Робер Казадезюс.
Robert Casadesus (April 7, 1899 in – September 19, 1972 in Paris). На протяжении последнего столетия несколько поколений музыкантов, носивших фамилию Казадезюс, умножали славу французской культуры. Многим представителям этой семьи посвящены статьи и даже исследования, их имена можно встретить во всех энциклопедических изданиях, в исторических трудах. Есть там, как правило, и упоминание об основоположнике семейной традиции - каталонском гитаристе Луи Казадезюсе, переехавшем во Францию в середине прошлого века, женившемся на француженке и обосновавшемся в Париже. Здесь и родился в 1870 году его первый сын Франсуа Луи, добившийся немалой известности как композитор и дирижер, публицист и музыкальный деятель; он был директором одного из парижских оперных театров и основателем так называемой Американской консерватории в Фонтенебло, где училась талантливая молодежь из-за океана. Вслед за ним добились признания его младшие братья: Анри - выдающийся альтист, пропагандист старинной музыки (он блестяще играл также на виоле д'амур), Мариус-скрипач, виртуоз игры на редком инструменте квинтоне; тогда же во Франции узнали третьего брата - виолончелиста Люсьена Казадезюса и его жену - пианистку Рози Казадезюс. Но подлинную гордость семьи и всей французской культуры составляет, конечно, деятельность Робера Казадезюса - племянника трех упомянутых музыкантов. В его лице Франция и весь мир чтили одного из выдающихся пианистов нашего века, олицетворявшего лучшие и типичнейшие стороны французской школы игры на фортепиано.
Из сказанного выше ясно, в какой пронизанной музыкой атмосфере рос и воспитывался Робер Казадезюс. Уже 13-летним мальчиком он стал студентом Парижской консерватории. Занимаясь в классах фортепиано (у Л. Дьемера) и композиции (у К. Леру, Н. Галлона), он уже спустя год после поступления получил премию за исполнение Темы с вариациями Г. Форэ, а к моменту же окончания консерватории (в 1921 году) был обладателем, еще двух высших отличий. В том же году пианист отправился в свое первое турне по Европе и очень быстро занял видное место на мировом пианистическом горизонте. Тогда же зародилась дружба Казадезюса с Морисом Равелем, продолжавшаяся до конца жизни великого композитора, а также с Альбером Русселем. Все это способствовало раннему формированию его стиля, дало четкое и ясное направление его развитию.
Дважды в довоенные годы - 1929 и 1936 - французский пианист гастролировал в СССР, и его исполнительский облик тех лет получил разностороннюю, хотя и не во всем единодушную оценку критиков. Вот что писал тогда Г. Коган: "Его исполнение всегда проникнуто стремлением вскрыть и передать поэтическое содержание произведения. Его большая и свободная виртуозность никогда не превращается в самоцель, всегда подчиняется идее толкования. Но индивидуальная сила Казадезюса и секрет его громадного успеха у нас... заключаются в том, что художественные принципы, превратившиеся у других в мертвую традицию, сохраняют у него - если не полностью, то в значительной мере - свою непосредственность, свежесть и действенность... Казадезюса отличают отсутствие стихийности, размеренность и несколько рассудочная ясность толкования, ставящая строгие рамки его значительному темпераменту, более детализирующе-чувственное восприятие музыки, ведущее к некоторой замедленности темпов (Бетховен) и к заметной деградации чувства крупной формы, часто распадающейся у артиста на ряд эпизодов (соната Листа)... В целом-высокодаровитый художник, не вносящий, разумеется, ничего нового в европейские традиции пианистической интерпретации, но принадлежащий к лучшим в настоящее время представителям этих традиций".
