О реальности невероятного: сольная программа Анджея Белецкого «Благодарность» («Новая Опера», 22.05.2012)
Сольными программами в чистом виде серьёзные вокалисты современного слушателя особо не балуют. Во-первых, самому певцу физически сложно вытянуть на достойном уровне полноценный двухчасовой концерт даже с оркестровыми интермедиями, так как в сольную программу включаются, как правило, самые яркие и самые сложные вокальные номера. Во-вторых, сольный концерт одного типа голоса далеко не всем может прийтись по вкусу без хоров, дуэтов и прочих ансамблей. Неслучайно в этой связи сложнейшая программа солиста «Новой Оперы» Анджея Белецкого получила название «Благодарность»: это было настоящее – адресное - приношение того, кто помнит и любит, тем, кто знает и ценит… И это отсутствие формального регламента, по которому концерт обязательно начинается с какой-нибудь знаковой увертюры, и вокальное приношение основателю театра Евгению Владимировичу Колобову, на фоне проекции портрета которого особенно задушевно прозвучали бисы, - всё создавало удивительную атмосферу тончайшего взаимодействия артиста с залом, которая очень редко возникает на мероприятиях такого уровня. Об уровне стоит сказать отдельно: несмотря на заметные, хоть и редкие технические сбои, и вокальное, и инструментальное качество исполнения я до сих пор не могу описывать без использования восторженных эпитетов. Это был праздник настоящего оперного мастерства, пиршество актёрской выразительности и фейерверк артистической самоотдачи. Едва ли не в каждом номере, который исполнял Анджей Белецкий, мне слышался не столько его богатый и сочный тембр, сколько голос того или иного персонажа, которому певец отдавал свою душу, которого наделял своим голосом, которому дарил сценическую жизнь, отдавая часть своей жизни. Можно ли это впечатление пересказать словами? Конечно, профессиональное ухо легко уловило бы некоторые шорохи звуковедения, эпизодические «подъезды» и другие естественные огрехи любого живого исполнения, но только человек, лишенный серьёзного понимания того, что такое настоящее оперное искусство, не смог бы оценить той эмоциональной глубины и яркости, с которой Белецкий озвучил невероятно сложную и бесконечно смелую в своей сложности программу.
Этот сольный оперный дивертисмент был оформлен видеопроекционным слайд-шоу с видами итальянских и французских архитектурных достопримечательностей в первом отделении, в котором прозвучали фрагменты из опер Верди, Пуччини, Вагнера и Бизе, и живописных работ Васнецова и Врубеля – во втором, составленном из произведений Чайковского, Рахманинова, Римского-Корсакова и Рубинштейна. Вообще пестрота и насыщенность программы меня поразила настолько, что поначалу я не был уверен, что всё это в принципе может быть исполнено на достойном уровне от начала и до конца. Тем большим было моё изумление, когда Белецкий в блистательном сопровождении оркестра «Новой Оперы» под управлением Валерия Крицкова с неснижаемым градусом эмоционального накала и на высочайшем уровне профессионализма провёл оба отделения концерта.
Открыла концерт ария Ренато из вердиевского «Бала-маскарада». Здесь певец уверенно демонстрирует глубокие низы, роскошное легато, ровные верха, необъятную широту среднего регистра. В финале возникает незначительный «съезд», искупаемый, впрочем, отчётливым завершением каждой музыкальной фразы. С той же яркой экспрессией и мощными форте был исполнен монолог Форда из «Фальстафа», которого Белецкий когда-то пел на сцене театра.
Великолепным вокальным перевоплощением отличалось исполнение арии Джанни Скикки из одноименной оперы Пуччини, а в арии Микеле из пуччиниевского же «Плаща» перед слушателями предстал совершенно законченный образ отчаявшегося разлюбленного супруга.
В сложнейшем романсе Вольфрама из «Тангейзера» Р. Вагнера Белецкий покоряет свободным владением верхним диапазоном и нежнейшей кантиленой. Словно на драматическом контрасте яростной мощью высвечивается образ одного из самых восхитительных вагнеровских злодеев в монологе Тельрамунда из «Лоэнгрина», в котором певец демонстрирует роскошную динамику и мелодраматическую полнозвучность.
Стоит ли говорить, каким эмоциональным фейерверком прозвучала знаменитая ария из любимой певцом партии Риголетто «Сortigiani vil razza dannata»: броские обличительные акценты сопровождались блестящими верхами и переходами от экспрессивной декламации к хрупким легато на меццо-воче.
Игривой интонационной эквилибристикой певец украсил куплеты Эскамильо из «Кармен» Бизе: в этом полуэстрадном номере голос Белецкого будто начинает жить самостоятельной жизнью, переливаясь звуковой палитрой драматических акцентов с полновесными открытыми форте и пиано.
Едва ли не откровением стало для меня исполнение Белецким отповеди Онегина из третьей картины оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин»: его монолог звучал каким-то светлым огорчением, искренним сожалением и сочувствием, выливавшимся в невероятно высокий, почти теноровый финал. Изысканной кантилене этого признания совершенно неожиданно было противопоставлено ариозо Онегина из шестой картины оперы: драматическая глубина, поразительный баланс вокальной безупречности и эмоциональной убедительности оставили невероятное впечатление абсолютно эталонного исполнения, будто бы именно так это и должно звучать, именно так оно и должно исполняться.
