами песок знакомого пляжа. Меланкте присела на теплый песок, обняв руками колени. Отряды короля Эйласа уже двинулись на юг — берег опустел до самого устья реки. Меланкте смотрела на игру волн, переливавшихся бликами под солнцем. Зеленый прибой вздымался, закручиваясь барашками, рассыпался по песку шипящей белой пеной и с печальным вздохом облегчения откатывался обратно в море. Просидев на пляже не меньше часа, Меланкте поднялась на ноги, стряхнула с одежды песок и поднялась по ступеням в свой тихий тенистый дворец. Лионесс, Зеленая жемчужина
Из блога primorec: Джек Вэнс «Асутры»: дешевое послушание или разорительная независимость?Статья написана 4 июня 05:49 Извиняюсь за некоторую задержку отзыва. сегодня мы завершаем знакомство с романами цикла Джека Вэнса «Дердейн» последней частью истории «Асутры». Меня настолько впечатлили эти романы, что решила не отвлекаться пока на других авторов, и потому следующей будет рецензия на роман «Станция Араминта». Джек Вэнс «Асутры» Приятно оказаться правой. Можно надуть щеки и распушить хвост от сознания своей догадливости и читательской эрудиции. Но, как это не удивительно, еще приятнее оказаться неправой. Я все же оказалась права, и в третьей части мы отправляемся в новые места. Сначала с уже неплохо изученного Шанта на огромный, таинственный Караз, населенный варварскими племенами кочевников и бандами работорговцев. А затем дальше, дальше, как обещано — по следам Асутров, на негостеприимную Кхахею, где звучат сколько то там тысяч напевов древней расы Кха. Вроде бы все понятно- дорожное приключение, по которому соскучилось сердце бродячего музыканта Этцвейна, наконец освободившегося от противных ему политических забот и властных интриг Аноме. Приключение планетарное — с кибитками кочевников, грязными кабаками маленьких городков, причудливыми обычаями изолированных племен. Приключение космическое — с лихостью захвата вражеского звездолета, горечью поражения, отчаянием плена, безнадежностью восстания рабов, невероятностью победы и неожиданностью в самом финале. Но тут мы подходим к тому, как, порой, приятно ошибиться, и там, где с первого взгляда обнаруживается твердый боевик, со второго оказывается литература порядком выше по своему скрытому содержанию. Потому что сделав круг, начав с Шанта через Паласедру, через Караз, через Кхахею и опять на Шант, мы снова возвращаемся к теме свободы и несвободы. Вся третья часть, внешне такая приключенческая — о рабстве и свободе. О рабстве здесь почти каждая страница. О его внешних атрибутах- работорговле и работорговцах, целой экономической структуре и целой культуре, основанных на продаже и унижении одних разумных существ другими. И оказывается, все перечисленное присуще не только кочующим в кибиткам варварам, но и летающим между звезд пришельцам. Но еще больше о рабстве внутреннем, скрытом, глубинном. Почти все повествование нас окружают рабы, которые таковы не потому, что у них связаны руки или надет ошейник. Они рабы, потому, что такие по своей сути: слепо следующие по жизни за лидерами, живущие по давно устаревшим правилам и традициям, руководствующиеся не разумом, а инстинктами. И тут очень интересный момент: свободный человек Гастель Этцвейн не находит в себе к ним ни привязанности, ни жалости, ни милосердия. Но есть и другой важный момент — мнение той другой стороны, миллионов, которым Гастель подарил внешнюю свободу, когда был Аноме. «Без ошейника оно приятнее, конечно, хотя в нашем деле и простудиться недолго — но патриции и кантональные власти хотят, чтобы я за свободу платил. Спрашивается, что лучше: дешевое послушание или разорительная независимость?» Замечательный вопрос, который не устают повторять в нашем якобы «свободном» мире миллионы якобы «свободных» людей. Только за одну эту фразу можно уже ставить Вэнсу высший балл. Но ведь есть еще и концовка. Неожиданная, переворачивающая все, перемешивающая, представляющая неприятного землянина Ифнеса Иллинета в совсем другом свете, а вместе с ним и все происходившее на протяжении трех романов. Как было замечено, «достоверная информация уничтожает массу заблуждений». А также иллюзий, надежд и бесплотных мечтаний. Но разве это делает весь путь нашего героя от рабства к свободе менее значимым? Или может быть, ну и их, высокие материи? Не заморачиваться и не знать. Как говорит весельчак и оптимист Фролитц» «Кому нужна душа, как бы она ни лежала? Играют руками и головой, а заиграешь — мигом развеселишься».