Отдавая должное Казадезюсу как тонкому лирику, мастеру фразировки и звукового колорита, чуждому всяких внешних эффектов, советская печать отмечала и определенное тяготение пианиста к камерности, интимности высказывания. И действительно, его трактовкам произведений романтиков - особенно в сравнении с лучшими и наиболее близкими нам образцами - недоставало масштабности, драматизма, героического подъема. Однако уже тогда он был по праву признан и у нас и в других странах превосходным интерпретатором в двух сферах - музыке Моцарта и французских импрессионистов. (В этом плане, как и в отношении основных творческих принципов, да и художественной эволюции, у Казадезюса много общего с Вальтером Гизекингом.)
Сказанное ни в коем случае не надо понимать так, что Дебюсси, Равель и Моцарт составляли фундамент репертуара Казадезюса. Напротив, репертуар этот был поистине необъятен - от Баха и клавесинистов до современных авторов, и с годами его границы раздвигались все шире. А вместе с тем заметно и существенно изменялся и характер искусства артиста, причем, многие композиторы - классики и романтики - постепенно открывались и для него самого и для его слушателей все новыми гранями. Эта эволюция особенно отчетливо ощущалась в последние 10- 15 лет его концертной деятельности, не прекращавшейся до конца жизни. С годами пришла не только жизненная мудрость, но и обостренность чувств, во многом изменившая характер его пианизма. Игра артиста стала компактнее, строже, но вместе с тем полнозвучнее, ярче, подчас драматичнее - умеренные темпы неожиданно сменяюсь вихревыми, обнажились контрасты. Это проявлялось даже в Гайдне и Моцарте, но особенно - в трактовке Бетховена, Шумана, Брамса, Листа, Шопена. Такая эволюция ясно видна на примере записей четырёх популярнейших сонат, Первого и Четвертого концертов Бетховена (вышедших лишь в начале 70-х годов), а также нескольких концертов Моцарта (с Д. Сэллом), концертов Листа, многих сочинений Шопена (в том числе Сонаты си минор), Симфонических этюдов Шумана.
Нужно подчеркнуть, что подобные изменения происходили в рамках сильной и достаточно сформировавшейся индивидуальности Казадезюса. Они обогатили его искусство, но не сделали его принципиально новым. Как и прежде - и до конца дней - отличительными чертами пианизма Казадезюса оставались изумительная беглость пальцевой техники, элегантность, изящество, способность исполнять труднейшие пассажи и украшения с абсолютной точностью, но вместе с тем эластично и упруго, не превращая ритмическую ровность в однообразную моторность. А больше всего - его знаменитое "jeu de perle" (букв.- «жемчужная игра»), ставшее своего рода синонимом французской фортепианной эстетики. Как мало кто другой, он умел придавать жизнь и разнообразие кажущимся совершенно одинаковым фигурациям и фразам, например в Моцарте и Бетховене. И еще - высокая культура звука, постоянное внимание к его индивидуальной "окраске" в зависимости от характера исполняемой музыки. Примечательно, что одно время он давал в Париже концерты, в которых играл сочинения разных авторов на разных инструментах - Бетховена на "Стейнвее", Шумана на "Бехштейне", Равеля на "Эраре", Моцарта на "Плейеле",- стремясь таким образом найти для каждого наиболее адекватный "звуковой эквивалент".
Все сказанное позволяет понять, почему игре Казадезюса были чужды всякая форсированность, грубость, однообразие, всякая расплывчатость конструкций, столь соблазнительная в музыке импрессионистов и столь опасная - в романтической музыке. Даже в тончайшей звукописи Дебюсси и Равеля его интерпретация отчетливо вычерчивала конструкцию целого, была полнокровной и логически стройной. Чтобы убедиться в этом, достаточно вслушаться в его исполнение Концерта для левой руки Равеля или прелюдий Дебюсси, сохранившееся в записи.
