
В оперной студии киевской консерватории, кстати, идет его "Палата №6". очень рекомендую.
А вот неплохое интервью с Зубицким:
КОМПОЗИТОР, ПОВЕРИВШИЙ МАРКСУ
Владимир Зубицкий доказывает, что бытие определяет сознание.
Владимир Зубицкий, кажется, никогда не отдыхает. Гастроли, запись новых сочинений. Победитель «Кубка мира-75» среди аккордеонистов в Хельсинки, воспитанник трех педагогов (баяниста Владимира Бесфамильнова, композитора Мирослава Скорика и дирижера Вадима Гнедаша), он большую часть времени последние годы проводит за границей. И все же свое 50-летие музыкант встретил на Родине. Накануне юбилейного авторского концерта композитора, состоявшегося на днях в Национальной филармонии, с Владимиром Зубицким беседовал корреспондент «СН» Роман Юсипей.
— Конечно, этот концерт, который мне помогли организовать друзья и коллеги (особая благодарность — ансамблю «Киевская камерата»), дает мне большое моральное удовлетворение. Кстати, дружба спасает и за рубежом. Например, в США Вирко Балеем, прекрасным дирижером и пропагандистом украинской музыки, записан мой авторский CD, куда вошли Третья камерная симфония памяти Лятошинского, Первый скрипичный концерт и фрагменты из оперы «Чумацький шлях» в исполнении Нины Матвиенко. Насколько я знаю, Балей записал аналогичные диски с музыкой Лятошинского, Станковича и Скорика. Пока что на этом процесс застопорился. Одно дело записать диски и совсем иное — найти дистрибьютора для их производства и продажи. О государственной поддержке со стороны Украины не может быть и речи. Единственные страны, которые, по моим наблюдениям, заинтересованы в своей национальной музыке, — это Канада и Дания. Там министерства культуры специально доплачивают музыкантам, исполняющим своих композиторов. Такого нет больше нигде. В Италии, стране с огромными музыкальными традициями, за последнее десятилетие ситуация изрядно ухудшилась. На государственном обеспечении здесь находятся лишь четыре симфонических оркестра и три оперных театра — в Риме, Милане и Неаполе. Остальные содержатся частными лицами и собираются от случая к случаю. Не секрет, что лучшие итальянские музыканты работают в Германии или в США. Композитора же, как у нас, так и у них, кормят связи. Допустим, если я, будучи артистическим директором какого-либо фестиваля, приглашаю своих коллег для участия в нем, то, соответственно, могу надеяться, что в следующий раз и они меня позовут. Еще один способ выживания — преподавание в консерваториях. Но для меня в Италии этот путь закрыт: человеку с украинским паспортом здесь не предложат хорошо оплачиваемую государством работу. Чем только ни приходится заниматься...
— Спасает исполнительство?
— Естественно. После того как в 1995 году мои сыновья поступили в консерваторию города Пезаро, я живу «двухполюсно»: большую часть года провожу в Италии, а зимой, когда культурная жизнь там замирает, на три-четыре месяца возвращаюсь домой. На Западе баян — прежде всего, варьете, а потом уже классический инструмент. Соответственно и спрос, главным образом, на мюзет, джаз. Маркс был прав: бытие определяет сознание, в том числе и композитора. Потому и приходится работать больше в эстрадных жанрах. Это Рахманинов мог, находясь в изгнании, писать русскую музыку... Кстати, его Второй концерт я переложил для нашего семейного квартета: фортепиано, баяна, флейты и виолончели. Как и скрипичный концерт Хачатуряна. Считаю, что этим пропагандирую нашу композиторскую школу за рубежом.
— Но и на Западе этих школ немало...