Гм! — Мэдук перевернула страницу. — Вот ее указания по поводу того, как следует учить ворону говорить: «Прежде всего найди молодую ворону, сообразительную, веселую и способную. Обращайся с ней заботливо, хотя придется подрезать ей перья, чтобы она не улетела. На протяжении одного месяца добавляй в ее обычный корм свежую валериану, а также шесть жженых волос из бороды мудрого философа. Через месяц скажи: «Ворона, уважаемая ворона! Ты меня слышишь? Когда я подниму палец, говори! Пусть слова твои будут умными и уместными, чтобы мы обе веселились, и чтобы нам обеим было легче переносить одиночество. Говори, ворона!» Я выполняла все указания настолько точно, насколько это было возможно, но все мои вороны отказывались говорить, и никто никогда не облегчит мое одиночество»». «Странно! — заметил сэр Пом-Пом. — Подозреваю, что философ, из бороды которого она выдрала шесть волос, не был по-настоящему мудр — или, может быть, вообще не был философом и обманул ее, предъявив поддельные рекомендации». Лионесс, Мэдук
Сообщение от kalina Красиво пристроилась ))
Красиво пристроилась ))
Образовалась лишняя копия однотомника Дердейн. На последней странице напечатано PROOF (корректорская копия), белая бумага (ошибка типографии, должна быть желтоватая), слегка побитые углы; других дефектов нет. Пошлю по почте кому угодно, кто пришлет мне свой адрес в личку, куда угодно - хоть на Камчатку, хоть на Южный полюс ))) Выбрасывать жалко ((
Из-за зеркала послышался голос — и Сульдрун заметила, что нижняя часть рамы зеркала была вырезана в виде широкого рта с уголками, загнутыми вверх: «Письмена предупреждают: «Сульдрун, милая Сульдрун! Уходи отсюда, пока тебя не постигла беда!»» Сульдрун оглянулась по сторонам: «Какая беда мне грозит?» «Как только бесенята в бутыли ущипнут тебя за палец или за волосы, ты узнаешь, какая». Обе головы тут же отозвались, перебивая одна другую: «Какое оскорбительное замечание! Мы безвредны, как голуби мира! — О, как горько подвергаться злопыхательствам и клевете, когда мы не можем даже надеяться на торжество справедливости!» Сульдрун попятилась подальше от гомункула и обратилась к зеркалу: «А кто со мной говорит?» «Персиллиан». «С вашей стороны очень любезно, что вы меня предупредили». «Возможно. Время от времени я руководствуюсь извращенными побуждениями». Сульдрун осторожно подошла ближе к зеркалу: «Можно посмотреть?» «Да, но учти, что тебе может не понравиться то, что ты увидишь». Сульдрун задумалась. Что может ей не понравиться? В любом случае, предостережение даже разожгло ее любопытство. Она пододвинула к зеркалу трехногий табурет, стоявший в стороне, и влезла на него, чтобы смотреть прямо в стекло: «Персиллиан! Я ничего не вижу — то есть, как будто смотрю в небо». Поверхность зеркала подернулась дрожью; на мгновение ей в лицо взглянуло другое, мужское лицо, безупречно красивое — темные вьющиеся волосы, тонкие брови над блестящими темными глазами, прямой нос, достаточно большой, но не слишком большой рот… Волшебство иссякло. Сульдрун снова смотрела в пустое пространство. Она задумчиво спросила: «Кто это был?» «Если ты его когда-нибудь встретишь, он сам тебе скажет, кто он такой. А если ты его больше никогда не увидишь, то тебе и не нужно знать, как его зовут». «Персиллиан, вы надо мной смеетесь». «Возможно. Время от времени я показываю вещи, недоступные воображению, издеваюсь над невинностью, предлагаю нелицеприятную правду лжецам или не оставляю камня на камне от притворной добродетели — в зависимости от того, к чему меня склоняет извращенность. А теперь я замолчу, потому что мне так приспичило». Сульдрун слезла с табурета, часто моргая — слезы наворачивались ей на глаза. Она растерялась от замешательства и подавленности… Двуглавый гоблин внезапно изловчился, выгнув одну из шей, и цапнул клювом волосы Сульдрун. Он едва дотянулся — ему удалось схватить только тонкую прядь, которую он вырвал с корнем. Спотыкаясь, Сульдрун выбежала из алькова. Она уже закрывала потайную дверь, когда вспомнила о свече. Снова забежав внутрь, она схватила ночной фонарь и скрылась. Дверь захлопнулась, приглушив глумливые возгласы развеселившегося гомункула. Лионесс, Сад принцессы Сульдрун