Моцарт и Гайдн у Казадезюса звучали в поздние годы сильно и просто, с виртуозным размахом; быстрые темпы не мешали отчетливости фразировки и певучести. Такие классики были уже не только элегантными, но и человечными, мужественными, одухотворенными, "забывшими об условностях придворного этикета". Его интерпретация бетховенской музыки привлекала гармоничностью, законченностью, а в Шумане и Шопене пианиста отличала подчас истинно романтическая порывистость. Что же касается до чувства формы и логики развития, то об этом убедительно говорит его исполнение концертов Брамса, ставших также краеугольными камнями репертуара артиста. "Кое-кто, может быть, станет утверждать,- писал критик,- что Казадезюс слишком строг сердцем и позволяет тут логике запугивать чувство. Но классическая уравновешенность его интерпретации, неуклонность драматургического развития, свободная от всяких эмоциональных или стилистических экстравагантностей, более чем компенсируют те моменты, когда поэзия оттесняется на второй план точным расчетом". И это сказано о Втором концерте Брамса, где, как хорошо известно, любая поэтичность и самый громкий пафос не способны заменить чувство формы и драматургическую концепцию, без которых исполнение этого произведения неизбежно превращается в тоскливое испытание для аудитории и в полное фиаско для артиста!
Но при всем том музыка Моцарта и французских композиторов (не только Дебюсси и Равеля, но и Форэ, Сен-Санса, Шабрие) чаще всего становилась вершиной его художественных достижений. С изумительным блеском и интуицией воссоздавал он ее красочное богатство и разнообразие настроений, самый дух ее. Недаром Казадезюс был первым, кому выпала честь записать на пластинки все фортепианные сочинения Дебюсси и Равеля. "Французская музыка не имела лучшего посла, чем он",- писал музыковед Серж Бертомье.
Деятельность Робера Казадезюса до конца дней была на редкость интенсивной. Он был не только выдающимся пианистом и педагогом, но и плодовитым и, как утверждают знатоки, пока еще недостаточно оцененным композитором. Его перу принадлежат многие фортепианные сочинения, часто звучавшие в исполнении автора, а также шесть симфоний, ряд инструментальных концертов (для скрипки, виолончели, одного, двух и трех фортепиано с оркестром), камерные ансамбли, романсы. С 1935 года - с момента его дебюта в США - Казадезюс работал параллельно в Европе и Америке. В 1940-1946 годах он жил в Соединенных Штатах, где особенно тесные творческие контакты установились у него с Джорджем Сэллом и возглавлявшимся им Кливлендским оркестром; позже именно с этим коллективом были сделаны лучшие записи Казадезюса. В годы войны артист основал в Кливленде Французскую школу фортепиано, в которой занимались многие талантливые пианисты. В память заслуг Казадезюса в развитии фортепианного искусства США в Кливленде еще при его жизни было создано Общество имени Р. Казадезюса, а с 1975 года проводится международный конкурс пианистов его имени.
В послевоенные годы, живя то в Париже, то в США, он продолжал вести класс фортепиано в Американской консерватории в Фонтенебло, основанной его дедом, а в течение нескольких лет был и ее директором. Нередко Казадезюс выступал в концертах и как ансамблист; его постоянными партнерами были скрипач Зино Франческатти и жена - одаренная пианистка Габи Казадезюс, вместе с которой он исполнил множество фортепианных дуэтов, а также собственный концерт для двух фортепиано. Иногда к ним присоединялся сын и ученик Жан - замечательный пианист, в котором справедливо видели достойного продолжателя музыкального рода Казадезюсов. Жан Казадезюс (1927-1972) уже пользовался известностью блестящего виртуоза, которого называли "будущим Гилельсом". Он вел большую самостоятельную концертную деятельность и руководил своим фортепианным классом в той же консерватории, что и отец, когда трагическая гибель в автомобильной катастрофе оборвала его карьеру и помешала оправдать эти надежды. Так прервалась и музыкальная династия Казадезюсов.
Григорьев Л., Платек Я.
Robert and Gaby Casadesus play Debussy Petite suite 1/2
<span style="font-family:book antiqua;"><font size="3">
Robert Casadesus Chopin Balada no.1 op.23
