Александр Ведерников – о гастролях Большого театра в Парижской опере
Александр Ведерников: «Мы пойдём по женщинам...».
Фото Сергея Приходько (НГ-фото)
Большой театр 6 сентября начинает гастроли в Париже, причем Большой в этом году открывает новый сезон Парижской оперы. С 6 по 11 сентября шесть раз споют «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Чернякова. Накануне гастролей интервью «НГ» дал главный дирижер Большого театра Александр Ведерников. – Александр Александрович, чего вы ждете от гастролей в Париже?
– Я стараюсь ничего не ждать. Куда бы ты ни ехал, где бы ни выступал, нужно честно делать то, что можешь. – Гастроли в Опера Гарнье – это что-то особенное?
– Это очень приятный театр, там приятно играть, я там один раз дирижировал, и мне там больше нравится, чем в Опера Бастиль. – Парижский «Онегин» будет записан на DVD. Какие еще оперы из репертуара Большого, на ваш взгляд, стоит увековечить?
– Дело в том, что звуко- и видеозаписывающая индустрия переживает сейчас не лучшие времена и возможность продолжения зависит от того, насколько люди, которые возглавляют ту или иную компанию, заражены идейным моментом. Наше искусство не коммерческое по определению. Некоторые балетные спектакли, в частности «Болт» и «Светлый ручей», уже сделаны. «Онегин» – первая опера, которую мы запишем на DVD. То же самое пытаемся сделать с «Детьми Розенталя», но как-то не можем дойти до конца. – Что мешает, техническая сторона или какая-то другая?
– Календарная. Уже договаривались два-три раза, но всё время слетает. – Первая премьера Большого в новом сезоне – «Сказание о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова – совместный проект с театром города Кальяри (о. Сардиния). Там премьера уже прошла. Поделитесь впечатлениями?
– Очень хорошее впечатление. Это тот случай, когда, на мой взгляд, спектакль получился очень содержательный. Смыслов, которые заложил режиссер, с лихвой хватило бы на два спектакля. При том что внешняя сторона спектакля очень проста, в хорошем смысле этого слова. Она соответствует внутренней природе оперы. Поскольку эта опера, на мой взгляд, про всё, что на «э» – про этику, про экологию, про эстетику тоже. И в решении этого спектакля напрочь отсутствует неприятный дидактический момент, который часто, к сожалению, присутствует в постановках подобных опер. Когда мы этот спектакль выпустили, реакция итальянской газетной общественности была единодушно положительной. Для России это невозможный вариант, ну разве если бы мы ставили неизвестного Бриттена. У нас обязательно говорят, почему, с одной стороны, у вас мало крестятся, с другой – почему много. На мой взгляд, такого рода вещи не имеют отношения к спектаклю, а означают лишь некий градус общественной критической мысли – как общество реагирует на продукт, вне связи с самим продуктом. – А как вообще этот проект возник?
– В Сардинии очень живой артистический директор. Я туда поехал дирижировать концертом. А у них в театре есть такой обычай, открывать каждый сезон оперой, которая никогда не шла или давно не шла, то есть в хорошем смысле новинкой. Они сделали много русских опер, в том числе «Опричника», «Черевички», а вот в этом году был «Китеж». – Когда вы ставили на Сардинии «Китеж», в Москве была «Кармен», отмеченная, скажу так, необычной историей, когда Юрий Темирканов после отъезда Дэвида Паунтни позволил себе переделать финал оперы. Как вы относитесь к этому?
– Не буду комментировать. Я бы так делать не стал. Ведь спектакль уже состоялся, он уже выпущен, так что поезд, как говорится, ушел. Но не надо к этому относиться как к чему-то сверхъестественному. Уже давно мы являемся частью глобального оперного процесса, внутри которого у каждого театра есть своя специфика. Когда я выходил дирижировать тем же «Китежем», я никогда не знал, я целую оперу играю или ее какую-то часть. – Это как?
– Дело в том, что у нас одни проблемы, а у них – другие: постоянная борьба с профсоюзами. И борьба эта держит весь процесс в напряжении. Если опера длится более трех с половиной часов, то надо доплачивать музыкантам, причем не какую-то фиксированную сумму, а каждый раз договариваться заново, и сумма может быть в десять раз больше. Им наплевать, что там бюджет сверстан. Меня предупредили, что они встали на тропу войны и нам надо сократиться до трех с половиной часов. Я говорю, что сокращать ничего не будем, а просто не будем играть одну сцену целиком, а потом кто-нибудь выйдет и объявит, чтобы у всех была точная информация, что не мы оперу режем, а вот такая сложная обстановка. Они согласились: да, это хороший вариант. Он у нас был припасен, слава богу, что не пришлось им воспользоваться... Не бывает так, что всё чисто, гладко и красиво. Вот северные страны, где порядок и социализм. Но в оркестре нет двух виолончелистов, и все. Не ходят на работу – у них депрессия. – Контракт позволяет?