Из блога primorec: Джек Вэнс «Бравая вольница»: зачем нужна власть Статья написана 29 мая 04:38 Продолжаем знакомство с трилогией Джека Вэнса «Дердейн». Если кто-то заскучал от описания первого романа «Аноме», как более социального, спешу обрадовать. вторая часть «Бравая вольница» практически ушел от неспешности и этнографичности в сторону приключения. Хотя и социальная часть очень и очень неплоха. Очень близко к «Хрустальный дождь» Тобиаса Бакелла и «По ту сторону тьмы» Бэнкса, хотя два последних романа и написаны значительно позже. Джек Вэнс «Бравая вольница» Стоит признаться, что практически все мы грешим этим: устроившись поудобнее вечерком в кресле, с кружкой пивка или чашечкой кофе — в зависимости от пристрастий и воспитания, порассуждать о безобразном правлении, бездарных правителях, растущем всеобщем идиотизме, ошибках в политике — без разницы внутренней или внешней. Посетовать, что такие замечательные мысли и предложения, рожденные в жарких дебатах или вялых монологах на миллионах кухнях и тысячах форумах, не доходят до верхов. И так это кажется просто — дайте нам власть, мы вам покажем, как править, чтобы всем «стало хорошо».Вот свершившаяся мечта всех критиков, мечтателей и оппозиционеров. Власть полная, неограниченная финансами и законом, ни с кем не разделяемая. И попадает она в руки человека честного, милосердного, умного, справедливого, единственного свободного человека в несвободном мире, действующего не из корыстных побуждений или в интересах какой-то группы, а исключительно из чувства долга и ответственности. Идеальный случай: исправить ошибки, покарать виновных, облегчить жизнь невинным. Шанту фантастически повезло, что Аноме волей случая в самый критический момент истории стал наш герой, бывший раб, бывший послушник секты религиозных фанатиков, бродячий музыкант Гастель Этцвейн. Он действует не как неопытный и необразованный юнец, а проживший жизнь мудрец, искушенный в интригах политик, закаленный в сражениях боец и опытный управленец, оперирующий хладнокровно и расчетливо финансовыми потоками, материальными ресурсами и людьми. И при этом власти не желающий ни в коей мере. Пожалуй, сам институт анонимной власти и достаточно подробное описание его функционирования самое любопытное во второй части. Занятное допущение: если власть анонимна, то некому давать взятку, нет поля для плетения интриг и вообще политической деятельности. Такая власть сразу предполагает, что ее носитель не будет выделяться на общем фоне. С такой властью не позаигрываешь: Аноме с заветной кнопкой от взрывающихся ошейников может оказаться старичок на лавочке или торговец на рынке. И это, пожалуй, самое большое фантастическое допущение: за 2 тысячи лет до власти не дорвался маньяк, взрывающий обывателей по своей прихоти, или «высокоморальный» идеалист, стремящийся искоренить многочисленные причудливые секты Шанта. Или карьерист, мечтающий стать императором мира, передавая власть по наследству. Ну не смогла я поверить в такое, настолько это не свойственно природе человеческой. Но это так, отвлеченное. Не думайте, что вся вторая часть трилогии состоит только из рассуждений о власти. Наоборот, действие постепенно уходит от социального в сторону приключенческого. В небольшом объеме сосредоточено очень много динамичных событий, в центре которых — война с неведомыми захватчиками. Здесь есть все, что душе угодно: разработка долговременной стратегии, жестокие и кровавые схватки, шпионаж и диверсии, генетические манипуляции/жаль, что не очень подробно, ведь затронуты были вполне современные аспекты /, социальные эксперименты, странные обычаи, политика, пропаганда, неразгаданные тайны. Часть доставшихся из романа «Аноме» загадок получат довольно неожиданное объяснение, часть получит подпитку новыми недомолвками и странностями. Более того, действие выйдет за пределы обособленного Шанта, станет общепланетарным и явно готовится выйти за пределы планеты Дердейн, поскольку на сцену выходят новые действующие лица — Асутры.
