MFeht

В Тантревальском лесу и вокруг него существовало не меньше сотни обителей лесного народца — зачарованных цитаделей древних кланов. Щекотной обителью на Придурковатой поляне, всего лишь в получасе ходьбы оттуда, где кончался лес и начинались поля, правили король Тробиус и его супруга, королева Боссума. Их владения не ограничивались Придурковатой поляной — власть повелителя фей распространялась на такое пространство окружавшего обитель леса, какое, с его точки зрения, подобало его высокому сану. В Щекотной обители прозябали восемьдесят шесть фей, эльфов и других полулюдей. Некоторых из них следует упомянуть особо.

Эльф Боаб предпочитал являться в обличье бледно-зеленого юноши с крыльями и антеннами кузнечика. Он носил с собой черное перо, выдернутое из хвоста ворона, и записывал на листках из лепестков водяных лилий все происходившие в клане события, а также сделки Щекотной обители с другими кланами.

Мелкий бес Лохмоум любил забираться в человеческие жилища и потешаться над кошками. Кроме того, он часто заглядывал в окна, издавая стоны и гримасничая, пока не привлекал чье-нибудь внимание, после чего мгновенно скрывался.

Фея Гунделина, стройная и очаровательная проказница с развевающимися по ветру лавандовыми волосами и отливающими зеленью ногтями, передразнивала всех, кто ей встречался, вечно прихорашивалась и дурачилась, но никогда ничего не рассказывала, и никто не мог сказать, что хорошо ее знает. Она слизывала шафрановую пыльцу с пестиков в коробочках мака быстрыми движениями заостренного зеленого язычка.

Фея Уона просыпалась раньше всех, до рассвета, и наслаждалась свежими каплями росы, смешивая их с ароматным нектаром избранных цветов.

Толстый темнокожий гоблин, Мердок, дубил мышиные шкурки и плел из пуха совиных птенцов мягкие серые накидки и подстилки для детей эльфов и фей.

Эльф Флинк ковал волшебные шпаги, применяя инструменты и могущественные заклинания древних чародеев. Большой забияка и фанфарон, он часто исполнял балладу собственного сочинения, посвященную его знаменитой дуэли с гоблином Данготтом.

Фея Шиммир нахально дразнила королеву Боссуму и строила рожи у нее за спиной, подражая капризно подпрыгивающей походке своей повелительницы, в то время как остальные феи корчились, прижимая ладони ко рту, чтобы сдержать истерические приступы смеха. В наказание королева приставила ей ноги коленками назад и наградила вечным прыщом на носу.

Эльф Фалаэль, как правило, являлся в образе бежевого бесенка с телом мальчика и лицом девочки. Фалаэль бесконечно измышлял проказы; когда селяне ходили в лес собирать ягоды и орехи, именно Фалаэль заставлял их орехи взрываться пылью и превращал землянику в головастиков и жуков.


В той же обители прозябала фея Твиск, обычно выглядевшая как девушка с оранжевыми волосами в полупрозрачном, как туман, облачении до пят. Однажды, когда она бродила по мелководью в пруду Тильильвелли, ее застал врасплох тролль Манжон. Обхватив ее за талию, он вытащил фею на берег, сорвал с нее невесомую туманную ткань и приготовился предаться эротическим утехам. При виде приапического органа тролля, абсурдно огромного и покрытого бородавками, Твиск, охваченная отвращением, панически удвоила усилия, вырываясь, пинаясь и акробатически выкручиваясь. Вспотевший Манжон, однако, был гораздо сильнее, и под его весом силы начинали оставлять хрупкую фею. Она надеялась защитить себя волшебством, но от волнения не могла вспомнить ничего лучше заклинания, исцелявшего водянку рогатого скота. Заклинание это, впрочем, оказалось вполне эффективным: массивный орган Манжона съежился и превратился в нарост не больше желудя, потерявшийся в складках выдающегося серого брюха.

Тролль взвыл, приведенный в полное смятение и уныние, и взмолился о пощаде, но Твиск не знала жалости. Взбешенный ее упорством и бессердечием, Манжон закричал: «Смазливая ведьма, ты дважды меня провела — сначала заманила, а потом унизила! Будь ты проклята — я придумаю тебе подходящее наказание!»

Он отвел ее на дорогу, огибавшую лес. На перекрестке он соорудил нечто вроде позорного столба и привязал фею к этому сооружению. У нее над головой он повесил знак — «ДЕЛАЙТЕ СО МНОЙ ВСЕ, ЧТО ХОТИТЕ!» — и отошел на пару шагов: «Здесь ты останешься, пока три прохожих — будь то болваны, нищие или князья — не отведут с тобой душу. Таково мое заклинание в отместку за твое, и впредь будь поуступчивее с теми, кого встречаешь на берегу пруда Тильильвелли!»

Манжон решительно удалился, и Твиск осталась в одиночестве.

Первым путником, проезжавшим мимо, оказался рыцарь, сэр Джосинет из Облачного замка в Даоте. Остановив коня, он удивленно оценил ситуацию. «Делайте со мной все, что хотите! — прочел он вслух. — Леди, почему вас подвергли такому унижению?»

«Уверяю вас, уважаемый рыцарь, я оказалась в этом положении не по своей воле, — ответила Твиск. — Не я привязала себя к позорному столбу, согнувшись в три погибели, и не я повесила этот знак».

«Кто же это сделал и почему?»

«Тролль Манжон, чтобы мне отомстить».

«Тогда, разумеется, я сделаю все возможное, чтобы вас освободить».

Сэр Джосинет спешился и снял шлем, обнажив белобрысую голову и достаточно приятную физиономию с длинными висячими усами. Он попытался развязать путы, удерживавшие фею, но не добился успеха: позорный столб был заколдован.

«Леди, мои усилия тщетны, — признался наконец рыцарь. — Чертовы узлы не развязываются».

«В таком случае, — вздохнула Твиск, — пожалуйста, выполните предписание, начертанное на знаке. Я смогу освободиться только после того, как ему последуют трое прохожих».

«Это не слишком благородно, — покачал головой сэр Джосинет. — Я обещал, однако, по возможности способствовать вашему освобождению и не могу взять свои слова обратно». И он выполнил обещание с подобающим случаю усердием.

Сэр Джосинет хотел было остаться, чтобы составить компанию одинокой красавице и оказывать ей, по мере необходимости, дальнейшие услуги, но Твиск попросила его удалиться: «Другие путники могут не остановиться, если увидят вас рядом. Поэтому продолжайте путь и поспешите! Уже вечер, а я надеялась вернуться домой до наступления темноты».

«Дорога пустынна, — заметил рыцарь. — Тем не менее, время от времени ею пользуются бродяги и прокаженные, так что вам еще может улыбнуться удача. Будьте здоровы, леди, и всего хорошего!»

Прошел целый час — солнце склонялось к западу. Наконец фея услышала мелодичный свист и вскоре увидела молодого крестьянина — весь день он работал в поле и теперь возвращался домой. Так же, как и сэр Джосинет, парень остановился в изумлении, после чего осторожно приблизился.

Твиск печально улыбнулась ему: «Как видите, сударь, меня тут привязали. Я не могу освободиться и не могу вам сопротивляться, каковы бы ни были ваши побуждения».

«Мои побуждения достаточно просты, — отозвался молодой пахарь. — Но я не вчера родился и поэтому хотел бы знать, что написано на этом знаке».

«На нем написано: делайте, что хотите».

«Ага, в таком случае все в порядке. Я боялся, что с меня возьмут деньги или заставят сидеть в карантине».

Без лишних слов крестьянин задрал повыше длинную рубаху и совокупился с феей, проявляя пикантную топорность. «А теперь, мадам, с вашего позволения мне нужно торопиться домой. Сегодня у нас пареная репа с ветчиной, а из-за вас я задержался и проголодался».

Насвистывая, пахарь скрылся в вечерних сумерках, а фея Твиск осталась у столба, беспокойно размышляя об опасностях ночи.

Уже стемнело, в воздухе холодало; звезды померкли, затянутые сплошной тучей — наступила глухая ночь. Съежившись и дрожа, несчастная фея с ужасом прислушивалась к звукам, доносившимся из леса.

ЛИОНЕСС — Сад принцессы Сульдрун

Сообщение от tenzing

Инкубы есть, а где суккубы?

Нашла!

Меланкте озиралась без особого интереса. Шимрод продемонстрировал пару магических диковин, после чего подвел ее к высокому зеркалу — вся фигура Меланкте отразилась в зеркале без искажений, что избавило Шимрода от еще одного повода для беспокойства. Если бы она была на самом деле суккубом или гарпией, зеркало отразило бы ее истинное обличье.

Заметив, что Меланкте изучает свое отражение с пристальным интересом, Шимрод сказал: «Это волшебное зеркало. Оно отражает человека таким, каким он себя представляет. Кроме того, ты можешь приказать зеркалу показать тебя такой, какой ты выглядишь в моих глазах — или в глазах Тамурелло — и сравнить эти версии своей внешности».

Меланкте отошла в сторону, не прислушиваясь к предложениям Шимрода. Следуя за ней, Шимрод обернулся к зеркалу: «Я мог бы приказать зеркалу показать меня таким, каким я выгляжу в глазах Меланкте! Но, по правде говоря, побаиваюсь того, что могу увидеть».


«Уйдем отсюда, — предложила Меланкте. — Здесь нечем дышать от заумных рассуждений».

Перебирая старые файлы, нашла краткое предисловие, написанное до смерти Вэнса.

Слепой плотник с холмов над Сан-Франциско
Краткое предисловие переводчика

Кни­ги Дже­ка Вэн­са поль­зу­ют­ся боль­шой по­пу­ляр­но­стью в Аме­ри­ке и в Ев­ро­пе. Це­ни­те­ли его про­зы счи­та­ют, что по кра­со­те и раз­но­об­ра­зию язы­ка, а так­же по тон­ко­сти и глу­би­не на­блю­де­ний че­ло­ве­че­ской при­ро­ды Вэнс не ус­ту­па­ет луч­шим клас­си­кам ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры. Один из кри­ти­ков за­слу­жен­но на­звал его «Свиф­том на­ше­го вре­ме­ни». В Рос­сии Вэнс то­же из­вес­тен, глав­ным об­ра­зом сре­ди лю­би­те­лей фан­та­сти­ки, хо­тя низ­кое ка­че­ст­во то и де­ло по­яв­ляю­щих­ся в пе­ча­ти лю­би­тель­ских, со­стря­пан­ных на ско­рую ру­ку рус­ских пе­ре­во­дов его книг не­ред­ко от­пу­ги­ва­ет раз­бор­чи­вых чи­та­те­лей, не­до­воль­ных ха­лат­ным от­но­ше­ни­ем пе­ре­во­дчи­ков к ори­ги­на­лу и к рус­ско­му язы­ку.

Джек Вэнс (Джон Хол­брук Вэнс) ро­дил­ся в Сан-Фран­ци­ско в се­мье со­стоя­тель­но­го юри­ста, ра­зо­рив­ше­го­ся в го­ды Ве­ли­кой де­прес­сии 1930-х го­дов. Вы­ну­ж­ден­ный са­мо­стоя­тель­но до­бы­вать сред­ст­ва к су­ще­ст­во­ва­нию, Вэнс ис­про­бо­вал мно­го про­фес­сий, учил­ся на фи­зи­че­ском и жур­на­ли­ст­ском фа­куль­те­тах Ка­ли­фор­ний­ско­го уни­вер­си­те­та и слу­жил, в го­ды Вто­рой ми­ро­вой вой­ны, на ко­раб­ле Ти­хо­оке­ан­ско­го фло­та. На бор­ту ко­раб­ля он стал ко­ро­тать вре­мя, со­чи­няя рас­ска­зы и по­сы­лая их в га­зе­ты и жур­на­лы. Не­смот­ря на то, что его со­чи­не­ния пе­ча­та­ли час­то и охот­но, Вэн­су, по­доб­но мно­гим дру­гим та­лант­ли­вым пи­са­те­лям, не умею­щим или не же­лаю­щим за­вя­зы­вать свя­зи во влия­тель­ных кру­гах, не уда­лось раз­бо­га­теть. Он соб­ст­вен­ны­ми ру­ка­ми по­стро­ил скром­ный дом в хол­мах Ок­лен­да, не­да­ле­ко от Сан-Фран­ци­ско, а для то­го, что­бы про­кор­мить се­мью, про­дол­жал под­ра­ба­ты­вать плот­ни­ком. Тем вре­ме­нем зре­ние его не­ук­лон­но ухуд­ша­лось, и в кон­це кон­цов он пол­но­стью ос­леп. При­мер­но к это­му вре­ме­ни его кни­ги при­об­ре­ли ме­ж­ду­на­род­ное при­зна­ние и ста­ли из­да­вать­ся боль­ши­ми ти­ра­жа­ми. Вэн­су ско­ро ис­пол­нит­ся 90 лет. Он про­дол­жа­ет пи­сать, поль­зу­ясь древ­ним ком­пь­ю­те­ром с са­мо­дель­ной кла­виа­ту­рой, на кла­ви­ши ко­то­рой на­клее­ны фи­гур­ки, по­зво­ляю­щие ему рас­по­зна­вать бу­к­вы, и по­да­рен­ной друзь­я­ми про­грам­мой, чи­таю­щей вслух текст, вве­ден­ный с кла­виа­ту­ры.