– Нет, у них такие профсоюзные заботы. Чем общество более развитое, тем более причудливо выглядят процессы. Наверное, если этих виолончелистов поймают на халтуре в другом городе, еще можно что-то сделать, а так – нет. У них депрессия. – А если бы своих на халтуре поймали?
– Такие случаи были. У нас один певец не ходил на репетиции, взял больничный и поехал на гастроли с другим театром. Когда его вызвали, он съел свой липовый больничный на глазах кадровика. В общем, в конце концов прижали его к стенке, и он должен был уйти сам. – И ваш хоровой профсоюз держит вас в ежовых рукавицах, вы сами рассказывали про возобновление старого «Бориса Годунова»...
– Они это делают не потому, что вооружились каким-то параграфом. Просто эти люди – уже другого поколения, они не работали, когда старого «Бориса» выпускали, когда по два часа рисовали грим и клали бороды. С тех пор всё изменилось. И спектакль, где 110 человек хора и каждого надо индивидуально загримировать, осуществить крайне трудно в современных условиях. Сейчас ведь грима нет – есть макияж. И вот идет сейчас, скажем, «Царская невеста», на всех сидят старые костюмы, а глаза у всех подведены, в то время когда раньше это было недопустимо. – А что, кстати, со старым «Борисом…», он сохраняется?
– Если мы находимся в нормальных условиях, то есть нам не нужно специально уничтожать спектакли, которые у нас не идут, только потому, что нам негде их хранить. Хотя такая проблема есть. Но, естественно, никто не будет уничтожать «Бориса Годунова» 48-го года. И в какой-то момент можно к нему вернуться. – Конечно, ведь декорации восстановили перед гастролями в Лондон, и было бы обидно их утилизировать.
– Нет, никто и не будет! Жалко, что кое-что другое утилизировали. Тут я не успел... – Что?
– Например, было бы интересно вернуться к спектаклю «Каменный гость». Был хороший спектакль, крупный, со вкусом сделанный. – А «Пиковая дама»?
– Почему все делают отсылки в прошедшее время? Нет чтобы в будущее!.. А вот старый «Онегин», старая «Пиковая»… Все можно восстановить, если есть смысл, внутренняя потребность. Мне многие говорят: «Ваш «Онегин» – спектакль дискуссионный». А когда не дискуссионный, это что? – «Китеж» в Италии. Вы же сами говорите, критика сплошь положительная.
– Ну и что? Здесь он будет дискуссионный просто до жути. У нас ведь как: или спектакль дискуссионный, или архаичный, третьего не дано. На мой взгляд, так и должно быть. Я не хочу кидаться никаким предметом в старый спектакль, боже упаси. Но, когда я смотрел старого «Онегина», меня все время не покидало чувство глобальной бессмыслицы. Просто все смыслы, которые в нем были заложены, они все сдохли, причем давно. – А как вам удалось восстановить отношения с Геннадием Рождественским? Трудно было уговорить его дирижировать в Большом?
– Ничего особенного... Геннадий Николаевич – человек очень увлеченный, и если его интересы совпадают с предложенным, то интерес берет верх над всем остальным. Он в этом театре был главным дирижером, и не один раз. И не главным тоже был... – Он же так разобиделся после «Игрока»…
– Это нормально. Другое дело, что совсем не обязательно обижаться на всю жизнь. Ему интересно Восьмую симфонию Брукнера дирижировать, и он будет ее дирижировать... Вообще у оркестра сильное желание играть симфонические программы. Я об этом с удовольствием говорю. В грядущих планах оркестра значительное место занимает оркестровая музыка. – Поделитесь планами?
– Ближайшие – Франция, Швейцария, Италия и Болгария. Затем опять Париж и Люцернский фестиваль. – А оперы?
– Мы пойдем по женщинам: «Травиата» Верди и «Саломея» Рихарда Штрауса. Меня больше интересует вторая, а Юрия Хатуевича – первая.