Из блога primorec: Джек Вэнс «Аноме»: о свободе и несвободе Статья написана 27 мая 05:11 Я не даром сравнила "Дердейн" с романами Хайнского цикла Ле Гуин. Это произведение, где проработано практически все: мир, герои, и нет ничего второстепенного. Но все это ради одного — поговорить о том, что важно для ныне живущих. в данном случае о свободе и власти. Сначала хотела написать отзыв на весь цикл разом: романы невелики и более похожи на части одного объемного произведения. Но начала читать вторую часть и поняла, что они различны по своему наполнению. И достойны того, чтобы каждой уделить внимание. Поэтому с радостью рекомендую любителям социальной фантастики с существенным приключенческим уклоном: Джек Вэнс "Аноме": Джек Вэнс "Аноме" Помнится, когда я прочитала последний роман из Хайнского цикла Ле Гуин, то впала в беспросветную тоску. Казалось, уже не найти в фантастике произведений с такой же степенью проработки, с такой достоверностью — не вымученной, а обыденной, бытовой, когда сразу и безоговорочно веришь в каждую деталь, пусть при этом и нарушаются все известные физические законы. Казалось, уже не будет такого же глубокого проникновения в самые сокровенные уголки человеческой души, в какую бы причудливую оболочку эта душа не была бы заключена. И не будет такого горького и откровенного разговора с писателя с читателем о вечных проблемах человечества.Никогда не говори "никогда". Вот перед нами трилогия Джека Вэнса, не слишком известная, судя по количеству отзывов. Настолько близкая ко всему, о чем я тосковала после Хайнского цикла, насколько это возможно. Перед нами история сначала мальчика, потом юноши и мужчины, который перестал быть маленьким рабом Муром и стал негласным правителем целого мира Гастелем Этцвейном. История в сущности однозначная- о том, что такое несвобода, и что такое свобода. Планета Дердейн — мир очень благоприятный и добрый к человеку. Он позволил воплотить разным фанатикам самые бредовые свои фантазии, создать огромное множество независимых человеческих сообществ, отличающихся странными социальными связями и традициями. Общество внешне безопасное, относительно благополучное и процветающее. И беспредельно несвободное, где жизненный путь каждого определен веками проверенными традициями и законами, но главное — всеобщим и добровольным отказом от личной свободы. Мир этот проработан с этнографической точностью. Каждая деталь, каждое причина поступка и сам поступок соответствуют описываемому социальному устройству, богатой истории и легендариуму. Пусть порой происходящее доведено до полного абсурда, но от этого не становится менее достоверным, поскольку базируется на самых основах человеческой природы. На жажде покоя и безопасности, страстном желании избежать любой ответственности за трудные и непопулярные решения, и таком же, не менее страстном, желании переложить вину за свои беды на кого-то другого. История начинается, как рассказ о личном обретении свободы и постепенно превращается в общечеловеческий разговор о власти и свободе, об их сочетании и взаимодействии. Есть в романе один очень впечатляющий эпизод: перерождение раба Мура в свободного человека Гастеля Этцвейна. В нем очень много человечности, в том, как герой, пытаясь вырваться из темницы, то бросается вперед, то отступает, ползет темноте на ощупь по грязному полу, плачет, стонет, пока не выбирается и распрямляется, становясь внутренне свободным, хотя на нем и остается рабский ошейник. И эта внутренняя свобода дает ему возможность ставить и достигать, казалось бы, недостижимые цели, задавать непростые вопросы и искать — пока не находить, а только искать — ответы на них. Но вот к концу истории разговор уже идет совсем о другом. Мы так часто говорим о том, что правители плохи и бездарны, они все делают не то и не так, а попади нам в руки настоящая, реальная власть, то мы бы... Вот он случай — власть в руках свободного, мыслящего, добропорядочного, справедливого, милосердного, взявшего ее с самыми благими намерениями. Он сможет наделить свободой людей, которые пропитались многовековым рабством? Он улучшит мир? Или ввергнет его в хаос и разрушение? Ответ мы получим уже в следующей части. Роман должен понравиться поклонникам Ле Гуин своей этнографичностью, неспешностью и психологизмом. Читать его можно только, как часть целого. Это скорее часть большого романа, чем отдельное произведение. Он оставляет чувство незавершенности большим количеством неразрешенных загадок и ничтожно малым числом даже не ответов- намеков на ответы.