Про­из­ве­де­ния Вэн­са труд­но на­звать «на­уч­ной фан­та­сти­кой». Он изо­брел свой соб­ст­вен­ный жанр — со­ци­аль­ной са­ти­ры, тра­ги­ко­ме­дии че­ло­ве­че­ских от­но­ше­ний, на­ни­зан­ной на ув­ле­ка­тель­ный де­тек­тив­ный или при­клю­чен­че­ский сю­жет и ра­зыг­ры­ваю­щей­ся в ус­ло­ви­ях ино­пла­нет­но­го об­ще­ст­ва, по­зво­ляю­щих ав­то­ру не­на­вяз­чи­во сфор­му­ли­ро­вать ту или иную ак­ту­аль­ную про­бле­му со­вре­мен­но­сти и пред­ло­жить пу­ти ее ре­ше­ния. Вэнс уме­ет убе­ди­тель­но по­ка­зать, что нрав­ст­вен­ные цен­но­сти уни­вер­саль­ны и воз­ни­ка­ют в си­лу об­ще­ст­вен­ной не­об­хо­ди­мо­сти, а не по ве­ле­нию свы­ше, но в то же вре­мя во мно­гом за­ви­сят от ме­ст­ных обы­ча­ев, от вре­ме­ни и мес­та и от со­ци­аль­но­го по­ло­же­ния ге­роя, как пра­ви­ло ищу­ще­го вы­хо­да из от­ча­ян­ной си­туа­ции по­сле то­го, как он стал жерт­вой во­пию­щей не­спра­вед­ли­во­сти.

Вэнс — гу­ма­нист. Для не­го че­ло­век про­дол­жа­ет ос­та­вать­ся ме­рой всех ве­щей, в том чис­ле един­ст­вен­ным воз­мож­ным оп­ре­де­ли­те­лем до­б­ра и зла. Вэнс луч­ше мно­гих по­ни­ма­ет не­дос­тат­ки че­ло­ве­че­ской при­ро­ды, но не под­да­ет­ся пес­си­миз­му, ут­вер­ждая, что ува­же­ние к се­бе, спо­соб­ность к дей­ст­вию, изо­бре­та­тель­ность и твер­дость ха­рак­те­ра да­ют че­ло­ве­ку воз­мож­ность не ста­но­вить­ся жерт­вой об­стоя­тельств, кор­рум­пи­ро­ван­ных вла­стей и не­раз­бор­чи­вых в сред­ст­вах са­мо­влюб­лен­ных ин­три­га­нов. Глав­ное дос­то­ин­ст­во Вэн­са, от­ли­чаю­щее его от боль­шин­ст­ва со­вре­мен­ных пи­са­те­лей — поч­ти гип­но­ти­че­ская спо­соб­ность вну­шать чи­та­те­лю ощу­ще­ние жи­во­сти и ре­аль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го, по­зво­ляю­щая ото­жде­ст­в­лять­ся с ге­ро­ем по­ве­ст­во­ва­ния и ви­деть при­чуд­ли­вые обы­чаи и пей­за­жи да­ле­ких пла­нет так, как ес­ли бы ав­тор там по­бы­вал и рас­ска­зы­ва­ет о том, что ви­дел свои­ми гла­за­ми. Ес­ли ге­ни­аль­ность — спо­соб­ность убе­ж­дать в ре­аль­но­сти вы­мыс­ла, то Вэнс, не­со­мнен­но, ге­ниа­лен.

Александр Фет

«Ти­ши­на и по­кой: на­ко­нец-то!» — ду­мал Джан­тифф. За­ва­рив чаю и опус­тив­шись в крес­ло на пе­ред­ней верх­ней па­лу­бе, он на­блю­дал за тем, как оран­же­вое солн­це, Мур, ту­ск­не­ло и пух­ло, спол­зая к го­ри­зон­ту. Спо­кой­ные во­ды мор­щи­лись под ды­ха­ни­ем ве­чер­не­го бри­за — ми­риа­ды оран­же­вых бли­ков пе­ре­ми­ги­ва­лись в строй­ных чер­ных тро­ст­ни­ках. Джан­тифф уте­шил­ся. Ти­хое ши­ро­кое не­бо, иг­ра сол­неч­ных лу­чей на во­де ли­лись це­ли­тель­ным баль­за­мом в сму­щен­ную, не­уве­рен­ную ду­шу. Ес­ли бы мож­но бы­ло ос­та­но­вить мгно­ве­ние ду­ше­уто­ляю­ще­го по­коя, за­пе­чат­леть его на­все­гда! Джан­тифф пе­чаль­но ка­чал го­ло­вой: жизнь и вре­мя не­умо­ли­мы, мгно­ве­ния ухо­дят без сле­да. Фо­то­гра­фии бес­по­лез­ны. Крас­ки не­спо­соб­ны пе­ре­дать свет­лый про­хлад­ный про­стор, пе­ре­ли­ваю­щий­ся ду­но­ве­ния­ми. В не­дос­ти­жи­мо­сти оче­вид­но­го и кро­ет­ся при­чи­на ще­мя­щих том­ле­ний: ху­дож­ник же­ла­ет под­чи­нить се­бе ма­ги­че­скую связь ви­ди­мо­го и про­зре­вае­мо­го, уга­дать в трех­мер­ном зер­ка­ле дей­ст­ви­тель­но­сти то, что оно от­ра­жа­ет, про­ник­нуть­ся со­кро­вен­ной сущ­но­стью ве­щей и рас­по­ря­дить­ся ею по сво­ей при­хо­ти. При­чем «со­кро­вен­ная сущ­ность» — не обя­за­тель­но не­что изо­щрен­ное или глу­бо­ко­мыс­лен­ное. Она про­сто есть. На­при­мер: на­строе­ние позд­не­го ве­че­ра на во­де, лод­ка сре­ди тро­ст­ни­ков и в ней — что, по­жа­луй, важ­нее все­го — оди­но­кая фи­гу­ра. В го­ло­ве Джан­тиф­фа строи­лась ком­по­зи­ция, он уже мыс­лен­но вы­би­рал со­че­та­ния пиг­мен­тов... но вздох­нул и сно­ва по­ка­чал го­ло­вой. Прак­ти­че­ски не­осу­ще­ст­ви­мо. Да­же ес­ли ему уда­ст­ся со­хра­нить ми­мо­лет­ное впе­чат­ле­ние, что он бу­дет с ним де­лать? По­ве­сит на сте­ну? Аб­сурд! Мно­го­крат­но раз­гля­ды­вае­мая кар­ти­на те­ря­ет смысл, как еже­днев­но по­вто­ряе­мая шут­ка.

Солн­це за­хо­ди­ло, в тро­ст­ни­ках пор­ха­ли бо­лот­ные мо­тыль­ки. С мо­ря до­нес­лись ти­хие го­ло­са, за­ня­тые спо­кой­ной бе­се­дой. Джан­тифф на­пря­жен­но слу­шал, чув­ст­вуя, как по ко­же кра­дут­ся ос­то­рож­ные хо­лод­ные при­кос­но­ве­ния не­изъ­яс­ни­мо­го. Кто ис­тол­ку­ет го­ло­са мо­ря? Как толь­ко слу­чай­ный сви­де­тель бес­шум­но по­гру­жа­ет в во­ду вес­ло, пы­та­ясь тай­ком по­доб­рать­ся бли­же, го­ло­са умол­ка­ют. О чем их раз­го­вор? Опус­тив го­ло­ву, за­крыв гла­за, мы тщим­ся раз­га­дать та­ин­ст­вен­ный на­мек, нам мнит­ся, что мы вспо­ми­на­ем древ­ний язык мо­ря, сло­ва ста­но­вят­ся зна­ко­мы­ми, поч­ти раз­бор­чи­вы­ми — поч­ти. Джан­тиф­фу го­ло­са мо­ря дав­но не да­ва­ли по­коя. Как-то раз он да­же за­пи­сал их, но при вос­про­из­ве­де­нии про­па­да­ло на­стой­чи­вое убе­ж­де­ние в ос­мыс­лен­но­сти зву­ков. Джан­тифф со­сре­до­то­чил­ся: ко­неч­но же, раз­го­во­ры мо­ря име­ют са­мое не­по­сред­ст­вен­ное от­но­ше­ние к со­кро­вен­ной сущ­но­сти ве­щей... Ес­ли бы мож­но бы­ло по­стиг­нуть хо­тя бы еди­ное сло­во! Од­но­го сло­ва бы­ва­ет дос­та­точ­но, что­бы уга­дать об­щее на­прав­ле­ние бе­се­ды. Еще не­мно­го — и тай­ное ста­нет яв­ным! Но, как все­гда, ед­ва Джан­тифф от­ча­ян­ным внут­рен­ним уси­ли­ем при­бли­зил­ся к раз­гад­ке, го­ло­са до­га­да­лись, что их под­слу­ши­ва­ют, и за­мол­ча­ли. Мо­ре мол­ча­ли­во тем­не­ло под по­кро­вом но­чи.

Джан­тифф за­шел в куб­рик, за­ку­сил бу­тер­бро­дом с мя­сом, за­пи­вая пи­вом, и вер­нул­ся на па­лу­бу. Звез­ды го­ре­ли по все­му не­бу — Джан­тифф си­дел и смот­рел, блу­ж­дая мыс­ля­ми в не­дос­ти­жи­мых да­лях, вспо­ми­ная на­зва­ния зна­ко­мых солнц, во­об­ра­жая име­на не­зна­ко­мых.^[1] Че­го толь­ко нет во Все­лен­ной! Сколь­ко все­го нуж­но ощу­тить, уви­деть, уз­нать! Од­ной жиз­ни не хва­тит... С во­ды опять до­нес­лось нев­нят­ное бор­мо­та­ние. Джан­тифф пред­ста­вил се­бе блед­ные очер­та­ния бес­те­лес­ных фи­гур, плы­ву­щие в тем­но­те, со­зер­цаю­щие со­звез­дия... Уда­ля­ясь, го­ло­са ма­ло-по­ма­лу за­молк­ли, на­сту­пи­ла ти­ши­на. Джан­тифф сно­ва спус­тил­ся в куб­рик — за­ва­рить све­же­го чаю.

---

[1] Оби­та­те­лям Ала­сто­ра звез­ды, как пра­ви­ло, близ­ки и зна­ко­мы, и «ас­тро­но­мии» (т. е. звез­доч­те­нию, уме­нию на­зы­вать звез­ды по па­мя­ти) они учат всех де­тей. Опыт­ный звез­до­чет мо­жет при­пом­нить на­име­но­ва­ния ты­ся­чи с лиш­ним звезд и о ка­ж­дой рас­ска­зать ту или иную ис­то­рию. В бы­лые вре­ме­на та­ким зна­то­кам ока­зы­ва­ли осо­бые по­чес­ти, а са­мые уме­лые рас­сказ­чи­ки сни­ски­ва­ли по­все­ме­ст­ную сла­ву.

Вист: Аластор 1716

Ле­ми­сте пред­по­чел не от­вле­кать­ся: «В сущ­но­сти все сво­дит­ся к то­му, что на­ше обо­ру­до­ва­ние ус­та­ре­ло. Нуж­ны но­вые ма­ши­ны, спо­соб­ные про­из­во­дить боль­ше про­дук­тов и то­ва­ров об­ще­го по­треб­ле­ния».

«Та­ким об­ра­зом, вы хо­да­тай­ст­вуе­те о пре­дос­тав­ле­нии де­неж­ной суб­си­дии?»

«Фи­нан­со­вая по­мощь, не­со­мнен­но, бы­ла бы по­лез­на — на ре­гу­ляр­ной ос­но­ве».

«По­че­му бы не во­зоб­но­вить об­ра­бот­ку се­вер­ных и юж­ных зе­мель? Ко­гда-то они обес­пе­чи­ва­ли про­пи­та­ние мно­го­чис­лен­но­го на­се­ле­ния».

Ле­ми­сте с со­мне­ни­ем по­ка­чал го­ло­вой: «Ар­ра­би­ны — го­род­ские жи­те­ли. В сель­ском хо­зяй­ст­ве мы ни­че­го не по­ни­ма­ем».

Кон­на­тиг под­нял­ся на но­ги: «Я от­ко­ман­ди­рую в Ар­ра­бус груп­пу спе­циа­ли­стов. Они про­ве­дут ис­сле­до­ва­ния, про­ана­ли­зи­ру­ют си­туа­цию и пред­ста­вят ре­ко­мен­да­ции».

Внут­рен­нее на­пря­же­ние, от­ра­жав­шее­ся на ли­це Фос­гард, вы­рва­лось на­ру­жу. Она вскри­ча­ла скан­даль­но-рез­ким го­ло­сом: «Зна­ем мы ва­ших спе­циа­ли­стов! Слы­ша­ли их ре­ко­мен­да­ции! Де­лай то, де­лай се — и ни­ка­ко­го рав­но­пра­вия! В Ар­ра­бу­се не ме­сто эгои­сти­че­ской кон­ку­рен­ции, ве­щиз­му, тор­га­ше­ст­ву! Мы не по­сту­пим­ся за­вое­ван­ны­ми по­бе­да­ми!»

«Уве­ряю вас, я лич­но зай­мусь изу­че­ни­ем вол­ную­щих вас во­про­сов», — ото­звал­ся кон­на­тиг.

　

Вист: Аластор 1716

Полезная информация: все картинки обложек я снабжаю ссылками на американский Амазон. Чего я раньше не знала, что эти ссылки можно использовать на любом сайте Amazon, сменив .com на .co.uk (Англия) или .de (Германия), .it (Италия) и т.д.

Например:


http://www.amazon.com/Anome-Russian-Durdane/dp/1499300522/ref=sr_1_1?s=books&ie=UTF8&qid=1411523022

http://www.amazon.co.uk/Anome-Russian-Durdane/dp/1499300522/ref=sr_1_1?s=books&ie=UTF8&qid=1411523022

ИЗ ВЭНСА


(Прорицание Персиллиана из «Сада принцессы Сульдрун»)

Казмир! Напрасно день и ночь
судьбу ты тщишься превозмочь:
наследным принцем разрешится
Сульдрун, твоя шальная дочь.
За круглый стол, на древний трон
вместо тебя воссядет он,
когда судьба твоя свершится
и опустеет Хайдион.

_________




(Просьба Персиллиана из «Сада принцессы Сульдрун»)

Тебя к ногам спасительницы, Эйлас,
безлунной ночью море принесло,
и с ней, забывшись страстью неизбежной,
зачал ты сына всем врагам назло.

Какой бы путь ни выбрал ты сегодня,
везде прольешь ты слезы, кровь и пот,
но свой союз скрепить обрядом брачным
обязан ты, чтобы продолжить род.

