Духоподъемная музыка Памяти композитора Василия Калинникова
Монах Лазарь (Афанасьев)
У г. Калинникова русский характер музыки проявляется органически, непосредственным выражением его натуры, образа мыслей и душевной потребности, проявляется свободно, как выработанная русская речь, умеющая обходиться без всяких галлицизмов и германизмов.
Э.К.Розенов, музыкальный критик (“Новости дня” от 11 марта 1899 г.)
Будучи еще отроком, в послевоенные 40-е и 50-е годы я часто посещал спектакли Большого театра. Мы (семья наша) жили в страшной бедности, но я мог купить абонемент на весь сезон — конечно, на галерку — это стоило очень дёшево. За несколько сезонов я прослушал множество знаменитых опер, видел все тогдашние балеты. Содержание спектаклей меня мало увлекало — я слушал пение и музыку. Кроме того, я очень любил неаполитанские песни. Позже я собирал пластинки певцов стиля бельканто, без конца слушал, упиваясь красотой этого пения. Спустя годы это увлечение еще сохранялось. Я стал ходить в консерваторию на концерты симфонической музыки, но мне казалось, что я никогда не научусь ее понимать, — я даже завидовал тем, кто внимал ей в глубокомысленной неподвижности, словно слушая что-то священное на непонятном для меня языке. Постепенно, слушая разные вещи, я начал осваивать это музыкальное море… Меня интересовала духовная суть музыки. Я учился ее распознавать. Я искал в музыке собеседника, который стал бы другом-наставником моей души... Глинка, Балакирев, Чайковский, Бородин, Лядов, Кюи, Глазунов, Римский-Корсаков, Танеев… Я понял, что это самая серьезная в мире музыка, полная глубоких чувств, духовных устремлений, русской красоты. И вот наконец, уже вовсе не в молодом возрасте, услышал я Первую симфонию Калинникова… Это было потрясение. О нем самом я ничего не знал. Никогда такого не бывало, чтобы я слушал хоть какую-нибудь вещь пять-шесть раз подряд. Она стала для меня главной, любимой, необходимой, — она открыла мне что-то такое, отчего я лучше стал понимать и вообще всю русскую музыку. Да, она ведет душу через русские луга, поля и леса, через просторы невыразимой красоты — к Церкви, к молитве, к Богу. Первая симфония Калинникова — ключ к русской симфонической музыке, чудесные врата, через которые можно войти в наш родной, глубоко поучительный музыкальный мир. У русской музыки есть глубокое родство с русской же живописью и литературой (больше с поэзией) — у них общая духовная основа — православие, Дух Христов. В них звучит глубокая любовь к святой русской земле. Образ данной нам Богом Родины — главное содержание музыки Калинникова. Василий Сергеевич Калинников родился в селе Воин Мценского уезда Орловской губернии, вблизи тургеневского Спасского-Лутовинова (будучи отроком, композитор бывал здесь с отцом и видел Тургенева неоднократно). Отец Василия, Сергей Федорович, происходил из духовного звания, был становым приставом. Впоследствии выслужил чин надворного советника и получил дворянство. Мать — Ольга Ивановна — была дочерью священника из села Подкоморье Мценского уезда. Будущий композитор очень любил места своего детства и в конце жизни мечтал навсегда поселиться в Мценске. В детстве учил Василия играть на скрипке врач А.Евланов, живший летом в селе Воин. Отец же учил своего сына игре на гитаре. Вольная жизнь среди русской природы давала отроку много самых хороших впечатлений. В те времена и возник в душе композитора прекрасный и любимый образ Родины. Калинников учился в Орловской духовной семинарии, был регентом церковного хора. Уже там он начал заниматься композиторской деятельностью, сочиняя церковные песнопения. В 1884 году после 4-го класса он оставил семинарию, переехал в Москву и поступил в консерваторию, но из-за невозможности уплатить двести рублей за учение через полгода покинул ее и перешел в Музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества, покровительницей которого была великая княгиня Елисавета Феодоровна (будущая святая мученица). В 1888 году Василий Сергеевич женился на Софии Николаевне Ливановой, дочери священника города Дмитровска Орловской губернии, — это была верная, самоотверженная помощница в нелегкой его жизни. По окончании училища Василий Сергеевич служил преподавателем музыки в частных школах Москвы, был недолго вторым дирижером в Итальянской опере, играл в оркестре Большого театра на литаврах и фаготе. Отдыхать, даже летом, было некогда, так как средств на жизнь всегда не хватало, а заработки были весьма небольшими. В училище он написал несколько музыкальных произведений, среди них — кантату “Иоанн Дамаскин”, хор “Горные вершины”, пьесы и романсы “Грусть”, “На старом кургане”, “Нимфы”, две “Херувимских” для церковного хора. В училище он приобрел несколько близких ему по духу друзей, с которыми имел потом постоянную переписку. Один из его учителей — Семен Николаевич Кругликов (1851—1910) — стал