Десятки подвижников, вдохновленных верой, заплатили ужасную цену за свое рвение. Святой Эльрик взошел босиком на Смурийскую скалу, где намеревался подчинить себе огра Магра и обратить его в истинную веру. По сведениям сказателей, святой Эльрик прибыл в полдень, и Магр вежливо согласился выслушать его увещевания. Эльрик прочел впечатляющую проповедь; тем временем Магр развел огонь в яме. Эльрик толковал Священное Писание, обильно приводя цитаты, и воспевал хвалу преимуществам христианства. Когда он закончил, в последний раз провозгласив «Аллилуйя!», Магр поднес ему чарку эля, чтобы тот промочил горло. Наточив нож, огр положительно отозвался о риторическом даре миссионера. Затем, одним взмахом, Магр отсек Эльрику голову, нарезал миссионера на куски, нанизал куски на рашперы и поджарил на огне, после чего отменно закусил святыми мощами с гарниром из лука-порея и капусты. Святая Ульдина пыталась крестить тролля в водах Черной Мейры, небольшого горного озера. Она была неутомима; несмотря на все ее старания, тролль изнасиловал мученицу четыре раза, чем довел ее, наконец, до отчаяния. В свое время Ульдина родила четырех бесят. Старший, Игнальдус, стал отцом зловещего рыцаря, сэра Сакронтина, не знавшего сна и покоя, пока он не убивал христианина. Других отпрысков святой Ульдины звали Драт, Аллейя и Базилья.[1] В Годелии друиды не переставали поклоняться богу Солнца Лугу, богине Луны Матроне, Адонису Прекрасному, оленю Кернууну, кабану Мокусу, демону тьмы Каю, грации Ши и бесчисленным местным полубогам. [1] Жития всех четырех нашли отражение в редкой монографии «Отродья святой Ульдины». Лионесс, Сад принцессы Сульдрун
Выдержка из апокрифа «Ученик аватара» в «Рукописи из девятого измерения»: «Справа и слева клубились, одна за другой, непроглядные завесы студнеобразного тумана, ничто не позволяло определить направление вверх или вниз. Что-то постоянно прибывало и удалялось, вызывая трепещущее ощущение поступления невидимых сообщений: все они далеко выходили за пределы возможностей осознания, доступных Мармадьюку. Он начинал подозревать, что доктрина темпорального стаза каким-то образом повлияла на транспозицию восприятий. «Почему бы еще? — дивился он, пробираясь на ощупь по лиловато-румяному полумягкому субстрату. — Почему бы еще мне приходило в голову, снова и снова, одно и то же слово: «плаксивость»? Он оказался на краю выпяченного полупрозрачного просвета — за ним плясали анаморфотические видения. Взглянув наверх, он заметил бахрому изогнутых стержней; снизу простирался розовый, слегка закругленный уступ, в который врастали такие же стержни. Сбоку нечто бугристое и пористое выступало подобно громадному носу; по сути дела — теперь он распознал чудовищный объект — это и был нос, со всеми присущими носу характеристиками: невероятное обстоятельство! Образ мыслей Мармадьюка претерпел соответствующие изменения. По-видимому, основная проблема заключалась в том, чтобы узнать, из чьего глаза он смотрел. В конце концов, многое зависело от точки зрения». Князья тьмы, Машина Смерти
Алюсс-Ифигения пожала изящными обнаженными плечами — на ней было длинное белое платье с оборками и без рукавов, модное в Карае: «Сион — любезный, справедливый и галантный человек приятной внешности; может быть, для меня он даже слишком хорош. В последнее время мне в голову приходят мысли и желания, о которых я никогда раньше не имела представления». Девушка обвела глазами гостиную, прислушалась к смешанному бормотанию вежливых бесед и снова повернулась к Герсену: «Мне трудно объяснить, что со мной происходит — но в эпоху, когда мужчины и женщины могут мгновенно пересекать космические бездны, когда существует ассоциация