Давно служу я королю Казмиру,
три раза предрекал ему провал:
четвертый раз он спрашивать боится,
и ждать свободы я уже устал.

Ты должен, Эйлас, взять меня с собою:
под деревом Сульдрун, на берегу
укрой меня — и там, под шум прибоя
блаженным сном забыться я смогу.

_________



(Заклинание феи из «Мэдук»)

Лирра-ла-лисса, я фея Мэдук!
Ветры небесные, туч повелители!
Пусть дуновенья волшебного звук
вызовет Твиск из Щекотной обители,
пусть ее ветер несет мне навстречу,
пусть она вспомнит о дочери вдруг,
пусть отзовется, и я ей отвечу,
лирра-ла-лисса, принцесса Мэдук!

_________




V
(Песня акробатов-проходимцев из «Мэдук»)

Судьба с нами горькую шутку сыграла:
живем как попало, грошей у нас мало,
порой голодаем и спим под дождем —
и все ж веселее баронов живем!

Одна есть надежда у нищего братства:
нам где-то когда-то привалит богатство —
но тот, кто не ищет, его не найдет,
нельзя сомневаться, что нам повезет!

В бескрайние дали под небом просторным
брести суждено босякам непокорным:
мы мимо обыденной жизни прошли —
за то проходимцами нас нарекли!

_________



(Объявление тролля Манжона на Шаткой тропе из «Мэдук»)

Да будет известно тому, кто шагает
по этой тропе, что вблизи обитает
Манжон Несравненный, гонитель врагов!
(Друзей же всегда угостить он готов.)

Отважный любезник, он сердцем пылает,
красавиц он взглядом одним покоряет:
когда уступает их прелестям он,
они восхищенно воркуют: «Манжон!»

_________



(Первый стишок Уэйнесс, «Эксе и Древняя Земля»)

Из погибшей страны, где не будет весны,
из страны неизбывного горя
мы уехали вдаль, чтоб развеять печаль
за горами у синего моря.

_________





(Второй стишок Уэйнесс, «Эксе и Древняя Земля»)

Не спится в беспробудном сне
тому, кто слепнущие очи
открыл перед лицом богов:
огнем в берестяном челне
блуждает он в туманной ночи
по озеру без берегов...

_________




(Гекзаметр Мирона, «Эксе и Древняя Земля»)

Алчность, богиня, воспой, нумизматов, губу раскатавших!
Всех на мякине провел Адриан, многоженец и лгун —
ныне в Глуши Столбовой усыпальницы витязей павших
он оскверняет опять в ночь Девятнадцати лун.

_________







(Стихотворение Наварта из «Дворца любви»)

Я встретил девушку из города Эриду —
не знаю, чем я заслужил ее приязнь,
но в час разлуки — нет! — не подавал я виду,
что легче было б мне смеясь идти на казнь.

На летнем берегу, под сенью ив плакучих,
в прохладе мы легли забыться пылким сном,
и сладок был инжир среди цветов пахучих,
и поцелуй пьянил гранатовым вином.

Я ей рассказывал о времени-пространстве,
о древних подвигах, о дальних чудесах,
я умолял ее поверить страсти странствий
и побывать со мной в неведомых мирах.

Обняв колени, Зан-Зу тихо возразила:
«Мне нравятся твои бессвязные слова,
но в бездне пустоты, где кружатся светила,
закружится моя пустая голова:

ты — это ты, а я — всего лишь я. Хламиду
надень свою, поэт, и отправляйся в путь,
а я останусь здесь, на берегу в Эриду,
вздыхать до слез о том, что не смогу вернуть».

_________




(Стихотворение Наварта из «Дворца любви»)

Выпей, avis rara, черная маскара,
надышись чумного перегара!
Подходи, цыганка, бледная поганка,
пригуби настойку из анчара!

Испускает пар медный самовар —
приглашаю к чаю, все готово:
сурьмяной навар, чуть живой омар
и подливка из болиголова.

С канапе икра подмигнет с утра,
вырвана из матки осетра.
Устрицу пора шпажкой серебра
с писком втиснуть в лабиринт нутра.

В чудном портмоне из клуазоннe
лучшие пачули для пачкули.
Истина в вине! Кто подсунул мне
дохлой крысы хвост в киндзмараули?

На японском Амазоне (Кстати, хотела узнать каким иероглифом обозначается "переводчик" - 著


Потом заметила, что "автор" обозначается тем же иероглифом. Не получился из меня лингвист. И что тогда означает этот иероглиф? )





_____________________________________________

"ЭКСЕ И ДРЕВНЯЯ ЗЕМЛЯ" (Примечание: изображается далекое будущее. Настолько далекое, что исторические познания превратились в обрывки легенд, мало напоминающие источники )

Музей «Фунусти» занимал помещения грандиозного дворца Коневицких на Муромском холме, на окраине Старого Киева. Уэйнесс остановилась в отеле «Мазепа»; ее провели в номер с бледно-каштановой обшивкой стен, украшенной красными и голубыми цветочными орнаментами. Окна ее номера выходили на площадь князя Богдана Юрьевича Кольского — не слишком правильный пятиугольник, вымощенный плитами розовато-серого гранита. С трех сторон возвышались любовно восстановленные реконструкции двух древних храмов и монастыря — с дюжинами парящих в небе куполов-луковиц, покрытых блестящим сусальным золотом, красных, синих, зеленых и расписанных спиральными полосами.

В брошюре, лежавшей на столике, говорилось: «Здания, окружающие площадь Кольского, представляют собой точные реплики оригинальных построек и сложены из традиционных материалов с применением традиционных методов в строгом соответствии с античным славянским стилем. Справа от вас находится собор св. Софии с девятнадцатью куполами. Слева — монастырь св. Михаила, на церкви которого лишь девять куполов. Внутри и собор, и церковь роскошно украшены мозаиками, статуями и золотыми окладами, инкрустированными драгоценными камнями. Древний Киев многократно подвергался опустошительным разрушениям, и площадь Кольского была свидетельницей множества катастроф. Но сегодня посетители со всех концов Ойкумены приезжают к нам только для того, чтобы полюбоваться на вдохновляющие произведения архитектуры, поражаясь власти и смекалке жрецов, умудрявшихся в незапамятные времена накапливать такие сокровища за счет населения, прозябавшего в нищете».

На старой площади, озаренной бледным послеполуденным светом, было много прохожих, плотно сжимавших воротники пальто, накидок и плащей — с холмов налетали порывы холодного ветра. Уэйнесс решила было позвонить в музей «Фунусти», но передумала; сегодня было поздно заниматься делами. Лефон Задори уже согласился оказать ей помощь, более чем охотно; Уэйнесс не хотела, чтобы он предложил ей где-нибудь встретиться и заняться осмотром достопримечательностей.

Уэйнесс прогулялась по площади одна и заглянула в собор св. Софии, после чего поужинала в ресторане «Карпатия» — ей подали чечевичный суп, жаркое из дикого кабана с грибами и ореховый торт с фундуком.

Выходя из ресторана, Уэйнесс обнаружила, что город уже погрузился в сумерки. На старой площади Кольского было ветрено, темно и пустынно — она вернулась в отель «Мазепа» в полном одиночестве. «У меня такое чувство, будто я пустилась в океанское плавание на утлой лодочке», — подумала Уэйнесс.

Утром она позвонила Лефону Задори. Куратор музея «Фунусти», как и прежде, облачился в нечто вроде развевающейся черной мантии, казавшейся Уэйнесс странной и старомодной. «Вас беспокоит Уэйнесс Тамм, — сказала она мрачноватому собеседнику с продолговатой физиономией. — Если вы помните, я уже звонила вам из усадьбы «Попутные ветры», в районе Шиллави».

«Конечно, помню! Вы прибыли быстрее, чем я ожидал. Собираетесь в музей?»

«Если это будет удобно».

«Заняться вашими делами сейчас же было бы так же удобно, как в любое другое время. Буду рад вас видеть — более того, постараюсь встретить вас в крытой галерее у входа».

Энтузиазм Лефона Задори — несмотря на попытки последнего вести себя сдержанно — подтвердил правильность вчерашнего решения Уэйнесс не торопиться со звонком в музей «Фунусти».

Уэйнесс вызвала такси и поехала по широкому бульвару; справа тянулась набережная Днепра, слева — ряд массивных многоквартирных домов из бетона и стекла. Выше, на склонах холмов, теснились один над другим кварталы таких же жилых застроек. Наконец такси повернуло на поперечную улицу, извилисто поднимавшуюся в холмы, и остановилось у сооружения впечатляющих размеров, возвышавшегося над рекой и расстилавшейся дальше бескрайней степью.

«Музей «Фунусти», — объявил водитель. — Когда-то здесь жили князья Коневицкие! Днем господа закусывали жареной дичью и медовыми пряниками, а по ночам танцевали фанданго. Теперь здесь тихо, как на кладбище — все ходят на цыпочках в черных балахонах и даже высморкаться боятся, не спрятавшись под стол… Что, по-вашему, лучше: радости элегантной роскоши или уродливый позор педантизма? По-моему, ответ напрашивается сам собой».

«Вам следовало стать философом», — заметила Уэйнесс, выходя из машины.

«Верно! Философия у меня в крови! Но прежде всего и превыше всего я — казак!»

«Казак? А что это такое?»

Таксист взглянул на девушку с изумлением: «Как вы можете этого не знать? Ага, теперь я вижу — вы с другой планеты. Ну что ж... Казак — врожденный аристократ, бесстрашный и непреклонный. Казак не поддается принуждению! Даже если он всего лишь водит такси, он ведет себя с достоинством, приличествующим его происхождению. В конце пути он не подсчитывает, сколько ему должны, а называет первую цифру, пришедшую в голову. Если пассажир не согласен платить, так тому и быть — что с того? Водитель не удостоит его даже взглядом и уедет в молчаливом презрении».

«Любопытно. И какая же цифра приходит вам в голову?»

«Три сольдо».

«Слишком много. Вот один сольдо — можете взять или уехать в молчаливом презрении».

Молодые люди пересекли площадь по диагонали, в направлении Старого Города. На ходу Лефон перечислял множество любопытных деталей: «Эти гранитные плиты добыты в каменоломнях Понта и привезены на баржах. Говорят, под каждой плитой лежат четыре мертвеца». Куратор покосился на спутницу, с удивлением подняв брови: «Почему вы подпрыгиваете и спотыкаетесь?»

«Боюсь куда-нибудь не туда наступить».

Лефон Задори экстравагантно взмахнул рукой: «Не будьте сентиментальны — ходите как обычно. В любом случае, это были простолюдины. Когда вы кушаете бифштекс, разве вы думаете о дохлой корове?»

«Стараюсь не думать».

Лефон кивнул: «Перед вами сооружение из железных прутьев, на котором Иван Грозный поджаривал провинившихся киевлян. Реконструкция, конечно — все это было так давно, что никто на самом деле не помнит, кто кого и за что поджаривал. А рядом с решеткой — небольшой киоск, торгующий колбасками, жареными на гриле. Довольно-таки безвкусная идея, на мой взгляд».

«Совершенно с вами согласна».

Лефон остановился и показал пальцем на гребень холма за Старым Городом: «Видите столб? Сто пятьдесят метров высотой! Аскет Омшац провел пять лет на вершине этого столба, провозглашая свои монологи. Существуют два варианта легенды о его кончине. Одни говорят, что он просто исчез — на глазах у толпы, собравшейся послушать столпника. Другие утверждают, что в него ударила чудовищная молния».

«Таков, можно сказать, исторический фон. В последнее время наш город сделал огромный прыжок в будущее, превратившись в один из самых передовых центров творческого мышления — в масштабах всей Ойкумены».

«Очень интересно».

«Киев подобен огромной лаборатории, где почтение к эстетическим доктринам прошлого сталкивается лоб в лоб с полным презрением к тем же доктринам — иногда в уме одного и того же индивидуума — и это столкновение порождает каскад чудес!»

«И где же творятся все эти чудеса? — спросила Уэйнесс. — В музее «Фунусти»?»

«Не обязательно. Хотя Таддей Скандер — вы его встретили сегодня в музее — а также ваш покорный слуга вошли в круг избранных, составляющих тайное общество «Продромес». В целом брожение прогрессивных умов заметно во всем Старом Городе; его можно видеть и слышать в таких местах, как «Бобадиль», «Ным» и «Бистро Лены», а также в «Чумазом Эдварде» — там развозят на тачках жареную печенку с луком. Интерьер «Каменного цветка» знаменит тараканами, у них попадаются поистине великолепные образцы! А в «Универсо» все ходят голые и собирают подписи завсегдатаев и знаменитостей на спинах. В прошлом году нескольким счастливчикам удалось заполучить автограф великого Зонха Темблада — с тех пор они не моются!»

«И в чем же заключаются невиданные чудеса артистического вдохновения? До сих пор я слышу главным образом о тараканах и подписях на спине».

«Вот именно. Мы давно осознали, что все возможные сочетания пигментов, освещения, текстуры, форм, звуков и любых других элементов уже реализованы, что любые притязания на оригинальность совершенно бесполезны. Единственным неувядающим, неисчерпаемым, вечно возобновляющимся ресурсом искусства остается человеческая мысль как таковая, создающая изумительные по красоте закономерности взаимодействий между индивидуальными участниками процесса...»

Уэйнесс озадаченно нахмурилась: «Вы имеете в виду болтовню?»

«Если вы предпочитаете это так называть».

«По крайней мере, это дешевый способ самовыражения».

«Разумеется — что и делает его самой эгалитарной из творческих дисциплин!»

«Она понимает здешних жителей лучше, чем мы. Думаю, нам следует вылететь сразу, как только закончится опера».

«И оставить здесь декорации? Ни в коем случае!»

«Тогда лучше занести декорации в корабль уже сейчас, пока продолжается опера. Это можно сделать потихоньку, как можно незаметнее, пока оркестранты продолжают играть. Пойду поговорю с Андреем».