— Да, действительно, школ — масса. Но личности, равной Шостаковичу или Прокофьеву по социальному резонансу творчества, там нет. Есть, конечно, свои «киты». Допустим, в Италии — Ноно и Берио. Но они композиторы совершено иного порядка и воспринимаются слушателем как более камерные, что ли, «эстетизированные»... Об удовольствии от общения с публикой говорить не приходится. Серьезная музыка там не так популярна, как нам кажется отсюда. Даже Мессиан, один из крупнейших мастеров ХХ столетия, сегодня почти не исполняется. Не знаю, чем это объяснить... В той же Италии очевидна проблема с так называемой «эстетикой дивертисмента», сугубо развлекательной музыки, которая приживается здесь невероятно быстро, особенно на телевидении. А на фестивалях авангардной музыки, которые раз в два года проводятся в Венеции и Болонье, собираются 20—30 человек, да и то критиков и композиторов. Серьезная музыка существует в полной изоляции. У нас когда-то просвещенные, интеллигентные люди хотя бы знали об опытах Шнитке, Денисова, Губайдулиной... Была в том, конечно, и политическая подоплека: музыка этих композиторов не вписывалась в стандарты советского искусства, что, естественно, навлекало на нее запреты, но и приковывало к ней всеобщее внимание. На этой волне полудиссидентства наши знаменитые авангардисты и вспыхнули. Сейчас же, в изменившейся политической обстановке, композиторам значительно сложнее вырваться из безвестности. Это не только мое мнение.
— Расцвет вашего творчества ведь тоже пришелся на 70—80-е годы?
— Дело, наверное, в молодости. Мне очень повезло с педагогом: музыку Скорика я действительно любил, вырос на ней. Под его влиянием я участвовал во многих фольклорных экспедициях на Западную Украину, где открыл пласты совершенно неведомой для себя музыки, давшей большой толчок моему творчеству. Я попал на счастливую пору разгара новой фольклорной волны, движимой Щедриным, Тертеряном, в какой-то мере Канчели, Станковичем, прибалтийскими композиторами. Это было невероятное богатство, дающее возможность совершенствовать технику письма... К тому же в те годы композитор действительно мог заниматься только творчеством. За оперы и симфонии платили деньги. Как концертирующий баянист я выступал 40—50 раз в год по всему Союзу. А получив образование симфонического дирижера, имел возможность лично исполнять свою музыку на проводившихся раз в два года молодежных пленумах. Сейчас, живя на Западе, понимаю, каких сумасшедших затрат стоит организация исполнения большого музыкального полотна. Представляете, ведь в той же Италии даже в больших городах люди часто не знают, что такое симфонический оркестр. Собрать его слишком дорогое удовольствие.
— Неужели от семи симфоний, трех опер и десяти концертов, созданных вами, остался лишь ностальгический привкус?
— Конечно, хочется, чтобы они жили. В следующем году хор «Киев» обещает провести фестиваль моей музыки. Эти ребята — молодцы. Они издают партитуры исполняемых произведений и записывают их на CD, что в нынешней ситуации — большая поддержка для композитора. Не знаю, удастся ли приехать на премьеру моих «Океана судеб» на стихи Бодлера и «Чумацких песен», крупных, сорокаминутных сочинений для смешанного хора, солистов и оркестра. Сейчас идут переговоры с молодым режиссером Александром Сенько о постановке в Оперной студии консерватории моей камерной оперы «Палата №6» по Чехову. Буду только рад, если спустя тридцать лет это ранее запрещенное произведение, наконец, увидит свет, пусть даже силами студенчества. С молодежью всегда приятно иметь дело...
— Лет двадцать назад вы яростно пропагандировали в кругах той же молодежи идею реквиема, призывая молодость стать «возмездием» старости...
— Мы тогда действительно были увлечены новыми сочинениями Уеббера и Шнитке в этом жанре. Я до сих пор считаю, что, наряду с симфонией, реквием — благодатнейшая философская идея, которую можно обогащать без конца. Но так уж получается, что чем старше становишься, тем больше хочется писать о чем-то далеком от смерти и жить простой человеческой жизнью. Любой композитор в своих поисках приходит от сложности к простоте, которую потом и называют гениальной... или не очень. Сейчас, в условиях изоляции, в которой я нахожусь в Италии, снова манит к себе украинский мелос. Так что, может быть, на старости лет мне суждено вернуться к неофольклору.
Беседовал Роман Юсипей
Столичные новости от 25-31 марта 2003г.
Социальные закладки