ближайшим его другом и помощником и основным адресатом его писем. Кругликов был авторитетным теоретиком-музыковедом и критиком. Живя в общем совсем небогато, имея жену и детей, он много сил прилагал к тому, чтобы доставать для больного Калинникова денег, — только благодаря ему тот мог жить в Крыму, лечиться и иметь необходимые условия. Кругликову он посвятил свое первое крупное произведение — Первую симфонию, написанную в 1894—1895 годах в Ялте. Осенью 1893 года сильно проявился зревший в организме Калинникова туберкулез легких. Врачи предписали ему перемену климата, и он с женой уехал в Ялту. Оттуда он писал Кругликову: “Здоровье мое понемногу восстанавливается. Надеюсь совсем вылечиться. Климат здесь прекрасный, и живется мне пока недурно. Работаю пока мало — болезнь мешает, но собираюсь писать много: музыкальных планов и мыслей имею массу” (14.I.1894). В январе 1895 года пишется финал симфонии. “Не шутя, добрый мой Семен Николаевич, — сообщает композитор Кругликову, — тяжело мне приходится с финалом… Порой я и всю свою симфонию бракую: и мысли-то у меня скверные, и техники-то мало, и вдохновения ни на грош нет, и т.д., и т.д. Так тошно бывает, что, кажется, бросил бы всё… А потом смотришь — опять потянуло к нотной бумаге, да так, что не оторвешься, и кажется тебе, что ты создаешь что-то новое, хорошее, незаурядное и что растут у тебя крылья”. Весной 1895 года (Первая симфония уже окончена) Калинников чувствовал себя плохо. “Я все более и более начинаю приходить к сознанию, — пишет он Кругликову, — что «песенка моя», кажется, спета… А впрочем, будем бороться до конца, тем более что в моей душе нет страха перед смертью”. Калинников, как я уже упомянул, не имел своих средств и жил в Ялте на то, что нерегулярно присылали друзья. “Не величайшее ли счастье иметь таких друзей, — пишет он, — и раз они налицо, можно ли унывать, имея даже самую злейшую чахотку? Мне никто не верит, что у меня такие друзья”. Первая симфония Калинникова была впервые исполнена в Киеве 8 февраля 1897 года в Четвертом симфоническом собрании Русского музыкального общества под управлением Александра Николаевича Виноградского (1856—1915), который впоследствии пропагандировал творчество Калинникова и в России, и за рубежом. “Из русских композиторов, — писал Виноградский, — я исполнял впервые в Киеве симфонию Калинникова. Его не хотели знать ни в Петербурге, ни в Москве. Он не мог добиться там, чтобы его хоть выслушали. Здесь это было легко. Его слушали со вниманием, сразу оценили и смело поставили свой приговор. После Киева симфония исполнялась по всей России и во всех больших центрах Европы, и всегда с успехом. Вспоминаю при этом трогательный эпизод. Когда замолкли последние звуки мощной симфонии, на вызовы публики вышел автор — тщедушный чахоточный юноша. Публика была поражена контрастом этой внутренней необыкновенной силы в слабом больном теле. И что же, через несколько дней Калинникову, без моего ведома, собрано было около двух тысяч рублей, чтобы дать ему возможность поехать на юг и работать дальше”. В прессе появились отзывы на этот киевский концерт. Кругликов писал в “Новостях дня”: “Овации и вызовы автора начались уже после скерцо, которое было повторено, как и andante. По окончании симфонии бурные овации возобновились. При тушé оркестра автору поднесли венок от Музыкального общества”. 6 декабря того же 1897 года Первая симфония была исполнена в Москве (Калинников был в это время в австрийском курортном городке Меран). В отзыве на это исполнение Кругликов писал в “Новостях дня”: “Что мне дорого в его музыке, — ее бодрость, здоровье, действующие прямо подкупающим образом и тем более ценные, что их как-то странно подмечать в творчестве человека, давно и серьезно хворающего, знающего хорошо, что значат материальные невзгоды жизни. Первую симфонию, а затем и Вторую писал он в Крыму, куда, как теперь за границу, был отправлен врачами лечиться. И подумать только, что, если бы не приличная сумма, собранная среди киевской публики в пользу даровитого больного, он не был бы теперь среди нужных для его болезни условий!” Летом 1897 года Калинников какое-то время жил в родном орловском селе Воин вместе с женой, матерью и братьями. “Я ведь здесь родился и прожил почти до пятнадцати лет, — писал он Кругликову. — Каждый кустик, каждая дорожка в парке или тропинка в лесу будят массу воспоминаний и навевают какое-то мирное настроение. Немножко грустно всегда становится от воспоминаний, но все же очень приятно, и я рад”. 19 июля он сообщает Кругликову: “Только вчера совершенно закончил партитуру Второй симфонии. Работал очень усердно, по нескольку часов в день, что при теперешних жарах и при моем слабосилии и худосочии — подвиг немалый”. 