Начался пятый акт оперы; команда принялась бесшумно демонтировать использованные декорации и заносить их в корабль. Опера закончилась, но оркестранты продолжали играть, на этот раз исполняя «Ноктюрны» Дебюсси. В корабль занесли последний комплект декораций, а затем осветительные приборы и динамики.

Оркестранты, сознававшие характер ситуации, продолжали играть, нервно поглядывая в сторону леса.

Убрали стулья, на которых сидели музыканты — они продолжали играть стоя — а также подиум дирижера. Команда сообщила, что все готово к отлету. Один за другим, забирая с собой пюпитр и ноты, оркестранты стали пробираться в темноте вверх по трапу; арфистке и ударнику помогли занести в корабль их увесистые инструменты. В конце концов снаружи остались только пианист за большим концертным роялем, скрипачи и дирижер. К этому времени аборигены, скрывавшиеся в лесу и погруженные музыкой в полудремотное состояние, сообразили, в чем дело, и очнулись. Камень прилетел по крутой дуге и свалился на клавиатуру рояля.

Бернард Бикель прокричал: «Все в корабль! Быстро!»

Пианист, скрипачи и сэр Генри взбежали по трапу, едва уворачиваясь от камней, падавших туда, где они только что стояли. Лесные тени зашевелились и стали постепенно приближаться. Трап подняли, входной люк задраили. «Феб» взмыл в ночное небо, оставив на одичавшей планете одинокий полированный концертный рояль.

КОСМИЧЕСКАЯ ОПЕРА

Ко­гда Глин­нес, на­ко­нец, за­брал­ся в лод­ку, дав­но уже сгу­сти­лись су­мер­ки. На­сту­па­ла без­об­лач­ная ночь — ми­риа­ды пы­лаю­щих звезд, уве­ли­чен­ные лин­зой ат­мо­сфе­ры, тес­ни­лись в не­бе, как ог­ни фан­та­сти­че­ско­го го­ро­да. Во­оду­шев­лен­ный ви­ном, све­жим воз­ду­хом, раз­вер­ну­ты­ми лор­дом Джен­си­фе­ром бле­стя­щи­ми пер­спек­ти­ва­ми, и без­звуч­ным фей­ер­вер­ком звезд­ных от­ра­же­ний в чер­ной во­де, Глин­нес за­ста­вил лод­ку стре­ми­тель­но ле­теть по Фле­ха­рий­ско­му пле­су и свер­нуть в про­то­ку Сель­мы. Под тор­же­ст­вен­ны­ми ноч­ны­ми не­бе­са­ми Трул­лио­на все за­труд­не­ния ка­за­лись пре­уве­ли­чен­ны­ми, не­су­ще­ст­вен­ны­ми. Глэй и фан­ше­ра­да? По­вет­рие, ка­приз, ме­лочь. Ма­ру­ча и ее глу­пые пре­тен­зии? Пусть за­бав­ля­ет­ся — чем ей еще за­ни­мать­ся? Джен­си­фер с его хит­ро­ум­ны­ми не­бы­ли­ца­ми? Все мо­жет быть — да­же на­де­ж­ды лор­да мо­гут сбыть­ся. Но по­ду­мать толь­ко — ка­кая не­ле­пость! Вме­сто то­го, что­бы за­нять де­вять ты­сяч озо­лей, он чуть бы­ло не рас­стал­ся с по­след­ни­ми тре­мя! По мне­нию Глин­не­са, Джен­си­фер яв­но ис­пы­ты­вал ну­ж­ду в до­пол­ни­тель­ных сред­ст­вах и пы­тал­ся раз­до­быть их все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми. Не­смот­ря на его дру­же­лю­бие и по­каз­ную от­кро­вен­ность, с ари­сто­кра­том на ме­ли сле­до­ва­ло дер­жать ухо вос­тро!

Вверх по уз­кой про­то­ке Сель­мы сколь­зи­ла лег­кая лод­ка, ми­мо за­рос­лей воз­душ­ных кор­ней мол­чея­год­ни­ка и по­хо­жих на ша­ла­ши гриб­ниц мяг­ко-бе­лых во­ло­кон лан­тин­га, по­том по Ам­баль­ско­му пле­су, где лег­кий ве­те­рок пре­вра­тил от­ра­же­ния звезд в пе­ре­лив­ча­тый дро­жа­щий ко­вер. Спра­ва тем­нел ост­ров Ам­баль с ку­па­ми-ме­тел­ка­ми фан­за­ни­лей, тор­ча­щи­ми на фо­не звезд по­доб­но по­те­кам про­ли­тых чер­нил. На­ко­нец, впе­ре­ди — ост­ров Рэй­бен­де­ри, род­ной дом, зна­ко­мый при­чал. В ок­нах тем­но. Все уе­ха­ли? Где Ма­ру­ча? На­вер­ное, уш­ла по­ви­дать­ся с друзь­я­ми.

Лод­ка при­кос­ну­лась к при­ча­лу. Глин­нес вы­брал­ся на ста­рые сто­ну­щие дос­ки, при­вя­зал швар­тов и стал под­ни­мать­ся по тро­пе.

Скрип ко­жи, шар­каю­щие ша­ги. Дви­га­лись те­ни — тем­ные си­лу­эты за­сло­ни­ли звез­ды. Что-то тя­же­лое об­ру­ши­лось на го­ло­ву, на шею, на пле­чи — сно­ва и сно­ва, за­став­ляя сту­чать зу­бы и со­тря­сая по­звон­ки час­ты­ми глу­хи­ми уда­ра­ми. Ноз­д­ри сда­ви­ло на­ша­тыр­ным смра­дом — Глин­нес упал на зем­лю. Тя­же­лые пин­ки с раз­ма­ху — по реб­рам, по го­ло­ве — гре­ме­ли пу­шеч­ны­ми вы­стре­ла­ми, зве­не­ли ко­ло­коль­ным зво­ном, за­пол­ня­ли про­стран­ст­во, весь мир. Глин­нес пы­тал­ся от­ка­тить­ся, свер­нуть­ся клуб­ком — но по­те­рял спо­соб­ность что-ли­бо ощу­щать.

Пин­ки пре­кра­ти­лись — Глин­нес рас­слаб­лен­но па­рил в об­ла­ке бес­чув­ст­вия. От­ку­да-то из­вне, как по­сто­рон­ний, он на­блю­дал за тем, как по его те­лу ша­ри­ли то­ро­п­ли­вые ру­ки. Гром­кий ше­пот ото­звал­ся бо­лью в моз­гу: «Нож, не за­будь нож!» Еще при­кос­но­ве­ния, но­вая ла­ви­на пин­ков. Глин­не­су по­чу­ди­лось, что где-то страш­но да­ле­ко про­зву­чал от­го­ло­сок без­за­бот­но­го де­вичь­е­го сме­ха. Соз­на­ние рас­те­ка­лось ка­п­ля­ми рту­ти. Глин­нес за­снул сном не­бы­тия.


Шло вре­мя, звезд­ный ко­вер мед­лен­но кру­жил­ся в ноч­ном не­бе. По­сте­пен­но, ма­ло-по­ма­лу со всех сто­рон на­ча­ли сте­кать­ся ру­чей­ки воз­вра­щаю­ще­го­ся соз­на­ния.

Что-то силь­ное и хо­лод­ное схва­ти­ло Глин­не­са за щи­ко­лот­ку и по­та­щи­ло к во­де, вниз по тро­пе. Глин­нес за­сто­нал и вце­пил­ся паль­ца­ми в сы­рую зем­лю, но паль­цы сколь­зи­ли. Он изо всех сил брык­нул но­гой, по­пал пят­кой в что-то уп­ру­го-мя­си­стое. Хо­лод­ная хват­ка ос­лаб­ла. Глин­нес с бо­лез­нен­ным уси­ли­ем при­под­нял­ся на лок­тях и ко­ле­нях, по­полз вверх по тро­пе. Мер­линг не от­ста­вал и опять схва­тил­ся за щи­ко­лот­ку. Глин­нес яро­ст­но ляг­нул его каб­лу­ком. Мер­линг огор­чен­но квак­нул.

Глин­нес ус­та­ло пе­ре­ва­лил­ся на спи­ну, опи­ра­ясь лок­тя­ми на склон. Под пы­лаю­щим звезд­ным не­бом Трул­лио­на че­ло­век и мер­линг си­де­ли ли­цом к ли­цу.

ТРУЛЛИОН: АЛАСТОР 2262

Звез­доч­те­ние: ноч­ной не­бо­склон Трул­лио­на и про­чих пла­нет ско­п­ле­ния Ала­стор по­ра­жа­ет изо­би­ли­ем пы­лаю­щих звезд. Ат­мо­сфе­ра пре­лом­ля­ет звезд­ный свет — не­бе­са тре­пе­щут и пе­ре­ли­ва­ют­ся лу­ча­ми, от­бле­ска­ми, вне­зап­ны­ми вспыш­ка­ми. Позд­но ве­че­ром трил­ли вы­хо­дят в са­ды с кув­ши­на­ми ви­на, ука­зы­ва­ют на звез­ды, на­зы­вая их по име­нам, и рас­ска­зы­ва­ют друг дру­гу все, что слы­ша­ли о да­ле­ких ми­рах. Для трил­лей, как и для прак­ти­че­ски лю­бо­го на­ро­да Ско­п­ле­ния, ноч­ное не­бо — не аб­ст­ракт­ная воз­не­сен­ная твердь, но, ско­рее, ве­ли­ко­леп­ная све­тя­щая­ся кар­та из­вест­ных че­ло­ве­че­ских се­ле­ний, раз­де­лен­ных не­во­об­ра­зи­мы­ми рас­стоя­ния­ми.

При звез­доч­те­нии обыч­но за­хо­дит раз­го­вор о пи­ра­тах, так на­зы­вае­мых «стар­мен­те­рах», об их вну­шаю­щих ужас и от­вра­ще­ние дея­ни­ях. Ко­гда над го­ри­зон­том вос­хо­дит звез­да Ну­ме­не­са, бе­се­да воз­вра­ща­ет­ся к кон­на­ти­гу и слав­но­му двор­цу в Люс­це, при­чем кто-ни­будь обя­за­тель­но пре­ду­пре­ж­да­ет ос­таль­ных: «Дер­жи­те язык за зу­ба­ми! Кто зна­ет? Не­ро­вен час, кон­на­тиг при­сел где-ни­будь ря­дом, пьет на­ше ви­но и по­ме­ча­ет в спи­сках фа­ми­лии не­же­ла­тель­ных дис­си­ден­тов». Сло­ва эти вы­зы­ва­ют нерв­ные смеш­ки — при­выч­ка кон­на­ти­га не­за­мет­но стран­ст­во­вать по пла­не­там Ала­сто­ра об­ще­из­ве­ст­на. По­том кто-ни­будь еще не­пре­мен­но от­ва­жи­ва­ет­ся за­ме­тить: «Нас тут все­го де­сять (две­на­дцать, ше­ст­на­дцать, два­дцать — в за­ви­си­мо­сти от ока­зии) че­ло­век, а в ско­п­ле­нии на­счи­ты­ва­ют пять трил­лио­нов, то есть мил­лио­нов мил­лио­нов лю­дей! Ка­ко­ва ве­ро­ят­ность то­го, что кон­на­тиг ока­жет­ся сре­ди нас? Вы как хо­ти­те, а я ри­ск­ну го­во­рить все, что ду­маю!»

Как-то раз во вре­мя та­ко­го звез­доч­те­ния не­смыш­ле­ная Ше­ре Хуль­ден от­бе­жа­ла в тем­но­ту. Ни­кто не ус­пел опом­нить­ся, как мер­лин­ги схва­ти­ли ее и ута­щи­ли под во­ду.

ТРУЛЛИОН: АЛАСТОР 2262

«М. Т. Ко­ло­дин, — пред­ста­вил­ся груз­ный, по­мя­тый че­ло­век со слиш­ком боль­шим мя­си­стым но­сом и ред­ки­ми, взъе­ро­шен­ны­ми тем­ны­ми во­ло­са­ми. — «М. Т.» оз­на­ча­ет «млад­ший тех­ник». Зо­ви­те ме­ня про­сто «Ко­ло­дин». Вы у ме­ня в спи­ске, так что нам пред­сто­ит ви­деть­ся до­воль­но час­то. Пой­дем­те, я вас уст­рою».

Пар­де­ро при­нял ван­ну и про­шел ме­ди­цин­ский ос­мотр. Ему вы­да­ли по­хо­жий на пи­жа­му лег­кий свет­ло-го­лу­бой кос­тюм. Ко­ло­дин по­ка­зал по­до­печ­но­му его па­ла­ту в од­ном из фли­ге­лей, по­сле че­го они вме­сте по­обе­да­ли на тер­ра­се. Ко­ло­дин, не­мно­гим стар­ше Пар­де­ро, но не­из­ме­ри­мо бо­лее умуд­рен­ный жиз­нью, жи­во ин­те­ре­со­вал­ся со­стоя­ни­ем но­во­го па­ци­ен­та: «Уни­каль­ный слу­чай! Ни ра­зу не слы­шал о пол­ной, не­пе­рио­ди­че­ской по­те­ре па­мя­ти. Ко­гда мы вас вы­ле­чим, ме­ди­ци­на по­те­ря­ет ред­чай­ший экс­по­нат».

Пар­де­ро вы­да­вил кис­лую улыб­ку: «Го­во­рят, лю­ди те­ря­ют па­мять по­то­му, что хо­тят что-то за­быть. Мо­жет быть, про­шлое луч­ше не во­ро­шить».

«За­труд­ни­тель­ное по­ло­же­ние, — со­гла­сил­ся Ко­ло­дин. — Но в ко­неч­ном сче­те все мо­жет объ­яс­нять­ся са­мы­ми без­обид­ны­ми при­чи­на­ми». Ко­ло­дин взгля­нул на боль­шой па­лец — по ног­тю бе­жа­ли све­тя­щие­ся циф­ры: «Че­рез пят­на­дцать ми­нут вас по­смот­рит С. Т. Рей­ди. От не­го за­ви­сит ме­то­ди­ка ле­че­ния».

