К 20-й годовщине смерти Сергея Довлатова

24.08.2010, 15:16:53

"Мы тридцать лет знакомы. Двадцать лет назад расстались"

http://img.lenta.ru/columns/2010/08/...cture--113.jpg Сергей Довлатов. Фото с сайта sergeidovlatov.com

К 20-й годовщине смерти Сергея Довлатова

К 20-й годовщине смерти Сергея Довлатова в серии ЖЗЛ вышла биография писателя. Однако не секрет, что основные вехи своей жизни Довлатов описал в собственных произведениях. В связи с этим "Лента.Ру" решила составить свой вариант биографии (а на самом деле автобиографии) писателя, выбрав из его рассказов и повестей самые примечательные цитаты.

О первом ленинградском периоде

Толстый застенчивый мальчик... Бедность... Мать самокритично бросила театр и работает корректором... (...) Бесконечные переэкзаменовки... Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой... Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами - Рейном, Найманом, Бродским... ("Ремесло")
1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы, пошлые до крайности. Тема - одиночество. Неизменный антураж - вечеринка. Вот примерный образчик фактуры:
"- А ты славный малый!
- Правда?
- Да, ты славный малый!
- Я разный.
- Нет, ты славный малый. Просто замечательный.
- Ты меня любишь?
- Нет... " ("Ремесло")

Шли мы откуда-то с Бродским. Был поздний вечер. Спустились в метро - закрыто. Чугунная решетка от земли до потолка. А за решеткой прогуливается милиционер. Иосиф подошел ближе. Затем довольно громко крикнул:
"Э?"
Милиционер насторожился, обернулся.
"Дивная картина, - сказал ему Бродский, - впервые наблюдаю мента за решеткой. ("Ремесло")

К этому времени моя академическая успеваемость заметно снизилась. Тася же и раньше была неуспевающей. В деканате заговорили про наш моральный облик.
Я заметил - когда человек влюблен и у него долги, то предметом разговора становится его моральный облик. ("Филиал")

ВОХРА

- Знакомьтесь, - гражданским тоном сказал подполковник, - это наши маяки. Сержант Тхапсаев, сержант Гафиатулин, сержант Чичиашвили, младший сержант Шахмаметьев, ефрейтор Лаури, рядовые Кемоклидзе и Овсепян...
"Перкеле, - задумался Густав, - одни жиды..." ("Зона")
- Наступит дембель, - мечтал Фидель, - приеду я в родное Запорожье. Зайду в нормальный человеческий сортир. Постелю у ног газету с кроссвордом. Открою полбанки. И закайфую, как эмирский бухар... ("Зона")
Купцов шагнул в сторону. Затем медленно встал на колени около пня. Положил левую руку на желтый, шершавый, мерцающий срез. Затем взмахнул топором и опустил его до последнего стука.
- Наконец, - сказал он, истекая кровью, - вот теперь - хорошо...
- Чего стоишь, гандон, - обратился ко мне подбежавший нарядчик, - ты в дамках - зови лепилу!..
("Зона")

Снова Ленинград

Женщина в трамвае - Найману:
- Ах, не прикасайтесь ко мне!
- Ничего страшного, я потом вымою руки... ("Соло на ундервуде")

Гранин сказал:
- Вы преувеличиваете. Литератор должен публиковаться. Разумеется, не в ущерб своему таланту. Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.
Я набрался храбрости и сказал:
- Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен. ("Ремесло")

Джон и Гриша вели себя миролюбиво. Я был неотвратимым злом, той данью, которую гений вынужден платить современному обществу. С нами заключили договор. Я., взял экземпляр сценария, чтобы дома его переписать. На прощание грузины сказали:
- Мы по своим убеждениям джасис-сс-с...
- Кто? - не понял я.
- Джасис-сс-с...
Я растерялся: "Джазисты, что ли?.. "
- Кто? - еще раз спрашиваю.
- Джойсисты, последователи Джойса, - объяснил сообразительный Володин. ("Ремесло")

Эстония

В нашей конторе из тридцати двух сотрудников по штату двадцать восемь называли себя: "Золотое перо республики". Мы трое в порядке оригинальности назывались - серебряными. Дима Шер, написавший в одной корреспонденции: "Искусственная почка - будничное явление наших будней", слыл дубовым пером. ("Компромисс")

Кузин бегло закусил и начал:
- А как у нас все было - это чистый театр. Я на домехе работал, жил один. Ну, познакомился с бабой, тож одинокая. Чтобы уродливая, не скажу - задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить... Сошлись мы в Пасху... Вру, на Покрова... А то после работы - вакуум. Сколько можно нажираться?.. Жили с год примерно... А что она забеременела, я не понимаю... Лежит, бывало, как треска. Я говорю: "Ты, часом, не уснула?" - "Нет, - говорит, - все слышу ". - "Не много же, - говорю, - в тебе тепла". А она: "Вроде бы свет на кухне горит..." - "С чего ты взяла?" - "А счетчик-то вон как работает..." - "Тебе бы, - говорю, - у него поучиться..." Так и жили год... ("Компромисс")

Ведь был же подобный случай. Я готовил развернутую информацию о выставке декоративных собак. Редактор, любитель животных, приехал на казенной машине — взглянуть. И тут началась гроза. Туронок расстроился и говорит:
- С вами невозможно дело иметь...
- То есть как это?
- Вечно какие-то непредвиденные обстоятельства...
("Компромисс")

