Oleander

Данные «Диалоги» - не литературное произведение, их нельзя отнести к популярному в ХХ веке жанру «интервью с творцом». Это просто разговоры двух людей, который они ведут между собой вот уже два десятка лет. Один из участников, “Ander” - композитор, а второй, точнее, вторая, “Ole” взяла за правило записывать время от времени фрагменты этих бесед. Сознательно допуская вольности в отношении того, кому конкретно принадлежала в реальном разговоре та или иная фраза, соединяя в одно целое близкие по теме разговоры, между которыми иногда пролегал интервал в несколько лет, Ole старается передавать сами беседы по возможности дословно и сохранять их колорит. В этой «болтовне двоих» нет ничего научного; любитель серьезного теоретического анализа не найдет здесь ничего для себя интересного. Часть «Диалогов» были напечатаны в №4 журнала «Скрипичный ключ».

Ole: Мне хотелось бы прийти однажды на концерт и прочитать в программке название сочинения современного автора: «Музыка для вас»…
Ander: … и окунуться минут эдак на пятнадцать в мрачное занудство для невообразимого состава, вышедшее из-под пера очередного унылого модерниста…
Ole: Боже сохрани! Сочинение с таким названием должно быть жизнерадостным и милым, возможно – в меру трогательным или, наоборот, темпераментно-заводным, обязательно с твердой основой – «скелетом» и «мышцами», с хорошей энергетикой, но только не угрюмым.
Ander: Святая простота! Услышь тебя Роланд с Хеффертом, они бы объяснили, что современной веселой музыки быть не может. Музыка, по их мнению, ныне призвана не чувства выражать, а демонстрировать могучий интеллект своего создателя. Причем коэффициент этого интеллекта считается тем выше, чем большее количество современных технических достижений композитору удалось применить.
Ole: Ты не совсем прав: эмоции в современной музыке в принципе допустимы, лишь бы они были из черно-серо-фиолетовой гаммы.
Ander: Только в крайнем случае! Уверяю тебя, для «фирменного» авангардиста даже самые мрачные чувства – это моветон. Отчаяние, всякие там страхи и тому подобное – это возможно и даже нормально для музыки первой половины ХХ века. А нынче у композиторов одна молитва: «Господи, помоги мне изобрести прием, до которого никто до сих пор не додумался!» А если тебе эмоций захотелось, да еще приятных, тебя эти господа из университетов сразу анафеме предадут. Скажут: пшел вон в эстраду! Не оскверняй наш храм чистого интеллекта!
Ole: Позволь, но как же музыка может обходиться без эмоционального содержания?
Ander: Запросто! Если человек подходит к музыки с позиции чистой инженерии, его интересует не эмоциональное содержание, а возможность создания звуковых конструкций. Причем наиболее способные искренне увлекаются процессом конструирования, а всех остальных привлекает замечательная возможность быть «композитором», не обладая для этого необходимыми способностями.
………………………………………………………………………………………………….......