28 февраля 1898 года в Киеве под управлением Виноградского была исполнена Вторая симфония Калинникова. Сам Калинников был в это время в Ментоне. Там получил телеграмму из Киева: “Симфония имела огромный успех. Andante повторено. После финала большие овации. Шесть вызовов. Поздравляю от всего сердца. Виноградский”. Эта симфония также начала свое триумфальное шествие по городам России и Европы. Рецензент “Нового времени” писал 1 февраля 1899 года: “Симфония носит великорусский отпечаток, хотя автор не пользуется русскими песнями. Это большая его заслуга… Быть народным без заимствований, черпать народность из себя можно, только будучи сильным по духу и не оторванным от почвы. Таков был Глинка”. Н.Д.Кашкин в “Московских ведомостях” отметил, что “темы симфонии, почти все близко родственные между собою, носят ясный отпечаток русского характера. В них даже намечается особенность, свойственная народным песням, мелодический склад которых не подчиняется рамкам гармонически определенной тоники мажора или минора, они гораздо естественнее и свободнее понимаются в пределах старинных догармонических ладов, которые западные теоретики назвали церковными, хотя они были одинаково свойственны как церковной, так и светской музыке”. Калинников всеми признан как весьма крупный талантливый симфонист. Симфонии его изданы знаменитой фирмой Юргенсона. Но он живет почти в нищете. Тысячных сборов — после Киева — больше не было. По сто—двести рублей присылали изредка друзья, отрывая их от своих скудных средств. Гонорары также ограничивались сторублевками, в том числе и за роскошно изданные симфонии у Юргенсона. Здоровье стремительно ухудшалось, но Калинников урывал часы для работы. Савва Мамонтов написал либретто оперы “В 1812 году” (для своего частного оперного театра). Калинников взялся сочинять музыку за помесячную плату в 150 рублей. С трудом создал он “Пролог” и первый акт — это была замечательная музыка. Но работа прервалась, так как Мамонтов был разорен. В последний год жизни в Ялте навещали Калинникова Гречанинов, Рахманинов, Чехов, артисты Московского Художественного театра. Калинников, как ни трудно ему было писать, вел очень большую переписку с друзьями и родными (чаще всего диктовал письма жене), и в этом было для него много утешения. Ему приходится целыми днями лежать, его сжигает постоянно повышенная температура — почти всегда к вечеру 39° и под сорок. И все же урывками дело идет — он работает над оперой. “У меня теперь, например, — пишет он Мамонтову в октябре 1899 года, — стоном стоит в голове 2-й акт (сцена народного подъема духа в усадьбе). Так вот и сел бы за нотную бумагу и писал бы, писал свои нотные каракули, но… Это теперь положительно невозможно. Приходится налагать на себя узду, и вот я ложусь в постель и думаю, думаю без конца… Ах, если бы Вы знали, как я боюсь, что не успею до конца жизни кончить всю оперу! Здоровье настолько плохо, что работать как следует нельзя, а кто знает, сколько я еще проскриплю”. Нужда приводит его в отчаяние. 31 декабря 1899 года он пишет Кругликову: “С начала ноября и по сию минуту я ниоткуда больше не получал ни копейки, что ставит меня в материальном отношении в крайне тяжелое положение… Часто хочется умереть, чтобы развязать всем руки. А то Соню я совсем измучил. Вам тоже не даю покоя. И вообще становлюсь дорогим мне людям в тягость. Это тяжело”. Все это время во многих городах исполняются его симфонии — всюду большой успех. Калинникову шлют вырезки из газет с рецензиями, по большей части восторженными. Он получил известность как замечательный композитор. Иногда — очень редко — за исполнение симфонии присылают гонорар — он всегда составляет 100 рублей, ни больше ни меньше. Калинников и его жена не могут обновить своего гардероба — одежды их сильно обветшали. И, наконец, он просит Кругликова: “Похлопочите, дорогой мой друг! Кликните клич, и авось найдутся добрые души и не оставят больного мусикийца, как не оставляли его до сих пор… Но, Боже мой, как тяжело об этом говорить и просить”. Летом 1900 года Калинников имел большое утешение слушать мастерскую игру Сергея Васильевича Рахманинова, который часто его навещал. Он знакомил его с новыми сочинениями композиторов России и Европы. Здоровье Калинникова все хуже, но он мечтает о Третьей симфонии, надеется, что будет возможность сесть за фортепиано и за нотную бумагу. 29 декабря 1900 года (по старому стилю) Калинников умер и был похоронен в Ялте. Ему шел 35-й год. Жизнь его продолжается в музыке, на которой лежит несомненный отблеск Божией благодати. Пока существует русский народ, будут жить чудесные симфонии богатыря духа, хотя и больного, мало пожившего композитора. Откуда же, как не от Бога, были у него такие глубокие чувства, такая радость, такая жизненная сила? “Там русский дух… там Русью пахнет!” — скажем мы об этой музыке словами Пушкина, которому Калинников сродни по разнообразию и глубине чувств, со временем не утрачивающих своей свежести и не стареющих.