Они вер­ну­лись под ша­тер Гек­са­да. Ко­ло­дин про­пус­тил Пар­де­ро в ка­би­нет стар­ше­го тех­ни­ка. Рей­ди — то­щий че­ло­век сред­них лет с прон­зи­тель­ны­ми гла­за­ми — поя­вил­ся ми­ну­ту спус­тя. По-ви­ди­мо­му, он уже про­смот­рел дан­ные па­ци­ен­та: «Как на­зы­вал­ся звез­до­лет, дос­та­вив­ший вас на Брюс-Тан­зель?»

«Я его пло­хо пом­ню».

Рей­ди кив­нул и при­кос­нул­ся сна­ча­ла к од­но­му, по­том к дру­го­му пле­чу Пар­де­ро же­ст­ким квад­рат­ным губ­ча­тым там­по­ном: «Инъ­ек­ция по­мо­жет вам ус­по­ко­ить­ся и со­сре­до­то­чить­ся... От­кинь­тесь на спин­ку крес­ла, рас­слабь­тесь. Ду­май­те о чем-ни­будь при­ят­ном».

В ка­би­не­те по­тем­не­ло — Пар­де­ро пред­ста­вил се­бе ве­се­лое ли­цо Ари­эли. Рей­ди про­дол­жал: «На сте­не — па­ра изо­бра­же­ний. Вни­ма­тель­но их рас­смот­ри­те — или, ес­ли хо­ти­те, про­сто за­крой­те гла­за и от­ды­хай­те... Луч­ше все­го бу­дет, ес­ли вы пол­но­стью рас­сла­би­тесь и бу­де­те слу­шать, что я го­во­рю, в пол­ном по­кое... как буд­то кро­ме мое­го го­ло­са ни­че­го нет... Ко­гда я ска­жу, что вы мо­же­те за­снуть, вы мо­же­те за­снуть...»

Слож­ные ор­на­мен­ты на сте­не по­плы­ли, рас­пол­за­ясь в сто­ро­ны. Ти­хий звук, вре­ме­на­ми ста­но­вив­ший­ся чуть гром­че, пуль­си­ро­вал, под­страи­ва­ясь к ка­ко­му-то мед­лен­но­му рит­му — ка­за­лось, он по­гло­тил и за­сло­нил все зву­ки ми­ра. На­стен­ные узо­ры уве­ли­чи­лись, пол­но­стью по­те­ря­ли рез­кость и ок­ру­жи­ли его — един­ст­вен­ной ре­аль­но­стью ос­та­вал­ся он сам, его внут­рен­ний мир.

«Не знаю», — го­лос зву­чал со сто­ро­ны, из дру­гой ком­на­ты. Его го­лос. Стран­но. По­слы­ша­лось ти­хое бор­мо­та­ние — он не при­дал ему зна­че­ния: «Как зва­ли ва­ше­го от­ца?»

«Не знаю».

«Как зва­ли ва­шу мать?»

«Не знаю».

Сно­ва во­про­сы, зву­чав­шие то без­раз­лич­но, то на­стой­чи­во — на все был один от­вет. На­ко­нец пуль­си­рую­щий звук пре­кра­тил­ся.

Пар­де­ро оч­нул­ся в пус­том ка­би­не­те. Рей­ди вер­нул­ся поч­ти в тот же мо­мент и те­перь сто­ял, с лег­кой улыб­кой гля­дя на па­ци­ен­та.

Пар­де­ро спро­сил: «Что вы уз­на­ли?»

«Ни­че­го су­ще­ст­вен­но­го. Как вы се­бя чув­ст­вуе­те?»

«Ус­тал».

«Нор­маль­ная ре­ак­ция. На се­го­дня все, от­ды­хай­те. Не слиш­ком бес­по­кой­тесь о сво­ем со­стоя­нии — мы до­бе­рем­ся до су­ти де­ла».

«Что, ес­ли вы ни­че­го не най­де­те? Вдруг у ме­ня дей­ст­ви­тель­но не ос­та­лось па­мя­ти?»

Рей­ди от­ка­зал­ся серь­ез­но рас­смат­ри­вать та­кую воз­мож­ность: «Па­мять за­ло­же­на в ка­ж­дой клет­ке те­ла. Мозг хра­нит ин­фор­ма­цию на мно­гих уров­нях. На­при­мер, вы не ра­зу­чи­лись го­во­рить».

Пар­де­ро со­мне­вал­ся: «Ко­гда я при­ле­тел в Кар­фонж, я поч­ти ни­че­го не умел, да­же го­во­рить не мог. По­том, как толь­ко я слы­шал ка­кое-ни­будь сло­во, я сра­зу вспо­ми­нал, что оно зна­чит, и по­сте­пен­но нау­чил­ся го­во­рить сно­ва».

Рей­ди ко­рот­ко кив­нул: «Имен­но так. Ле­че­ние мо­жет быть ос­но­ва­но на прин­ци­пе вос­ста­нов­ле­ния ла­тент­ных свя­зей».

Пар­де­ро опус­тил го­ло­ву: «До­пус­тим, я вспом­ню, кто я та­кой, и ока­жет­ся, что я — пре­ступ­ник? Что то­гда?»

Гла­за стар­ше­го тех­ни­ка сверк­ну­ли: «Вы рис­куе­те. По­сле вос­ста­нов­ле­ния па­мя­ти кон­на­тиг мо­жет при­го­во­рить вас к смер­ти».

Пар­де­ро по­мор­щил­ся: «Кон­на­тиг ко­гда-ни­будь по­се­ща­ет гос­пи­таль?»

«Не­со­мнен­но. Он бы­ва­ет вез­де».

«Как он вы­гля­дит?»

Рей­ди по­жал пле­ча­ми: «На офи­ци­аль­ных фо­то­гра­фи­ях он вы­гля­дит впе­чат­ляю­ще — важ­но и бла­го­род­но, в мун­ди­ре и ре­га­ли­ях. От­прав­ля­ясь стран­ст­во­вать ин­ког­ни­то, он из­ме­ня­ет внеш­ность и пе­ре­оде­ва­ет­ся, что­бы ни­чем не вы­де­лять­ся. Ему так нра­вит­ся. В ско­п­ле­нии Ала­стор пять трил­лио­нов лю­дей. Но ка­ж­до­му ка­жет­ся, что кон­на­тиг сто­ит за пле­ча­ми и все про не­го зна­ет».

«Ес­ли кон­на­тиг все зна­ет, — под­нял го­ло­ву Пар­де­ро, — мо­жет быть, дос­та­точ­но пой­ти к не­му и спро­сить, кто я та­кой?»

«Не ис­клю­че­но. В край­нем слу­чае мы так и сде­ла­ем».

Про­шло не­сколь­ко дней, не­де­ля, две не­де­ли. Рей­ди при­ме­нял де­сят­ки при­бо­ров, пре­па­ра­тов и ме­то­дов, пы­та­ясь пре­одо­леть барь­е­ры, раз­де­ляв­шие па­мять и соз­на­ние Пар­де­ро. Он ре­ги­ст­ри­ро­вал соз­на­тель­ные, под­соз­на­тель­ные и фи­зио­ло­ги­че­ские ре­ак­ции на все­воз­мож­ные сти­му­лы — цве­та, зву­ки и за­па­хи, вку­со­вые и ося­за­тель­ные ощу­ще­ния, ос­ве­ще­ние раз­лич­ной ин­тен­сив­но­сти и раз­лич­но­го спек­траль­но­го со­ста­ва, про­ве­рял пред­рас­по­ло­жен­ность па­ци­ен­та к стра­ху вы­со­ты, тем­но­ты, по­гру­же­ния в безд­ну, от­кры­то­го и замк­ну­то­го про­стран­ст­ва. Этим де­ло не ог­ра­ни­чи­лось. Рей­ди пе­ре­шел к со­став­ле­нию под­роб­ных срав­ни­тель­ных гра­фи­ков из­ме­не­ния со­стоя­ния па­ци­ен­та под воз­дей­ст­ви­ем слож­ных куль­тур­но-пси­хо­ло­ги­че­ских фак­то­ров, де­мон­ст­ри­руя го­ло­гра­фи­че­ские изо­бра­же­ния не­ле­пых си­туа­ций, празд­нич­ных тор­жеств, эро­ти­че­ских сцен, жес­то­ко­стей и ужа­сов, ха­рак­тер­ных вы­ра­же­ний муж­ских, жен­ских и дет­ских лиц. Вы­чис­ли­тель­ный ме­ха­низм на­ка­п­ли­вал ре­зуль­та­ты, срав­ни­вая их с из­вест­ны­ми па­ра­мет­ра­ми, и син­те­зи­ро­вал ди­на­ми­че­скую мо­дель, ана­ло­гич­ную пси­хи­че­ским про­цес­сам Пар­де­ро.

Окон­ча­тель­ный ана­лиз мо­де­ли, од­на­ко, не по­зво­лил Рей­ди вы­явить при­чи­ну бло­ки­ров­ки па­мя­ти: «Ва­ши ос­нов­ные реф­лек­сы дос­та­точ­но ти­пич­ны. Един­ст­вен­ная ано­ма­лия на­блю­да­ет­ся в свя­зи с ре­ак­ци­ей на тем­но­ту, сти­му­ли­рую­щую вас са­мым лю­бо­пыт­ным об­ра­зом. Ва­ши со­ци­аль­ные ин­стинк­ты не­дос­та­точ­но раз­ви­ты — ве­ро­ят­но, то­му ви­ной ам­не­зия. По-ви­ди­мо­му, вы боль­ше склон­ны к на­стой­чи­во­му са­мо­ут­вер­жде­нию, не­же­ли к не­до­оцен­ке сво­их спо­соб­но­стей. Вы прак­ти­че­ски не реа­ги­руе­те на му­зы­ку, а цве­то­вая сим­во­ли­ка не име­ет для вас поч­ти ни­ка­ко­го зна­че­ния — что то­же мо­жет объ­яс­нять­ся ам­не­зи­ей. За­па­хи сти­му­ли­ру­ют вас го­раз­до силь­нее, чем я пред­по­ла­гал — но не в та­кой сте­пе­ни, что­бы это мож­но бы­ло на­звать па­то­ло­ги­ей». Рей­ди от­ки­нул­ся на спин­ку сту­ла: «Об­сле­до­ва­ния са­ми по се­бе мог­ли спро­во­ци­ро­вать ка­кие-ни­будь соз­на­тель­ные ас­со­циа­ции. Вы ни­че­го не за­ме­ти­ли?»

«Ни­че­го».

Рей­ди кив­нул: «Хо­ро­шо. По­про­бу­ем дру­гой под­ход. Тео­ре­ти­че­ская ос­но­ва та­ко­ва. Ес­ли ам­не­зия свя­за­на с силь­ней­шим под­соз­на­тель­ным не­же­ла­ни­ем вспо­ми­нать те или иные об­стоя­тель­ст­ва, мы мог­ли бы пре­одо­леть со­про­тив­ле­ние, об­ра­тив соз­на­тель­ное вни­ма­ние на те же со­бы­тия. Для это­го, од­на­ко, не­об­хо­ди­мо оп­ре­де­лить ха­рак­тер трав­ма­ти­че­ских об­стоя­тельств. Дру­ги­ми сло­ва­ми, мы долж­ны ус­та­но­вить ва­ше про­ис­хо­ж­де­ние, по­нять, в ка­кой сре­де фор­ми­ро­ва­лась ва­ша лич­ность».

Пар­де­ро на­хму­рил­ся и от­вер­нул­ся к ок­ну. Рей­ди вни­ма­тель­но сле­дил за ним: «Вы не хо­ти­те знать о сво­ем про­ис­хо­ж­де­нии?»

Пар­де­ро кри­во улыб­нул­ся: «Я это­го не го­во­рил».

Рей­ди по­жал пле­ча­ми: «Во­ля ва­ша. Вы мо­же­те по­ки­нуть гос­пи­таль в лю­бую ми­ну­ту. Служ­ба со­ци­аль­но­го обес­пе­че­ния по­ды­щет вам ра­бо­ту, на­чи­най­те но­вую жизнь».

Пар­де­ро от­ри­ца­тель­но по­ка­чал го­ло­вой: «Ме­ня бу­дет пре­сле­до­вать не­из­вест­ность. Мо­жет быть, во мне кто-то ну­ж­да­ет­ся, кто-то ждет мое­го воз­вра­ще­ния».

Рей­ди не воз­ра­жал: «Зав­тра нач­нем де­тек­тив­ное рас­сле­до­ва­ние».

МАРУН: АЛАСТОР 933

Де­мо­со­фист при­под­нял квад­рат­ный лист бе­лой бу­ма­ги, бес­шум­но вы­пол­зав­ший из про­ре­зи в сто­ле: «А вот и от­чет!» За­дер­жав­шись, по­жа­луй, в на­ро­чи­то те­ат­раль­ной по­зе, Ол­лав изу­чил ко­лон­ки цифр: «За­ко­но­мер­ность есть...» Он сно­ва про­смот­рел от­чет: «Вот оно как... Иден­ти­фи­ци­ро­ва­ны во­сем­на­дцать рай­онов на пя­ти пла­не­тах. Для сем­на­дца­ти, от­но­ся­щих­ся к че­ты­рем ми­рам, сум­мар­ная ве­ро­ят­ность со­став­ля­ет три про­цен­та. Для од­но­го рай­она на пя­той пла­не­те ве­ро­ят­ность дос­ти­га­ет вось­ми­де­ся­ти се­ми про­цен­тов, что в дан­ном слу­чае рав­но­знач­но поч­ти без­оши­боч­но­му вы­во­ду. Гос­по­дин Пар­де­ро! Я не знаю ва­ше­го на­стоя­ще­го име­ни. Но я прак­ти­че­ски убе­ж­ден, что вы — рун из Ру­ни­че­ских пре­де­лов к вос­то­ку от Порт-Ма­ра, на Се­вер­ном кон­ти­нен­те пла­не­ты Ма­рун, Ала­стор 933».

