Симфонии Шостаковича

[AndreyD]

Интерес к одним композиторам усиливается, к другим ослабевает, иногда потом возвращается.
15-20 лет назад мне казалось, что музыка Шнитке абсолютно соответствует моему внутреннему состоянию, сейчас этого ощущения нет. Музыка не изменилась, значит, изменилось состояние.

В продолжение темы, а может быть и нет. Почитываю дискуссионый лист о Шестаковиче (DSCH-L@LISTSERV.UH.EDU) и что поражает - очень много "политики" и обсуждений событий "того" времени, попытка практически каждую ноту привязать к событиям того времени и к переживаниям. Показательный пример - обсуждение 15 сифмонии, когда я попросил подсказать, где я в сети могу почитать дополнительный материал, мнения, обзоры данной сифмонии перед тем как слушать ее live в консе, мне прислали много интересного материала, но основной нитью эти рассуждения звучало "Что Дмитрий Шостакович имел ввиду, когда писал пятнадцатую, какие события он пытался отразить. "The Soviet critics were puzzled: after four symphonic works that were programmatic or text-connected, DDS had produced a ‘pure’ symphony, a piece of absolute music with hardly a hint as to its content." А что тут удивлятся, ну не удалось данное произведение "привязать" к Сталину, или кому то или к чему то еще. Так что ваши временные аллюзии, по поводу "времени Шнитке" или кого либо еще, имеют место быть, но связанны только с вашей манерой восприятия музыки.
Если говорить о Шостаковиче, его музыки и его времени, мне лично очень мешает восрприятию, попытка навязать мне программу, практически к каждой ноте Шостаковича, для меня ее практически не существует, слыша так его музыку, начинаешь слышать ее музыкальную ценность, музыку как таковую, которая вызывает ощущения, которые я не смогу выразить словами, так как не имею особого дара писателя
Хорошо, что я практически не слышал ничего о том, "что имел ввиду Шнитке, когда писал свой очередной Кончерто Гроссо", и наверное из за этого, музыка Шнатке, без разницы, как о ней говорить, в пренебрежительном или почтительном тоне, не связанна со временем, когда она была сочинена. Кончено исключая тенденции развития (или деградации) музыкальных стилей и направлений, и просто музыкального языка, ведь ничего не стоит на месте.


А по поводу внутреннего состояния, и того, что вы сейчас слушаете, вы совершенно правы, наверное каждый испытывает такие периоды, только обычно они спиральны, месяца три назад, я опять и снова слушал Малера, а вот уже несколко месяцев не прикасаюсь к его дискам, сейчас в голове "крутится" Телеманн. Наверное скоро опять очередь дойдет до Малера. К Шнитке давно не прикасался, может мне опять его захочется послушать осенью?

Прочитал, то что я написал еще раз, и не понял, зачем это я написал, ну да ладно, сделаю "submit" ведь столько стучал по клаве, жалко

[Рудольф]

Показательный пример - обсуждение 15 сифмонии, когда я попросил подсказать, где я в сети могу почитать дополнительный материал, мнения, обзоры данной сифмонии перед тем как слушать ее live в консе, мне прислали много интересного материала, но основной нитью эти рассуждения звучало "Что Дмитрий Шостакович имел ввиду, когда писал пятнадцатую, какие события он пытался отразить.

Уважаемый Андрей, а материалами-то не поделитесь?
Честно говоря, я слушал 15-ю невнимательно , она вся "цитатная", но я так и не смог вспомнить, откуда что :(
По-моему, осознание программного материала музыкального сочинения обогащает его восприятие, только относиться к нему надо не в том плане, что "эта нота что-то означает". Например, джазовые вариации часто начинаются с известной темы, и знание её "предыстории", конечно, способствует пониманию того смысла, который исполнитель вкладывает в её изменения.

[Serg]

Привет!

Уважаемый Андрей, а материалами-то не поделитесь?
Честно говоря, я слушал 15-ю невнимательно , она вся "цитатная", но я так и не смог вспомнить, откуда что :(

Да не так уж и много там цитат-то. Основная это Тиль Уленшпигель.

Таким произведениям как 15-я и программа-то не нужна. И так все понятно: это последняя его симфония. :(

Serg

[Дмитрий Ларош]

Привет!
Да не так уж и много там цитат-то.

А как же "Кольцо"?

[Serg]

Да, разумеется, но назвать симфонию "цитатной", ИМХО, перебор.

Serg

[AndreyD]

Уважаемый Андрей, а материалами-то не поделитесь?
Честно говоря, я слушал 15-ю невнимательно , она вся "цитатная", но я так и не смог вспомнить, откуда что :(
По-моему, осознание программного материала музыкального сочинения обогащает его восприятие, только относиться к нему надо не в том плане, что "эта нота что-то означает". Например, джазовые вариации часто начинаются с известной темы, и знание её "предыстории", конечно, способствует пониманию того смысла, который исполнитель вкладывает в её изменения.

Да, конечно, там много отрывков из разной другой музыки, но что это говорит? Да не знаю что, всем разное наверное. У меня почему то стойкие ассоциации, почти физические, движения времени, когда я слушаю эту симфонию, но никак не конца жизни, или ее заката или смерти.

По поводу материала, ну я преувеличил сказав, что "много интересного", совсем не много, но кое что прислали, вот к примеру: (извините, на английском)

I have gathered together some information. Hope it helps. Unfortunately, it
is not all tied together


Opus 141: Symphony No. 15 A major (1971)
First performance: 8 January 1972 in Moscow Conservatory by Moscow
All-Union Soviet Radio and Television SO under M. Shostakovich.