Ole: Какое событие на твой взгляд характеризует музыкальный ХХ век самым существенным образом? Например, в XVIII – это, очевидно, формирование классической мажоро-минорной системы и, как результат, смена стиля и логических принципов в музыке. В XIX – это, наверное, «романтический манифест», персонификация чувства. А в ХХ существует ли свое «событие века»?
Ander: В ХХ столетии картина достаточно пестрая… Если попытаться выделить главное, то я бы назвал разрушение мажоро-минорной системы и провозглашение «техники» как своего рода божества современного творчества. Музыка, как и другие виды искусства, не смогла избежать общей для ХХ века тенденции: искушения техникой. Все это тесно связано с упразднением «культа» человеческой личности, свойственного XIX веку.
Ole: Но ведь этот вопрос – что выражает музыка: человеческие эмоции или математические, космические и т.д. закономерности – так или иначе стоял «за кадром» всегда!
Ander: Но в лучшие времена и в лучших образцах соблюдалось некое равновесие: и композитору интересно, и слушателю комфортно. В конце ХIX века, особенно на его исходе, слишком много чувства в ущерб логике. ХХ век дал сильный крен в противоположном направлении, в сторону «технической доминанты».
…………………………………………………………………………………………………….
Ole: Ну-ка, не задумываясь: три самых значительных музыкальных произведения, написанных в ХХ веке?
Ander: Это будет очень субъективно.
Ole: Хорошо, тогда просто назови то, что тебе нравится больше всего.
Ander: «Весна священная»,«Болеро», «Игрок»,Скрипичный концерт Берга, «Рапсодия на тему Паганини».
Ole: Рахманинов? Разве он не формально присутствует в ХХ столетии? Разве не считают его осколком прошлого?
Ander: Взгляд на него изменится. Думаю, в дальнейшем на музыку Рахманинова будут смотреть как на факел свободы, пронесенный сквозь тоталитаризм ХХ века.
Ole: Ты имеешь в виду политический тоталитаризм?
Ander: Нет, музыкальный.Диктат композиторских «тоталитарных сект».
……………………………………………………………………………………………………..

Ole: Ты можешь назвать «смертный» грех музыкального ХХ-го?
Ander: Гордыня. Разрушив тонально-гармоническую систему, композиторы вообразили, что теперь смогут сами, при помощи научных закономерностей, конструировать новые глобальные системы. Но беда в том, что системы, зарекомендовавшие себя как универсальные и достаточно жизнеспособные, складывались в искусстве всегда спонтанно, стихийно-эмпирически. Это невозможно сконструировать в одиночку, как самолет или радиоприемник, будь ты хоть трижды гениальный изобретатель. Невозможно, даже если над проблемой работает целое «КБ». В лучшем случае наиболее талантливые создадут собственные системы «индивидуального пользования», а пожелавшие воспользоваться чужим ноу-хау дальше эпигонства не пойдут.
Ole: Как так? Разве нельзя развивать, например, серийную технику?
Ander: Можно, и развивали. Но если ты сравнишь два додекафонных сочинения, написанных с разницей в 20 лет, определишь ли ты на слух, когда написано которое из них? Музыка, как ни крути, искусство для ушей, а не для глаз. И дай бы Бог Шенбернгу и додекафонному Штокхаузену быть столь же различимыми на слух, как сочинявшие в одной и той же тонально-гармонической системе Шуберт и Шуман или, предположим, Чайковский и Рахманинов.
Ole: Так может быть, стоило не разрушать тональную систему, а продолжать развивать ее или попытаться как-то реформировать? И вообще, почему все не могло мирно двигаться дальше?
Ander: Нет. Поздний романтизм уже не поддавался модификации и к началу столетия дошел до той критической точки, когда его можно было только взорвать. Стоит послушать, например, “Te Deum” Макса Регера, чтобы понять: помочь здесь может только динамит. Разумеется, операция была необходима. Правда, осуществив ее, хватили лишку…
Ole: Так где же выход? Что, по-твоему, должны были делать композиторы на этом пепелище?
Ander: Во все времена существовало некое «божественное откровение», которое не позволяло самым чутким сбиться с курса в океане. Это – бытовая музыка. То, что звучит вокруг.
Ole: Значит, ты советуешь нынешним студентам консерватории слушать «попсу»?
Ander: Не помешало бы и это, хотя бы для того, чтобы те, у кого «в ушах бананы», научились бы наконец отличать «попсу» от талантливых образцов «легкого» жанра. Пусть бы проанализировали парочку шлягеров, поговорили бы о Биттлз, послушали PinkFloydи другую классику. И джаз. Мюзиклы Уэббера, наконец. Золото не с неба падает – добывается из неочищенных пород. Пока авангардисты создавали монстров в своих пробирках, чертили графики да громоздили септимы, «легкие» жанры проделали уже большую подготовительную работу. Осталось извлечь самое ценное и переплавить.
Ole: Ничего себе задачка!..