сотен миров, именуемая Ойкуменой, когда кажется, что для человеческого разума нет ничего невозможного, наша заброшенная маленькая планета, со всеми ее преувеличенными доблестями и пороками, представляется немыслимой». Герсен, гораздо лучше познакомившийся с мирами Запределья и Ойкумены, чем Алюсс-Ифигения, не разделял ее чувств. «Все зависит от того, с какой точки зрения ты рассматриваешь человечество, — ответил он. — Что тебя больше беспокоит: прошлое человечества, его настоящее или его надежды на будущее? Большинство обитателей Ойкумены, скорее всего, согласилось бы с тобой. Институт, с другой стороны...» Герсен невесело рассмеялся: «Ветераны Института, пожалуй, предпочли бы Тамбер повседневному прозябанию в Ойкумене». «Я ничего не знаю об Институте, — призналась принцесса. — Они — злодеи, преступники?» «Нет, — сказал Герсен. — Они — философы». Князья тьмы, Машина Смерти
Фордайс наклонился к соседнему столу и тихо спросил: «Как зовут друидийна?» «Дайстар». Фордайс удивленно повернулся к Этцвейну: «Твой отец?» Не находя слов, Этцвейн молча кивнул. Фордайс вскочил: «Пойду скажу ему, что здесь его кровный сын, тоже хитанист!» «Нет! — сказал Этцвейн. — Не нужно ничего говорить». Фордайс медленно сел: «Почему же нет?» «У него, наверное, уйма детей от разных женщин. Само собой, из них многие стали музыкантами. Зачем отнимать у человека время пустыми любезностями?» Фордайс пожал плечами, но возражать не стал. Снова Дайстар ударил по струнам. Теперь музыка напоминала о путнике, идущем в ночи по незнакомой дороге — время от времени путник останавливался полюбоваться на звезды. По какой-то причине, непонятной ему самому, Этцвейн чувствовал себя неудобно. Между ним и Дайстаром — незнакомым ему, в сущности, человеком — существовало напряжение. Этцвейн не мог предъявить Дайстару никаких претензий, не мог упрекнуть его за поступок или бездействие. Долг Дайстара перед Эатре был не больше долга любого из путников, заходивших в хижину на Аллее Рододендронов — так же, как они, он уплатил сполна и пошел своей дорогой. Этцвейн даже не пытался понять, что происходило у него в голове. Он извинился перед Фордайсом, вышел из «Старого Караза», глубоко подавленный, и побрел в табор Фролитца. Мысль о судьбе Эатре не давала ему покоя. Он ругал себя за лень, за отсутствие прилежания. Ему удалось скопить немного денег, хотя заработка едва хватало. Этцвейн не жаловался, трудности жизни его не пугали. В труппе Фролитца он нашел кров и пищу. Кроме того, Фролитц давал уроки и предоставлял возможность практиковаться. Музыканты — за исключением друидийнов — редко богатели. Поэтому оркестранты нередко уходили попытать счастья в одиночку. Успеха добивались немногие. Большинство, обнаруживая, что никто не желает платить за их еду и ночлег, пытались украшать исполнение бравурными пассажами и претенциозными манерами, а когда и это не помогало, начинали петь песни под аккомпанемент хитана, развлекая крестьян, детей и другую музыкально невежественную публику. Вернувшись в табор, Этцвейн долго предавался мрачным размышлениям. Иллюзий не было: недостаточное мастерство и недостаточный жизненный опыт не позволяли ему стать друидийном. Что ждало в будущем? Жизнь в труппе Фролитца не так уж плоха: хотел ли он большего? Этцвейн открыл тумбочку у постели, вынул хитан. Усевшись на ступенях фургона, он стал играть медленную меланхолическую мелодию — под нее любили танцевать паваны жители Ильвийского кантона. Звуки выходили сухими, вымученными, безжизненными. Вспомнив упругую, настойчивую музыку, вырывавшуюся из-под пальцев Дайстара, музыку, жившую своей жизнью по своим законам, Этцвейн сначала поддался унынию, потом печали, потом — горечи и гневу. Он гневался на Дайстара, на себя, на весь мир. Уложив хитан, он бросился на койку, пытаясь привести в порядок мысли, вихрем кружившиеся в возбужденной молодой голове. Дердейн, Аноме