С трогательностью интонаций и широким финальным форте было исполнено ариозо Мизгиря из «Снегурочки» Римского-Корсакова. Но главным ожидаемым мной событием вечера была ария Грязного из «Царской невесты». Мало у кого из современных исполнителей получается этот монолог, и даже в записях редко удаётся встретить вокально достойное и психологически убедительное его исполнение. Анджей Белецкий наполняет эту арию эмоциональной глубиной и осмысленной чувственной фразировкой. Об интонационной чистоте исполнения говорить просто излишне.
Долгим легато на огромном дыхании запомнился романс Демона из одноименной оперы А. Г. Рубинштейна, а каватина Алеко из оперы С.В.Рахманинова - плавными переходами от динамической экспрессии к восхитительным пиано, разрастающимися, в свою очередь, в невероятное раскатистое динамическое крещендо.
Необычной вокально-характерной стилизацией диалогических реплик отличалось исполнение баллады Томского из «Пиковой дамы» П. И. Чайковского. С бравурной игривостью, но в рамках хорошего вкуса, без малейшего намёка на пошлость получилась песенка Томского из последнего акта оперы.
Посвящением Е.В.Колобову прозвучал романс Е. С. Шашиной на стихи М.Ю.Лермонтова «Выхожу один я на дорогу» с роскошным финальным пиано. С задорной лёгкостью была исполнена ария Роберта из «Иоланты», а завершила эту головокружительную программу ария Князя Игоря из оперы А.П.Бородина.
Отмечая невероятную техническую и артистическую выносливость певца, подарившего в этот вечер одно из самых незабываемых художественных впечатлений, нельзя не отметить блестящее выступление оркестра, в который раз поразившего меня своим серьёзным уровнем.
Уже интермеццо из оперы Дж.Пуччини «Манон Леско» прозвучало с изысканной корректностью и эмоциональной тонкостью. Немалым испытанием для любого коллектива является двучастная увертюра к опере Р.Вагнера «Тангейзер», в которой сложнейшее по своей интонационной строгости вступление (тема пилигримов) едва ли не важнее вычурного динамического крещендо второй части. Сначала духовые звучали слишком выпукло, и даже один раз выбились из нотного рисунка. Но потом все группы выровнялись, гобои великолепно вывели все нелёгкие пассажи, струнные с традиционной монолитностью провели центральную тему, и уже в «балетной» сцене (грот Венеры) оркестр начал буквально светиться и переливаться, полноценно отражая фантастическую красоту этой музыки.
Одна из моих любимых вердиевских увертюр – вступление к «Сицилийской вечерне» - была исполнена оркестром с чуть выпяченными акцентами ударных, но вместе с тем культурно, со всеми необходимыми паузами и тягучей напряженностью струнных. Аллегровая часть показалась мне исключительно собранной, а финальное крещендо жёстко надэмоциональным и виртуозно грандиозным. Особенно выделялась чеканной красотой психотропная звонкость флейт. Словом, восторг.
Филигранная мозаика нотного рисунка духовых была отточенно исполнена в «Шествии князей» из оперы «Млада» Н. А. Римского-Корсакова и в женском танце из рахманиновского «Алеко».
С некоторым трепетом ждал я интродукции к «Пиковой даме» П. И. Чайковского, но и здесь аккуратность звучания и выдержанность темпов в сочетании с мощнейшей экспрессией и чуть вольной взрывной увлеченностью духовых породили совершенно феноменальное по своей живописности полотно. Почему-то захотелось послушать «Пиковую даму» в сопровождении именно этого оркестра под управлением именно Валерия Крицкова.
Подводя итог своим впечатлениям, не могу не заметить, что события такого высокого художественно-эмоционального уровня не только для Москвы, но и для России – большая редкость. Почему вокруг них обычно царит непонятный рекламно-информационный вакуум, - вопрос, к сожалению, риторический, как и многие вопросы, связанные со специфическим российским маркетингом (точнее – его глобальным отсутствием) в области настоящей классической музыки и серьёзного оперного вокала. Не могу в этой связи не вспомнить дичайшего ажиотажа вокруг концерта Израильского филармонического оркестра в Концертном Зале Чайковского, после которого многие меломаны из тех, кому удалось-таки попасть на это «знаковое» мероприятие, остались в некотором недоумении от качества предложенных интерпретаций. Но что стоит за этим нелепым информационным дисбалансом, как не наша собственная обывательская зависимость от рекламного ширпотреба, в который часто превращаются даже самые достойные коллективы и имена? Однако, есть у этой тенденции и другая, положительная, сторона: попасть на такие концерты, как творческий вечер Анджея Белецкого, - на концерты, в атмосфере которых царит настоящее, не коммерческое живое искусство и подлинное художественное мастерство, - намного проще и, к счастью для слушателей, дешевле. Нужно только иметь некоторую долю настоящей заинтересованности не столько в громких раскрученных именах, сколько в качественном служении артиста самой Музыке. Только тогда невероятное становится реальностью.