Аксель Тамм передал мне один разговор.
Цензор говорила:
"Довлатов критикует армию".
"Где, покажите".
"Это, конечно, мелочи, детали, но все же... "
"Покажите хоть одну конкретную фразу".
"Да вот. "На ремне у дневального болтался штык".
"Ну и что? "
"Как-то неприятно - болтался штык... Как-то легкомысленно... "
Аксель Тамм не выдержал и крикнул цензору:
"Штык - не член! Он не может стоять! Он болтается... " ("Соло на ундервуде")

Снова Ленинград

Три года я не был в Ленинграде. И вот приехал. Встретился с друзьями. Узнал последние новости. Хейфец сидит, Виньковецкий уехал. Марамзин уезжает на днях. Поговорили на эту тему. Один мой приятель сказал: - Чем ты недоволен, если разобраться? Тебя не печатают? А Христа печатали?!.. Не печатают, зато ты жив... Они тебя не печатают! Подумаешь!.. Да ты бы их в автобус не пустил! ("Ремесло")
В детскую редакцию зашел поэт Семен Ботвинник. Рассказал, как он познакомился с нетребовательной дамой. Досадовал, что не воспользовался противозачаточным средством.
Оставил первомайские стихи. Финал их такой:
...Адмиралтейская игла
Сегодня, дети, без чехла!...
Как вы думаете, это - подсознание?
("Соло на ундервуде")

Мой приятель Валерий Грубин деньги на водку занимал своеобразно. Он говорил:
"Я уже должен вам тридцать рублей. Одолжите еще пятерку для ровного счета..."
("Соло на ундервуде")

Пушкинские горы

- Вы любите Пушкина?
Я испытал глухое раздражение.
- Люблю.
Так, думаю, и разлюбить недолго.
- А можно спросить - за что?
Я поймал на себе иронический взгляд. Очевидно, любовь к Пушкину была здесь самой ходовой валютой. А вдруг, мол, я - фальшивомонетчик...
- То есть как? - спрашиваю.
- За что вы любите Пушкина?
- Давайте, - не выдержал я, - прекратим этот идиотский экзамен. (...)
- Успокойтесь, - прошептала Марианна, - какой вы нервный... Я только спросила: "За что вы любите Пушкина?.."
- Любить публично - скотство! - заорал я. - Есть особый термин в сексопатологии...
Дрожащей рукой она протянула мне стакан воды. Я отодвинул его.
- Вы-то сами любили кого-нибудь? Когда-нибудь?!..
Не стоило этого говорить. Сейчас она зарыдает и крикнет:
"Мне тридцать четыре года, и я - одинокая девушка!.."
- Пушкин - наша гордость! - выговорила она. - Это не только великий поэт, но и великий гражданин...
По-видимому, это и был заведомо готовый ответ на ее дурацкий вопрос.
Только и всего, думаю?
("Заповедник")

- Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные... Ни тебе политуры, ни одеколона... А только - белое, красное и пиво... Лично я евреев уважаю.
- Они Христа распяли, - вмешался Толик.
- Так это когда было! - закричал Михал Иваныч. - Это еще до революции было...
("Заповедник")

Эмиграция

Пятый год я разгуливаю вверх ногами. С того дня, как мы перелетели через океан (...) Оказалось, быть русским журналистом в Америке - нелегкое дело. Зубным врачам из Гомеля приходится легче. ("Ремесло")

Старуха-эмигрантка в рыбном магазине:"Я догадывалась, что здесь говорят по-английски. Но кто же мог знать, что до такой степени?!.. " ("Ремесло")

Барри Тарасович продолжал:
- Не пишите, что Москва исступленно бряцает оружием. Что кремлевские геронтократы держат склеротический палец...
Я перебил его:
- На спусковом крючке войны?
- Откуда вы знаете?
- Я десять лет писал это в советских газетах.
- О кремлевских геронтократах?
- Нет, о ястребах из Пентагона. ("Филиал")
Панаев вытащил карманные часы размером с десертное блюдце. Их циферблат был украшен витиеватой неразборчивой монограммой. Я вгляделся и прочитал сделанную каллиграфическими буквами надпись: "Пора опохмелиться!!!" И три восклицательных знака.
Панаев объяснил:
- Это у меня еще с войны - подарок друга, гвардии рядового Мурашко. Уникальный был специалист по части выпивки. Поэт, художник...
- Рановато, - говорю. Панаев усмехнулся:
- Ну и молодежь пошла. Затем добавил:
- У меня есть граммов двести водки. Не здесь, а в Париже. За телевизор спрятана. Поверьте, я физически чувствую, как она там нагревается.
("Филиал")

- Знаете ли вы, что у меня есть редкостные фотографии Ахматовой?
- Какие фотографии? - спрашиваю.
- Я же сказал - фотографии Ахматовой.
- Какого года?
- Что - какого года?
- Какого года фотографии?
- Ну, семьдесят четвертого. А может, семьдесят шестого. Я не помню.
- Задолго до этого она умерла.
- Ну и что? - спросил Габович.
- Как - ну и что? Так что же запечатлено на этих фотографиях?
- Какая разница? - миролюбиво вставила жена.
- Там запечатлен я, - сказал Габович, - там запечатлен я на могиле Ахматовой.
("На улице и дома")

http://www.lenta.ru/columns/2010/08/24/dovlatov/