Этцвейн прочел плакат: «Говорим: АНОМЕ — подразумеваем: Шант! Говорим: Шант — подразумеваем: АНОМЕ! АНОМЕ и Шант — едины! АНОМЕ с нами — всегда и везде! Крамольные шутки — преступное вредительство. Неуважение к власти равносильно подстрекательству к бунту. С благосклонной недремлющей бдительностью! С усердием, не знающим сомнений и сожалений! С непреклонностью самодержавного могущества! АНОМЕ — служит — Шанту! АНОМЕ — наш ветровой!» «Все правильно, — глубокомысленно кивнул Этцвейн. — Кто развешивает плакаты?» «Откуда я знаю? — огрызнулся Фролитц. — Может, Человек Без Лица сам шныряет по ночам и пугает тех, кто болтает лишнее. Будь я на его месте, я бы тоже забавлялся. Не советую, однако, привлекать его внимание жалобами и требованиями. Тем более, если они справедливы и разумны». «Как же так? Почему?» «Зачем у тебя голова на плечах? Думай, пока не оторвали! Предположим, ты недоволен порядками в кантоне и желаешь, чтобы их изменили. Приезжаешь в Гарвий и подаешь петицию — самую разумную, самую обоснованную, самую справедливую. У Человека Без Лица три возможности. Он может удовлетворить просьбу и тем самым отдать кантональные власти на расправу возмущенной толпе — с непредсказуемыми последствиями. Он может тебе отказать — после чего каждый раз, открывая рот за кружкой пива в таверне, ты будешь попрекать Аноме и поносить его последними словами. Или он может без лишних слов оторвать тебе голову. Нет человека — нет проблемы». Дердейн, Аноме
Шатаясь и нелепо болтая руками, Этцвейн устремился к фургонам и подбежал к низенькому человеку с кислой физиономией, лет сорока, сидевшему на табурете и хлебавшему из кружки горячий чай. Этцвейн попытался собраться с мыслями и выпрямился, но голос его срывался и хрипел: «Я... Гастель Этцвейн. Возьмите меня в труппу! Смотрите, я без ошейника. Я музыкант». Коротышка чуть отпрянул, недоуменно насупился и вскинул голову: «Ступай, ступай себе! Ты что думаешь, мы принимаем кого попало? Тут собрались знатоки — попрошайки нам ни к чему. Иди, пляши на ярмарке!» По дороге рысью приближались ахульфы, за ними бежали раскрасневшиеся малолетние садисты. Этцвейн кричал: «Я не обманываю! Мой отец — друидийн Дайстар! Я играю на хитане!» Ошалело озираясь, он увидел инструмент, бросился к нему, схватил. Пальцы, грязные и мокрые, скользили по струнам, растянутые мышцы не слушались. Этцвейн пытался набрать последовательность аккордов, но произвел только нестройное бренчание. Мохнатая черная рука крепко взяла его за плечо и потащила направо. Другая схватила за локоть и рванула налево. Ахульфы разразились оглушительным тявканьем — каждый утверждал, что настиг добычу первый. Коротышка вскочил, уронив кружку, вытащил из связки дров сучковатую толстую палку и принялся яростно дубасить обоих ахульфов: «Прочь, адское отродье, прочь! Не смейте трогать музыканта!» Подоспели сыновья фермера: «Какой он музыкант? Обычный вор, бродяга. Крадет добро, заработанное тяжелым трудом. Нам разрешили отдать его ахульфам». Коротышка залез рукой в карман, бросил на землю пригоршню монет: «Музыкант не крадет, а берет — все, что ему нужно. Забирайте деньги и проваливайте!» Пацаны обменялись унылыми возгласами, пошмыгали носами, погрозили Этцвейну кулаками, неохотно подобрали грязные монеты и удалились. Вокруг них, тявкая, пританцовывали ахульфы — они старались напрасно, не получив ни денег, ни мяса. Дердейн, Аноме
Категории дневника
Последние посетители
Архив
Посмотреть профиль
Пометить как прочтённый