МАРУН: АЛАСТОР 933

«Таб­ли­ца от­ра­жа­ет ти­пич­ные ус­ло­вия ос­ве­щен­но­сти^[1] на Ма­ру­не. В за­ви­си­мо­сти от них ра­ди­каль­но ме­ня­ет­ся ха­рак­тер пей­за­жа. Ра­зу­ме­ет­ся, они влия­ют и на ха­рак­тер по­ве­де­ния оби­та­те­лей пла­не­ты, в осо­бен­но­сти ру­нов, — бас де­мо­со­фи­ста зву­чал с пе­дан­тич­ной мяг­ко­стью, хо­тя он от­че­ка­ни­вал сло­ва как ме­ня­ла, скла­ды­ваю­щий мо­не­ты стол­би­ком. — Жи­те­лей Порт-Ма­ра труд­но об­ви­нить в чрез­мер­ной ши­ро­те взгля­дов или изо­щрен­но­сти вку­сов. Тем не ме­нее, ру­ны счи­та­ют сто­ли­цу сре­до­то­чи­ем ис­ку­ше­ний и суе­ты, бес­стыд­но­го по­гло­ще­ния пи­щи, бес­ха­рак­тер­но­сти и все­доз­во­лен­но­сти, жи­вот­но­го раз­вра­та — во­об­ще все­го то­го, что ру­ны на­зы­ва­ют «се­ба­лиз­мом».

В Ста­ром го­ро­де Порт-Ма­ра из­ред­ка встре­ча­ют­ся от­ще­пен­цы — мо­ло­дые ру­ны, вос­став­шие про­тив древ­них обы­ча­ев или из­гнан­ные за на­ру­ше­ние та­ко­вых. Ожес­то­чен­ные и по­дав­лен­ные, они вла­чат жал­кое су­ще­ст­во­ва­ние, об­ви­няя ро­ди­те­лей в том, что те не по­за­бо­ти­лись обес­пе­чить им при­лич­ное об­ра­зо­ва­ние и не уде­ля­ли им дос­та­точ­но­го вни­ма­ния. В ка­кой-то ме­ре это вер­но — ру­ны убе­ж­де­ны, что их пред­пи­са­ния са­мо­оче­вид­ны да­же для не­смыш­ле­ных мла­ден­цев, в то вре­мя как ни на од­ной пла­не­те Ско­п­ле­ния нет бо­лее про­из­воль­но­го на­бо­ра ус­лов­но­стей, оп­ре­де­ляю­щих со­ци­аль­ные от­но­ше­ния. На­при­мер, про­цесс по­гло­ще­ния пи­щи счи­та­ет­ся не ме­нее не­при­лич­ным, чем про­цесс вы­де­ле­ния от­хо­дов пи­ще­ва­ре­ния — ру­ны едят в пол­ном оди­но­че­ст­ве или, ес­ли уе­ди­не­ние не­воз­мож­но, скры­ва­ют­ся за шир­ма­ми. От ре­бен­ка ожи­да­ет­ся ав­то­ма­ти­че­ское вос­при­ятие этой точ­ки зре­ния и дру­гих ру­ни­че­ских за­по­ве­дей. Ру­ны-ро­ди­те­ли по­ла­га­ют, что в их от­пры­сках долж­ны ес­те­ст­вен­ным об­ра­зом про­яв­лять­ся свой­ст­вен­ные пред­кам на­клон­но­сти к при­об­ре­те­нию и на­стой­чи­во­му со­вер­шен­ст­во­ва­нию ред­ких не­прак­тич­ных на­вы­ков, а так­же к по­дав­ле­нию в се­бе се­ба­ли­сти­че­ских по­зы­вов».

Пар­де­ро по­ежил­ся: «Вы уже не впер­вые упот­реб­ляе­те этот тер­мин. Я его не по­ни­маю».

«Се­ба­лизм — осо­бое ру­ни­че­ское пред­став­ле­ние о сек­су­аль­но­сти, свя­зан­ное с ощу­ще­ни­ем силь­ней­ше­го от­вра­ще­ния. Вы спро­си­те: как, в та­ком слу­чае, ру­ны про­из­во­дят по­том­ст­во? Са­мым не­ве­ро­ят­ным об­ра­зом. Они на­шли изящ­ное, изо­бре­та­тель­ное ре­ше­ние про­бле­мы. Ко­гда за­хо­дят все солн­ца и на­сту­па­ет мерк, в ру­нах про­ис­хо­дит лю­бо­пыт­ней­шее пре­вра­ще­ние. Ес­ли хо­ти­те, я ос­та­нов­люсь на этом яв­ле­нии под­роб­но — но за­па­си­тесь тер­пе­ни­ем, ибо во­прос о ноч­ном пре­об­ра­же­нии ру­нов за­слу­жи­ва­ет са­мо­го при­сталь­но­го вни­ма­ния!

---

[1] Эти ва­ри­ан­ты рас­по­зна­ют­ся го­ро­жа­на­ми Порт-Ма­ра. И у май­я­ров, и у ру­нов есть осо­бые на­име­но­ва­ния для ка­ж­до­го из воз­мож­ных со­че­та­ний све­тил.
Че­ре­до­ва­ние пе­рио­дов ос­ве­щен­но­сти ус­лож­ня­ет­ся су­точ­ным вра­ще­ни­ем Ма­ру­на во­круг сво­ей оси, го­до­вым об­ра­ще­ни­ем Ма­ру­на во­круг Фу­ра­да, вза­им­ным об­ра­ще­ни­ем Фу­ра­да и Ос­мо, а так­же ор­би­таль­ны­ми пе­ре­ме­ще­ния­ми Мад­да­ра и Цир­се по от­но­ше­нию друг к дру­гу и, со­вме­ст­но, во­круг сис­те­мы Фу­ра­да и Ос­мо. При этом плос­ко­сти ор­бит всех этих сис­тем не сов­па­да­ют.
Фвай-чи, не имею­щие ни­ка­ких пред­став­ле­ний об ас­тро­но­мии, спо­соб­ны, од­на­ко, без­оши­боч­но пред­ска­зы­вать, ка­кое со­че­та­ние све­тил бу­дет иметь ме­сто по про­ше­ст­вии лю­бо­го про­из­воль­но вы­бран­но­го сро­ка.
В пред­горь­ях к югу от Порт-Ма­ра со­хра­ни­лась «за­те­рян­ная» об­щи­на май­я­ров, чис­лен­но­стью око­ло де­ся­ти ты­сяч че­ло­век — упа­доч­ная, вы­ро­ж­даю­щая­ся, по­сте­пен­но вы­ми­раю­щая. Жизнь по­след­них пред­ста­ви­те­лей не­ко­гда про­цве­тав­шей ра­сы раб­ски под­чи­не­на ре­жи­мам ос­ве­щен­но­сти. На­строе­ния, дие­та, ма­не­ра оде­вать­ся и ха­рак­тер дея­тель­но­сти май­я­ров ме­ня­ют­ся в за­ви­си­мо­сти от вос­хо­да и за­хо­да ка­ж­до­го из че­ты­рех солнц. С на­сту­п­ле­ни­ем мер­ка май­я­ры за­пи­ра­ют­ся в хи­жи­нах, за­жи­га­ют лам­па­ды и рас­пе­ва­ют за­кли­на­ния, при­зван­ные из­ба­вить их от гоб­ли­на Га­лу­лы, ка­ле­ча­ще­го и по­тро­ша­ще­го всех, ко­го тем­но­та на­сти­га­ет под от­кры­тым не­бом. Не­кая тварь с по­вад­ка­ми Га­лу­лы дей­ст­ви­тель­но су­ще­ст­ву­ет, но ее ви­до­вую при­над­леж­ность не уда­ет­ся ус­та­но­вить вви­ду от­сут­ст­вия же­лаю­щих вес­ти на­блю­де­ния.


Ру­ны, на­столь­ко же гор­дые и ком­пе­тент­ные, на­сколь­ко май­я­ры де­мо­ра­ли­зо­ва­ны и суе­вер­ны, то­же в выс­шей сте­пе­ни под­вер­же­ны влия­нию пе­рио­дов ос­ве­щен­но­сти. По­ве­де­ние, при­ли­че­ст­вую­щее ру­нам при од­ном со­че­та­нии солнц, мо­жет счи­тать­ся аб­сурд­ным или вуль­гар­ным при дру­гом. Ру­ны по­вы­ша­ют уро­вень об­ра­зо­ва­ния и от­та­чи­ва­ют ин­ди­ви­ду­аль­ные на­вы­ки в пе­рио­ды ау­да, ис­па и ум­бе­ра. Тор­же­ст­вен­ные об­ря­ды — в том чис­ле дос­то­при­ме­ча­тель­ная «це­ре­мо­ния аро­ма­ти­че­ских вдох­но­ве­ний» — от­прав­ля­ют­ся, как пра­ви­ло, во вре­мя ис­па. Сле­ду­ет от­ме­тить, что му­зы­ку ру­ны счи­та­ют из­лиш­не эмо­цио­наль­ным ви­дом ис­кус­ст­ва, сти­му­ли­рую­щим не­при­стой­ное по­ве­де­ние. В Ру­ни­че­ских пре­де­лах про­фес­сия му­зы­кан­та, как та­ко­вая, не су­ще­ст­ву­ет. Ауд — под­хо­дя­щее вре­мя для битв, ду­элей, су­деб­ных тяжб и сбо­ра аренд­ной пла­ты. Зе­ле­ный роу­эн — по­ра по­эти­че­ских дек­ла­ма­ций и сен­ти­мен­таль­ных воз­ды­ха­ний. В ча­сы крас­но­го роу­эна ру­ны по­зво­ля­ют се­бе не­сколь­ко рас­сла­бить­ся и от­сту­пить от стро­жай­ших пра­вил эти­ке­та. Муж­чи­на мо­жет при­гу­бить ви­на в ком­па­нии дру­гих муж­чин — при этом ка­ж­дый, ра­зу­ме­ет­ся, поль­зу­ет­ся ско­ром­ной шир­мой. Жен­щи­ны в сво­ем кру­гу, сход­ным об­ра­зом, про­бу­ют на­стой­ки и конь­я­ки. Про­хлад­ный исп на­пол­ня­ет ру­на воз­вы­шен­ным ас­ке­ти­че­ским во­оду­шев­ле­ни­ем, без­ус­лов­но пре­об­ла­даю­щим над та­ки­ми бо­лее низ­мен­ны­ми стра­стя­ми, как лю­бовь, не­на­висть, рев­ность или алч­ность. Ве­дут­ся при­глу­шен­ные бе­се­ды на ар­хаи­че­ском диа­лек­те, пла­ни­ру­ют­ся от­важ­ные пред­при­ятия, при­ни­ма­ют­ся га­лант­ные при­ся­ги, пред­ла­га­ют­ся и ут­вер­жда­ют­ся пла­ны свер­ше­ния слав­ных под­ви­гов, при­чем мно­гие из них осу­ще­ст­в­ля­ют­ся — и за­но­сят­ся в Кни­ги Дея­ний.

МАРУН: АЛАСТОР 933

При­мер­но раз в ме­сяц, ко­гда на Ма­ру­не сгу­ща­ют­ся су­мер­ки, ру­нов ох­ва­ты­ва­ет стран­ное воз­бу­ж­де­ние. Од­ни за­пи­ра­ют­ся в до­мах, дру­гие на­ря­жа­ют­ся в при­чуд­ли­вые кос­тю­мы и с на­сту­п­ле­ни­ем тем­но­ты ры­щут по ок­ре­ст­но­стям, со­вер­шая са­мые не­ожи­дан­ные по­ступ­ки. Ме­ст­ный вла­де­тель, оли­це­тво­ре­ние не­зыб­ле­мых мо­раль­ных ус­то­ев, из­би­ва­ет и гра­бит арен­да­то­ра. Со­лид­ная, бла­го­ра­зум­ная ма­тро­на без ог­ляд­ки пре­да­ет­ся не­мыс­ли­мым по­роч­ным из­вра­ще­ни­ям. Ка­ж­дый, кто не ук­рыл­ся за се­мью зам­ка­ми, мо­жет — и хо­чет — стать жерт­вой бе­зум­ной вы­ход­ки. За­га­доч­ное про­ти­во­ре­чие! Как со­гла­со­вать та­кое по­ве­де­ние со стро­жай­шим эти­ке­том, со­блю­дае­мым по­сле вос­хо­да солнц? Ни­кто и не пы­та­ет­ся их со­гла­со­вы­вать. Ноч­ные дея­ния счи­та­ют­ся сти­хий­ны­ми бед­ст­вия­ми, чем-то вро­де кош­ма­ров — за них ни­кто не от­ве­ча­ет. Мерк — по­ра хи­ме­ри­че­ских ви­де­ний на­яву. Все, что про­ис­хо­дит но­чью, не­ре­аль­но. Ви­нов­ни­ков нет и не мо­жет быть.

Во мра­ке мер­ка се­ба­лизм не зна­ет гра­ниц. Фак­ти­че­ски по­ло­вые ак­ты со­вер­ша­ют­ся толь­ко в ка­че­ст­ве ноч­ных дея­ний и толь­ко под ли­чи­ной из­на­си­ло­ва­ния. Брак — так на­зы­вае­мая «триз­ма» — не за­клю­ча­ет­ся по люб­ви или с це­лью про­дол­же­ния ро­да. Ско­рее это сво­его ро­да эко­но­ми­че­ский или по­ли­ти­че­ский со­юз, взаи­мо­вы­год­ная сдел­ка за­ин­те­ре­со­ван­ных сто­рон. Ес­ли суп­ру­ги и встре­ча­ют­ся в по­сте­ли, то ис­клю­чи­тель­но под по­кро­вом но­чи и стро­жай­шей тай­ны, а за­ча­тие, по мень­шей ме­ре фор­маль­но, рас­смат­ри­ва­ет­ся как ре­зуль­тат на­си­лия. При этом муж­чи­на на­де­ва­ет чер­ную на­кид­ку, по­кры­ваю­щую пле­чи, пред­пле­чья и верх­нюю часть гру­ди, а так­же вы­со­кие са­по­ги-чул­ки из чер­ной ма­те­рии. На го­ло­ве у не­го шлем с пря­чу­щей ли­цо мас­кой. Его торс об­на­жен. Он вы­гля­дит на­ро­чи­то ка­ри­ка­тур­но — ут­ри­ро­ван­ный сим­вол муж­ской сек­су­аль­но­сти. Без­лич­ность на­силь­ни­ка в ноч­ном кос­тю­ме мак­си­маль­но уси­ли­ва­ет ощу­ще­ние го­ря­чеч­ной не­ре­аль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го. Муж­чи­на про­ни­ка­ет в ком­на­ту, где спит — или при­тво­ря­ет­ся спя­щей — жен­щи­на, по­сле че­го, в пол­ном мол­ча­нии, име­ет ме­сто со­во­ку­п­ле­ние. Дев­ст­вен­ность или ее от­сут­ст­вие не име­ют зна­че­ния и ни­ко­гда не об­су­ж­да­ют­ся. В диа­лек­те ру­нов нет слов «дев­ст­вен­ность» и «це­ло­муд­рие».

