Об этих событиях почти пятнадцатилетней давности напомнили мне две фотографии, на которые я недавно наткнулся, разбирая свой фотоархив.
Летом 93-го я со своими партнерами по трио участвовал в фестивале, проходившем в старинных городках у подножья Пиринеев в Каталонии. В один из свободных дней наши каталонские друзья устроили нам потрясающую экскурсию на Монтсеррат – горный массив, гигантским органом уходящий в небо километрах в 30-ти от Барселоны. Там на километровой высоте находится духовный центр Каталонии – основанный в XI веке монахами-бенедиктинцами монастырь Святой Марии. Место это, овеянное легендами, в Каталонии почитается особо, ибо внутри монастыря уже много веков хранится одна из христианских святынь – вырезанная апостолом Лукой деревянная фигура Пресвятой Девы - Черной Мадонны, заступницы и покровительницы всех каталонцев. Несколько часов провели мы в этом удивительном месте и услышали много удивительных историй, связанных с ним. В конце концов, наши проводники дали нам возможность погулять еще немного и, назначив встречу на стоянке, ушли пить кофе. Уставшие, мы примолкли и тихонько бесцельно бродили, переваривая увиденное, когда среди густых зарослей, в стороне от шумных туристических площадок я заметил нечто, заставившее сердце неожиданно встрепенуться: что-то неуловимо знакомое угадывалось в проступающих сквозь листву очертаниях. Мы ускорили шаг и спустя минуту были на месте. На постаменте чуть выше человеческого роста, слегка наклонившись вправо, перед нами сидел... Пабло Казальс. Рубашка с коротким рукавом - почти домашний вид, крепкие руки с длинными пальцами. Смычок навечно замер на незавершенном аккорде. Я прикоснулся к виолончели - его бронзовый Гофриллер был теплым от солнца. Тоненьким ручейком это тепло стало наполнять душу. В конце концов, эмоции переполнили мое сердце, а надпись на задней стороне постамента "Пау Казальсу от благодарного народа Каталонии" (дословно не помню) добила окончательно: к горлу подступил комок и пришлось лезть в карман за платком. Я попросил коллег сфотографировать меня рядом с памятником и вскоре мы уже ехали назад. В пути я думал о том, какое фантастическое место было выбрано для памятника, и еще о том, сможем ли мы в России когда-нибудь увидеть памятник не поэту, не композитору, а именно исполнителю - скрипачу или виолончелисту, например, в Троице-Сергиевой лавре. (Недавно прочитал, что в Калуге собираются установить памятник Жене Белоусову…).
На следующий день мы играли в городке St. Joan de les Abadesses. Концерт проходил в клостере - крытой галерее во дворе монастыря, построенного в IX веке. Для последнего «биса» мы приберегли народную каталонскую песню El Cant Del’s Osells («Песня птиц»), переложение которой я предусмотрительно сделал в Москве. Надо знать, что значит для каталонцев эта мелодия. Символ полной драматизма долгой борьбы за национальное достоинство - она для них больше, чем гимн, и в этом огромная заслуга их великого соотечественника.
Итак, последний «бис». Без объявления пианист берет несколько вступительных аккордов. Публика, ничего не подозревая, готовится насладиться еще одной бесплатной «конфеткой». И тут скрипач затягивает тоскливую щемящую мелодию, от которой по спине бегут мурашки. В публике начинается ропот, одобрительные стоны и всхлипывания. Короткий «бис» кончился быстро и по реакции слушателей было понятно, что одному богу известно, сколько раз нам придется повторить эту мелодию. Наконец, нам дали возможность удалиться. Мы уже переодевались, когда в артистической появился незнакомец. Видимо, решив, что, если мы наизусть играем El Cant Del’s Osells, то должны понимать каталонский, он, улыбаясь, подошел ко мне и обратился со словами, из которых я хорошо понял только "El Cant Del’s Osells" и "Pau Casals". Помог вовремя подошедший вчерашний гид. Выяснилось, что слушатели не желают расходиться и спрашивают, не согласится ли маэстро сыграть для них «Песню птиц» в прилегающей к монастырю церкви – «там когда-то ее играл наш Казальс». («Привет тебе с горы Монтсеррат, «маэстро»). Улыбаюсь, киваю в ответ, снова надеваю мокрую сорочку (вечер был нестерпимо душный и влажный) и следую за незнакомцем. Он ведет меня по лабиринту темных каменных коридоров и, наконец, мы оказываемся внутри небольшой романской церкви. Восхитительная смесь ароматов церковной утвари и непередаваемый запах древности. От грубо отесанных камней веет прохладой. Крохотный фонарь освещает только алтарную перегородку и небольшое пространство перед ней с одиноким стулом. В гулкой тишине поднимаюсь на небольшое возвышение и собираюсь присесть. Тут из полумрака, мотая головой, ко мне бесшумно летит мой незнакомец и шепчет на ходу, смущенно улыбаясь:
— No, no, no, perdoni! Perdoni, maestro! Un moment, per favor!
Подлетает, нежно берет стул и, прицелившись, аккуратно ставит его на несколько сантиметров дальше от алтарной перегородки.
— Per favor, maestro – выдыхает он и исчезает.
Сажусь. Ножки стула слегка царапнули каменный пол. Где-то наверху десятки стульев мягко заскребли по камням невидимого свода.
«Ну все, подставили!» - весело проносится в голове. Я знал о существовании этих магических точек в пресвитериях и не один раз играл с моими коллегами в храмах, но никогда раньше в эту самую точку не попадал, да еще вот так - в одиночку…
В глубине церкви - бледными пятнами лица почтенных стариков в первом ряду.
Каталонцы…
Помните, у Жванецкого в «Автопортрете»: «Hикогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют? ...» Так вот, я никогда не буду каталонцем, но, кажется, знаю, что чувствуют сейчас они. Я понимаю, почему они хотят услышать «Песню птиц» здесь, в храме, и почему памятник Великому Музыканту стоит рядом с их Черной Мадонной. Это уже не те старики, что минут пятнадцать назад радостно аплодировали после концерта. Теперь они сосредоточены и серьезны. Они помнят Казальса и каудильо. Они ждут. Нужно сказать что-то важное. Встаю и, путая каталонский с испанским, тихо произношу: «Памяти великого Пау Казальса и всем каталонцам».
Потом были ужас и восторг. Они охватили меня, когда под каменным сводом зазвучала другая виолончель, затем еще одна, потом еще и еще. Они вступали с интервалом в пару нот. Древние камни придавали звуку силу, он не угасал, обрастал обертонами, и вот уже фантастическим каноном «Песня птиц» плывет над головами собравшихся в церкви, проникает на улицу, поднимаясь ввысь, медленно летит к каменистым уступам Монтсеррат и, замирая, тихо опускается рядом с памятником.
Спустя минут сорок сидим втроем за маленьким столиком в кафе на городской площади.
— Сань, представляешь, почти двадцать секунд - мы засекли время.
— Что - «двадцать секунд»?
— Эхо в церкви...