Те­перь вы по­ни­мае­те, по­че­му триз­му нель­зя, по су­ти де­ла, упо­до­бить суп­ру­же­ст­ву. Триз­ме­ты мо­гут ис­пы­ты­вать вза­им­ную при­вя­зан­ность, но ог­ра­ни­чи­ва­ют­ся, как пра­ви­ло, фор­маль­ным об­ще­ни­ем. Ин­тим­ные от­но­ше­ния ме­ж­ду ни­ми ред­ки. Ру­ны за­ни­ма­ют про­сто­рные ин­ди­ви­ду­аль­ные по­ме­ще­ния, не до­пус­каю­щие тес­но­ты и ску­чен­но­сти, что по­зво­ля­ет им не слиш­ком при­бли­жать­ся к тем, кто жи­вет с ни­ми под од­ной кры­шей. Ни­кто ни к ко­му не при­ка­са­ет­ся на­ме­рен­но. Про­фес­сии, тре­бую­щие фи­зи­че­ско­го кон­так­та с дру­ги­ми людь­ми — бра­до­брея, па­рик­махе­ра, вра­ча, порт­но­го — счи­та­ют­ся низ­мен­ны­ми ре­мес­ла­ми, не­дос­той­ны­ми вы­со­ко­го зва­ния ру­на. За ус­лу­га­ми по­доб­но­го ро­да ру­ны об­ра­ща­ют­ся к жи­те­лям Порт-Ма­ра. Отец и мать ни­ко­гда не шле­па­ют и не об­ни­ма­ют де­тей, ру­ну не при­дет в го­ло­ву по­хло­пать дру­га по пле­чу или по­жать ко­му-ни­будь ру­ку. Да­же в раз­га­ре бит­вы он ста­ра­ет­ся уби­вать вра­гов на рас­стоя­нии, в свя­зи с чем та­кое ору­жие, как ме­чи, шпа­ги и кин­жа­лы, иг­ра­ет пре­иму­ще­ст­вен­но це­ре­мо­ни­аль­ную роль.

Те­перь по­зволь­те мне опи­сать ру­ни­че­ский про­цесс упот­реб­ле­ния пи­щи. В тех ред­ких слу­ча­ях, ко­гда об­стоя­тель­ст­ва вы­ну­ж­да­ют ру­на обе­дать при по­сто­рон­них, он за­кры­ва­ет рот сал­фет­кой, а на Ма­ру­не ис­поль­зу­ет уни­каль­ное при­спо­соб­ле­ние — не­боль­шую шир­му на ме­тал­ли­че­ской под­став­ке, пол­но­стью за­кры­ваю­щую ли­цо едо­ка. На тор­же­ст­вен­ных прие­мах и да­же во вре­мя дру­же­ских встреч не по­да­ют­ся ни блю­да, ни за­кус­ки. Вме­сто это­го гос­ти на­сла­ж­да­ют­ся раз­но­об­раз­ней­ши­ми утон­чен­ны­ми аро­ма­та­ми — уме­ние вы­би­рать и про­из­во­дить по­сле­до­ва­тель­но­сти за­па­хов счи­та­ет­ся ис­кус­ст­вом и вы­со­ко це­нит­ся.

У ру­нов нет чув­ст­ва юмо­ра. Они бо­лез­нен­но чув­ст­ви­тель­ны к ос­корб­ле­ни­ям — рун ни­ко­му не по­зво­ля­ет над со­бой на­сме­хать­ся и де­ла­ет все воз­мож­ное и не­воз­мож­ное, что­бы не ока­зать­ся в смеш­ном по­ло­же­нии. Да­же раз­го­ва­ри­вая со ста­рым дру­гом, рун вни­ма­тель­но сле­дит за тем, что­бы не на­сту­пить ему на лю­би­мую мо­золь — фи­гу­раль­но вы­ра­жа­ясь, ра­зу­ме­ет­ся. Слож­ный, раз­ра­бо­тан­ный в мель­чай­ших под­роб­но­стях эти­кет по­мо­га­ет ру­нам справ­лять­ся с на­пря­же­ния­ми и тре­ния­ми, не­из­беж­но воз­ни­каю­щи­ми при об­ще­нии и взаи­мо­дей­ст­вии мно­гих лю­дей. Ко­ро­че го­во­ря, воз­ни­ка­ет впе­чат­ле­ние, что ру­ны от­ка­зы­ва­ют се­бе во всех обыч­ных че­ло­ве­че­ских ра­до­стях. Что за­ме­ня­ет им низ­мен­ные удо­воль­ст­вия про­стых смерт­ных?Пре­ж­де все­го, ру­нов глу­бо­ко вол­ну­ют, вдох­нов­ля­ют и сти­му­ли­ру­ют пей­за­жи — го­ры, лу­га, ле­са и не­бо, ме­няю­щие­ся с че­ре­до­ва­ни­ем пе­рио­дов ос­ве­щен­но­сти. Стои­мость зем­ли в Ру­ни­че­ских пре­де­лах за­ви­сит от ее эс­те­ти­че­ской цен­но­сти — рун спо­со­бен всю жизнь изо­бре­тать улов­ки, пле­сти ин­три­ги и да­же со­став­лять за­го­во­ры, что­бы при­об­ре­сти не­сколь­ко от­бор­ных уча­ст­ков. Рун на­сла­ж­да­ет­ся пыш­но­стью об­ря­дов и це­ре­мо­ний, не­укос­ни­тель­ным со­блю­де­ни­ем про­то­ко­лов, ге­раль­ди­че­ски­ми де­та­ля­ми. Его ма­не­ры, уме­ние се­бя вес­ти оце­ни­ва­ют­ся ок­ру­жаю­щи­ми со стро­го­стью ба­лет­мей­сте­ра, сле­дя­ще­го за тан­це­валь­ны­ми па при­ма-ба­ле­ри­ны. Рун гор­дит­ся кол­лек­ци­ей пер­ла­мут­ро­вой че­шуи шер­ли­ке­нов, изум­ру­да­ми, до­бы­ты­ми, ог­ра­нен­ны­ми и от­шли­фо­ван­ны­ми им са­мим, ар­рах­ски­ми ма­ги­че­ски­ми ко­ле­са­ми, при­ве­зен­ны­ми с дру­го­го кон­ца Ой­ку­ме­ны. Рун спо­со­бен де­ся­ти­ле­тия­ми пре­да­вать­ся од­но­му, двум или трем глу­бо­ко­мыс­лен­ным, ма­ло­по­нят­ным ув­ле­че­ни­ям — на­при­мер, изу­ча­ет спе­циа­ли­зи­ро­ван­ную об­ласть ма­те­ма­ти­ки, мерт­вый язык и тра­ди­ци­он­ную сим­во­ли­ку фан­фар­ных при­вет­ст­вий. Ка­ж­дый рун — при­ро­ж­ден­ный кал­ли­граф и ри­со­валь­щик. Де­ло всей его жиз­ни — со­став­ле­ние Кни­ги Дея­ний, по­пол­няе­мой, ил­лю­ст­ри­руе­мой и ук­ра­шае­мой с ли­хо­ра­доч­ной энер­ги­ей и фа­на­ти­че­ским при­ле­жа­ни­ем. Из­ред­ка та­кие кни­ги пред­ла­га­ют­ся на рын­ке и по­па­да­ют в ру­ки бо­га­тых кол­лек­цио­не­ров — на пла­не­тах Ой­ку­ме­ны за них пла­тят су­ма­сшед­шие день­ги.

У ру­на сквер­ный ха­рак­тер, с ним труд­но най­ти об­щий язык. Ще­пе­тиль­ность и раз­дра­жи­тель­ность за­став­ля­ют его вес­ти се­бя от­стра­нен­но и вы­зы­ваю­ще, он пре­зи­ра­ет все ра­сы, кро­ме сво­ей. Рун эго­цен­три­чен, за­нос­чив, скло­нен к осу­ж­де­нию и не­при­ятию.

К жен­щи­нам все ска­зан­ное от­но­сит­ся в той же сте­пе­ни, что и к муж­чи­нам, хо­тя, ра­зу­ме­ет­ся, я го­во­рю о ти­пич­ных ру­нах. Нель­зя за­бы­вать, что сре­ди ру­нов, как и в лю­бом дру­гом на­ро­де, встре­ча­ют­ся са­мые раз­ные ин­ди­ви­ду­аль­но­сти.

Не­дос­тат­ки ру­нов урав­но­ве­ши­ва­ют­ся их дос­то­ин­ст­ва­ми — бла­го­род­ст­вом в луч­шем по­ни­ма­нии это­го сло­ва, му­же­ст­вом, че­стью, не­ред­ко ин­тел­лек­том по­тря­саю­щей глу­би­ны и про­ни­ца­тель­но­сти. Опять же, од­на­ко, в ка­ж­дом кон­крет­ном слу­чае эти ка­че­ст­ва мо­гут про­яв­лять­ся по-раз­но­му.

Лю­бой рун, вла­дею­щий зем­лей, счи­та­ет се­бя ари­сто­кра­том. Ие­рар­хи­че­ские ти­ту­лы за­ви­сят от об­шир­но­сти вла­де­ний. Выс­шее зва­ние — кай­арх, за ним сле­ду­ют канг, эй­о­дарх, ба­рон, ба­ро­нет, ры­царь и сквайр. Фвай-чи ос­во­бо­ди­ли Ру­ни­че­ские пре­де­лы, но все еще пе­рио­ди­че­ски пе­ре­се­ка­ют их, со­вер­шая па­лом­ни­че­ст­ва по вы­со­ко­гор­ным лу­гам и ле­сам. Ру­ны и ав­то­хто­ны не всту­па­ют в ка­кие-ли­бо от­но­ше­ния.

Ес­те­ст­вен­но, в сре­де гор­дых и от­важ­ных вои­нов-уче­ных, стра­ст­но стре­мя­щих­ся к при­об­ре­те­нию но­вых зе­мель­ных уго­дий, ра­но или позд­но воз­ни­ка­ют кон­флик­ты. Вто­рой ма­рун­ский эдикт кон­на­ти­га, за­пре­щаю­щий ввоз лу­че­во­го ору­жия, не по­зво­ля­ет ру­нам вес­ти ши­ро­ко­мас­штаб­ные во­ен­ные дей­ст­вия. Но вы­лаз­ки и на­бе­ги со­вер­ша­ют­ся по­сто­ян­но, на­след­ст­вен­ная вра­ж­да длит­ся ты­ся­че­ле­тия­ми. На вой­не ру­ны ру­ко­во­дству­ют­ся дву­мя не­пре­лож­ны­ми пра­ви­ла­ми. Во-пер­вых, один рун не име­ет пра­ва на­па­дать на дру­го­го, ес­ли тот за­ни­ма­ет бо­лее вы­со­кое ие­рар­хи­че­ское по­ло­же­ние. Во-вто­рых, так как кро­во­про­ли­тие в ру­ко­паш­ной схват­ке пси­хо­ло­ги­че­ски от­но­сит­ся к раз­ря­ду ноч­ных бе­зумств, ру­ны уби­ва­ют вра­гов на рас­стоя­нии, при­ме­няя фу­гас­ные ме­тал­ли­че­ские стре­лы. Лишь от­дель­ные ари­сто­кра­ты де­мон­ст­ри­ру­ют осо­бую стой­кость и си­лу ду­ха, сра­жа­ясь ме­ча­ми. Ря­до­вой рун, од­на­ко, не мо­жет смот­реть в ли­цо дру­го­му че­ло­ве­ку и убить его, ибо не­вы­но­си­мое вос­по­ми­на­ние на­все­гда ли­шит его по­коя — ес­ли убий­ст­во не со­вер­ше­но во мра­ке мер­ка, в ка­ко­вом слу­чае па­мять ста­но­вит­ся не бо­лее чем впе­чат­ле­ни­ем, ос­тав­шим­ся от ноч­но­го кош­ма­ра. Но да­же по­сле за­хо­да солнц до­пус­ка­ет­ся толь­ко им­про­ви­зи­ро­ван­ное убий­ст­во в со­стоя­нии аф­фек­та. Пред­на­ме­рен­ное убий­ст­во под по­кро­вом мер­ка — от­вра­ти­тель­ное пре­сту­п­ле­ние».

МАРУН: АЛАСТОР 933

Лор­кас рас­плыл­ся в улыб­ке и на­кло­нил­ся впе­ред — за­вя­зы­вал­ся свет­ский раз­го­вор, его лю­би­мое вре­мя­про­во­ж­де­ние! Дву­смыс­лен­ные во­про­сы и ук­лон­чи­вые от­ве­ты с от­го­ло­ска­ми воз­мож­ных даль­ней­ших ис­тол­ко­ва­ний, воз­му­ти­тель­ные ут­вер­жде­ния, за­став­ляю­щие со­бе­сед­ни­ка ма­ши­наль­но воз­ра­жать и по­па­дать­ся в ло­вуш­ку, изящ­ные ла­ко­нич­ные оп­ро­вер­же­ния, ино­ска­за­ния и умол­ча­ния, ве­ду­щие к не­пра­виль­ным вы­во­дам, тер­пе­ли­вые разъ­яс­не­ния про­пис­ных ис­тин с ми­мо­лет­ны­ми на­ме­ка­ми на не­мыс­ли­мое!

Пре­ж­де все­го зав­зя­тый го­во­рун оп­ре­де­ля­ет об­щее на­строе­ние, ин­тел­лек­ту­аль­ный уро­вень и сло­вес­ную изо­бре­та­тель­ность со­брав­ших­ся. С этой це­лью по­лез­но сде­лать крат­кое пе­дан­тич­ное всту­п­ле­ние: «Со­глас­но куль­тур­но-ан­тро­по­ло­ги­че­ской ак­сио­ме, чем бо­лее изо­ли­ро­ва­но со­об­ще­ст­во, тем бо­лее идио­син­кра­зи­че­ски­ми ста­но­вят­ся его обы­чаи и ус­лов­но­сти. Ра­зу­ме­ет­ся, обо­соб­лен­ность да­ет не­ко­то­рые пре­иму­ще­ст­ва. Пред­ставь­те се­бе, од­на­ко, та­ко­го че­ло­ве­ка, как я — бес­при­ют­но­го стран­ни­ка-кос­мо­по­ли­та. Кос­мо­по­лит про­яв­ля­ет гиб­кость и не те­ря­ет­ся в лю­бой об­ста­нов­ке, при­спо­саб­ли­ва­ясь к об­стоя­тель­ст­вам вме­сто то­го, что­бы осу­ж­дать, изу­чая вме­сто то­го, что­бы опа­сать­ся. Его ба­гаж ус­лов­но­стей прост — ес­те­ст­вен­ный об­щий зна­ме­на­тель, оп­ре­де­лен­ный на ос­но­ве опы­та. Он — но­си­тель сво­его ро­да уни­вер­саль­ной куль­ту­ры, при­ем­ле­мой, ес­ли не об­ще­при­ня­той, на всех пла­не­тах Ско­п­ле­ния и по всей Ой­ку­ме­не. Я не пы­та­юсь объ­я­вить при­спо­соб­лен­че­ст­во доб­ро­де­те­лью, но все­го лишь до­пус­каю, что пу­те­ше­ст­вен­ни­ку удоб­нее поль­зо­вать­ся кос­мо­по­ли­ти­че­ской сис­те­мой цен­но­стей, а не на­бо­ром ус­лов­но­стей и пред­рас­суд­ков, всту­паю­щих в про­ти­во­ре­чие с пред­став­ле­ния­ми ок­ру­жаю­щих и тем са­мым при­во­дя­щих к эмо­цио­наль­ным на­пря­же­ни­ям».

Син­га­лис­са ре­ши­ла при­сое­ди­нить­ся к раз­го­во­ру и про­из­нес­ла то­ном су­хим, как шо­рох опав­ших ли­сть­ев: «Вы­со­ко­род­ный Лор­кас с ис­крен­ним убе­ж­де­ни­ем пред­ла­га­ет рас­про­стра­нен­ную точ­ку зре­ния, к со­жа­ле­нию, сре­ди ру­нов за­слу­жив­шую ре­пу­та­цию ба­наль­ной. Как ему из­вест­но, мы ни­ко­гда не пу­те­ше­ст­ву­ем, ес­ли не счи­тать ред­ких по­ез­док в Порт-Мар. Да­же ес­ли бы мы бы­ли пред­рас­по­ло­же­ны к стран­ст­ви­ям, я со­мне­ва­юсь в том, что мы ста­ли бы за­труд­нять се­бя при­об­ре­те­ни­ем при­вы­чек, пред­став­ляю­щих­ся нам не толь­ко по­шлы­ми, но и от­тал­ки­ваю­щи­ми. Так как на­ша бе­се­да но­сит не­офи­ци­аль­ный ха­рак­тер, я по­зво­лю се­бе за­тро­нуть не слиш­ком удоб­ную те­му. Ти­пич­ный гра­ж­да­нин Ско­п­ле­ния де­мон­ст­ри­ру­ет, по­доб­но жи­вот­но­му, пол­ное от­сут­ст­вие сму­ще­ния или не­лов­ко­сти в от­но­ше­нии функ­ций пи­ще­ва­ри­тель­но­го трак­та. Он вы­став­ля­ет на­по­каз по­жи­рае­мое съе­ст­ное, вы­де­ля­ет слю­ну, за­пи­хи­ва­ет еду в ро­то­вое от­вер­стие, пе­ре­ма­лы­ва­ет ее зу­ба­ми, мас­си­ру­ет язы­ком и про­тал­ки­ва­ет об­ра­зую­щую­ся мас­су вниз по пи­ще­во­ду. Хо­тя ис­праж­не­ние ос­тат­ков пе­ре­ва­рен­ной пи­щи осу­ще­ст­в­ля­ет­ся не столь не­при­кры­то, этот про­цесс так­же слу­жит вре­мя от вре­ме­ни пред­ме­том шу­ток и при­бау­ток, как ес­ли бы удов­ле­тво­ре­ние фи­зио­ло­ги­че­ских по­треб­но­стей — осо­бен­ность че­ло­ве­че­ской куль­ту­ры, доб­ро­де­тель или по­рок. Ра­зу­ме­ет­ся, мы, ру­ны, то­же вы­ну­ж­де­ны под­чи­нять­ся био­ло­ги­че­ским ин­стинк­там, но мы вни­ма­тель­нее от­но­сим­ся к ближ­ним и не сме­ши­ва­ем жи­вот­ные ас­пек­ты су­ще­ст­во­ва­ния с куль­тур­ной и об­ще­ст­вен­ной жиз­нью». Весь этот мо­но­лог Син­га­лис­са про­из­нес­ла сар­ка­сти­че­ски-мо­но­тон­ным го­ло­сом ин­ст­рук­то­ра, за­чи­ты­ваю­ще­го по бу­маж­ке эле­мен­тар­ные пра­ви­ла олу­ху, оные пра­ви­ла на­ру­шив­ше­му.

Дес­ти­ан ус­мех­нул­ся, по­ка­зы­вая, что пол­но­стью раз­де­ля­ет убе­ж­де­ния ма­те­ри.

Ма­то Лор­ка­са не так-то про­сто бы­ло обес­ку­ра­жить. Он по­ни­маю­ще кив­нул: «Ус­лов­но­сти, об­ще­при­ня­тые в том или ином кру­гу, все­гда мож­но обос­но­вать бо­лее или ме­нее ра­цио­наль­но. Без­ус­лов­но! Не­об­хо­ди­ма, од­на­ко, объ­ек­тив­ная оцен­ка по­лез­но­сти лю­бых тра­ди­ций. Чрез­мер­но ус­лож­нен­ные пра­ви­ла, слиш­ком же­ст­кие ог­ра­ни­че­ния со­кра­ща­ют чис­ло воз­мож­но­стей, от­кры­ваю­щих­ся пе­ред че­ло­ве­ком. Они су­жа­ют кру­го­зор, ду­шат во­об­ра­же­ние! Мы жи­вем один раз. По­че­му, во имя че­го мы долж­ны от­ка­зы­вать се­бе в ка­ких бы то ни бы­ло воз­мож­но­стях? Кля­нусь ноч­ным горш­ком кон­на­ти­га, вы не­пра­вы!»

«Мы не смо­жем друг дру­га по­нять, ес­ли вы бу­де­те на­стаи­вать на све­де­нии дей­ст­ви­тель­но­сти к ло­ги­че­ским ак­сио­мам и эс­ха­то­ло­ги­че­ским прин­ци­пам! — хо­лод­но улы­ба­ясь, от­ре­за­ла Син­га­лис­са. — Рас­су­ж­де­ния та­ко­го ро­да не­уме­ст­ны в лю­бом слу­чае. Мож­но при­во­дить до­во­ды, под­твер­ждаю­щие це­ле­со­об­раз­ность про­из­воль­ной точ­ки зре­ния, са­мой сме­хо­твор­ной, тща­тель­но вы­би­рая со­от­вет­ст­вую­щие пред­по­сыл­ки или за­ни­ма­ясь по­строе­ни­ем ис­кус­ст­вен­ных тео­рий. Пу­те­ше­ст­вен­ник-кос­мо­по­лит, по­став­лен­ный ва­ми в при­мер, пре­ж­де все­го дол­жен осоз­на­вать на­ли­чие раз­ни­цы ме­ж­ду аб­ст­рак­ция­ми и жи­вы­ми че­ло­ве­че­ски­ми су­ще­ст­ва­ми, ме­ж­ду со­цио­ло­ги­че­ски­ми кон­цеп­ция­ми и ре­аль­ны­ми об­ще­ст­вен­ны­ми об­ра­зо­ва­ния­ми, вы­жи­ваю­щи­ми на про­тя­же­нии ты­ся­че­ле­тий. От вас я ни­че­го не слы­шу, кро­ме на­ив­ных ди­дак­ти­че­ских рас­су­ж­де­ний».

Лор­кас под­жал гу­бы: «Воз­мож­но, ва­ше впе­чат­ле­ние объ­яс­ня­ет­ся тем, что в мо­ем слу­чае вы имее­те де­ло с пред­став­ле­ния­ми, про­ти­во­ре­ча­щи­ми ва­шим эмо­цио­наль­ным пред­поч­те­ни­ям. Но я от­вле­ка­юсь от ос­нов­но­го во­про­са. Ус­той­чи­вость упо­мя­ну­тых ва­ми об­ще­ст­вен­ных об­ра­зо­ва­ний ни­че­го не до­ка­зы­ва­ет. Че­ло­ве­че­ские со­об­ще­ст­ва от­ли­ча­ют­ся уди­ви­тель­ной тер­пи­мо­стью к зло­упот­реб­ле­ни­ям, да­же ес­ли они отя­го­ще­ны де­сят­ка­ми ус­та­рев­ших, не­ес­те­ст­вен­ных или вре­до­нос­ных ус­лов­но­стей».

Син­га­лис­са по­зво­ли­ла се­бе по­ка­зать, что ее за­бав­ля­ет бес­хит­ро­ст­ная уяз­ви­мость оп­по­нен­та: «По­доз­ре­ваю, что вы чрез­мер­но обес­по­кое­ны влия­ни­ем ус­лов­но­стей. Толь­ко не­ра­зум­ные де­ти про­яв­ля­ют не­тер­пи­мость к тра­ди­ци­он­ным ог­ра­ни­че­ни­ям. Та­кие ог­ра­ни­че­ния не­за­ме­ни­мы в лю­бом ор­га­ни­зо­ван­ном, ци­ви­ли­зо­ван­ном об­ще­ст­ве, так же, как дис­ци­п­ли­на со­вер­шен­но не­об­хо­ди­ма ар­мии, фун­да­мент — зда­нию, ори­ен­ти­ры — пут­ни­ку в не­зна­ко­мой ме­ст­но­сти. Без ус­лов­но­стей ци­ви­ли­за­ция — во­да в ре­ше­те. Без дис­ци­п­ли­ны ар­мия пре­вра­ща­ет­ся в тол­пу раз­бой­ни­ков. Зда­ние без фун­да­мен­та об­ру­ши­ва­ет­ся, а пут­ник, не на­хо­дя­щий ори­ен­ти­ров, те­ря­ет­ся и гиб­нет».

Лор­кас зая­вил, что воз­ра­жа­ет не про­тив всех ус­лов­но­стей в прин­ци­пе, но толь­ко про­тив пра­вил оче­вид­но бес­смыс­лен­ных и об­ре­ме­ни­тель­ных.

Син­га­лис­са пе­ре­кры­ла ему путь к от­сту­п­ле­нию: «Воз­ни­ка­ет впе­чат­ле­ние, что, го­во­ря о бес­смыс­лен­ных и об­ре­ме­ни­тель­ных пра­ви­лах, вы имее­те в ви­ду обы­чаи ру­нов — но, бу­ду­чи чу­же­зем­цем, вы не­дос­та­точ­но зна­ко­мы с на­ши­ми обы­чая­ми, что­бы вы­дви­гать про­тив них сколь­ко-ни­будь обос­но­ван­ные воз­ра­же­ния. Я по­ла­гаю, что мой об­раз жиз­ни упо­ря­до­чен и ра­зу­мен, и од­но это об­стоя­тель­ст­во до­ка­зы­ва­ет не­со­стоя­тель­ность ва­ших за­блу­ж­де­ний — ра­зу­ме­ет­ся, ес­ли вы не счи­тае­те, что я не спо­соб­на от­ли­чить по­ря­док от хао­са и ра­зум­ность от бе­зу­мия».

МАРУН: АЛАСТОР 933

«Ну, я на­шел се­бе па­ру за­ня­тий. Как вы знае­те, я ра­бо­таю на БЭЭ. А еще я со­брал це­лую кол­лек­цию бое­вых гим­нов ульдр. Ульд­ры му­зы­каль­но ода­ре­ны от при­ро­ды и со­чи­ня­ют за­ме­ча­тель­ные пес­ни, за­слу­жи­ваю­щие го­раз­до боль­ше­го вни­ма­ния, чем то, ка­кое им уде­ля­лось до сих пор».

«Я вы­рос­ла под эти пес­ни, — за­ме­ти­ла Шай­на. — Ес­ли бы у ме­ня бы­ло под­хо­дя­щее на­строе­ние, я мог­ла бы, не схо­дя с мес­та, за­выть что-ни­будь та­кое, от че­го у гос­тей тет­ки Вальт­ри­ны кровь в жи­лах за­сты­нет!»

«Имей­те со­стра­да­ние — не здесь и не сей­час».

Шай­на рас­смея­лась: «У ме­ня не слиш­ком час­то воз­ни­ка­ет же­ла­ние «раз­вес­ти де­сять ты­сяч ко­ст­ров, что­бы сжечь де­сять ты­сяч вра­гов — од­но­го за дру­гим, и с при­стра­сть­ем та­ким, чтоб от во­плей их кор­чил­ся дым!»…»

ПОМЕСТЬЯ КОРИФОНА