Reduction of Symphony No. 15 for two pianos (1971)

Two flutes and piccolo, two oboes, two clarinets, two bassoons; four horns,
two trumpets, three trombones, tuba; timpani, triangle castanets, soprano
tom-tom, snare drum, wood block, slapstick, cymbals, bass drum, tam-tam;
xylophone, glockenspiel, vibraphone, celesta; strings. The composer asks for
sixteen first and fourteen second violins, twelve each of violas and cellos,
and ten basses, adding that while these numbers are “not mandatory ... [they]
would give the best results.”
3.2.2.2-4.2.3.1-Timp, Perc, Cel-Strings

D&L Sollertinsky - Written at Repino in July, 1971; worked on during hospital
stay. One of his letters state: “I’ve finished another symphony -- my
Fifteenth. Perhaps I’ll stop composing. Yet without composition I can’t
live.”
While in rehearsal he had a second heart attack. At first he went between
Moscow and Leningrad, where Mravinsky was preparing the work for performance,
but then he tired and could not make the trips.

Confusing as regards what the work refers to and its genesis. DDS said it was
a birth-to-death symphony. Other possible sources -- an incomplete
Yevtushenko setting (D.Fanning; liner notes) ; Glinka elegy "Do not tempt me
needlessly;" motifs from Chekov (the Black Monk); and a self-portrait from
childhood to death.
Work is a collage of strange quotations from his work and others.
Percussion instruments are quite important and seem to indicate
melody/movement shifts.
After a sad funeral march, death is again to the fore in the spooky danse
macabre of the scherzo, in the chilling symbolism of two 12-note wind chords
of the finale (first used in the funeral march), which seems to stop the
heartbeat of the work and the image is reinforced by frequent allusions to the
well-known opening phrase of Tristan and the funeral music of Siegfried. Yet
despite the works maturity and nobility, it still shows the composers old
capacity for self-mockery and irony.

Maxim - After the Thirteenth and Fourteenth he wanted to do a symphony that
would sum up all of his previous work and turn to a new page in his style.
The result is a chamber symphony, personal, and intimate. It describes human
life from beginning to end through the prison of his experiences.
The drama intensifies as it moves from the first to the second with a quote
from Wagner. There is a brief solo for trombone -- heroic prison song, heroic
conflict in life. The music rises to a climax. A heart-breaking cord: grief,
regret, everything that humans were not created for. It describes the
movement when the soul leaves the body and rises to eternity. It was planned
in the Michelangelo Sonnets and in the Poet's Death in the Fourteenth. From
that moment on, we look at the world from above; calm, dissolve, the sound of
the bells as at the beginning.
Schwarz 516-518: His son conducted the premiere at the Great Hall of the
Moscow Conservatory. It was the first time that Maxim, a rising conductor,
was entrusted with such an important task. The ensemble was the Symphony
Orchestra of Radio and Television, which was not considered first-rate but the
performance went surprisingly well. The resulting recording on Melodiya bears
the stamp of his father‘s hand.
The Soviet critics were puzzled: after four symphonic works that were
programmatic or text-connected, DDS had produced a ‘pure’ symphony, a piece of
absolute music with hardly a hint as to its content. The quotations from
other works added puzzlement. He offered only one hint: the playful gaiety of
the first movement represented the spirit of a “ toy shop”. The Soviet
critics noted other things: occasional use of 12-note series in a tonal
context, or the colorful and delicate display of the percussion section. But
this could not equate it with the funeral and depressive mood of much of the
music.
The Fifteenth appears much more resigned to death than the Fourteenth. It
appears to depict the nearness of death, the individual’s desperate loneliness
in the face of the inevitable end.
A tape of the premiere was presented on the BBC and performed in the USA by
Eugene Ormondy and the Philadelphia Orchestra on 4 October 1972. Critics in
both places were mixed.

Schwarz feels that the work is profound. For example, the brass chords
opening the second movement are indeed noble and moving.
646: Interview with Maxim. When asked about the alleged programme music for
the work -- the toyshop story in the first movement, he laughed:
“My father did not write program music in the realistic sense -- except in
films, of course. There you have a fire and you write fire music. But
otherwise his programs were idealized. He did not write about this war or
that revolution, but about war and revolution in general, the state of mind
and emotion, not facts. “

I. Mac (240-244) The basic problem with this work is identifying the tone.
The work has attracted more speculation of its meaning than any three other
works of his. Written in a couple of months during the summer of 1971. It is
full of gnomic quotations and features solos for nearly every instrument.
Clearly the work is a dark piece but much of the music seems upbeat in mood
and trivial in inspiration. DDS told Tischenko he meant for the first
movement to be ‘cheerful.’
The work as a whole is similar to the Ninth in that it gave him many problems
before completing it.
Roseberry (ibid) The Fifteenth is regarded as a last will and testament that
even though it is for a large orchestra it incorporates intimate solotistic
elements without precedent in his work, except for the First Symphony.
Perhaps it is no accident since the Wagner quotation relates to a prominent
motif from the finale of the First. This is apparent at the outset (bells and
mischievously prolonged flute solo) of the first movement, a scherzando sonata
scheme, that, characteristically obsessional in its motivic play, continues to
cavort in a prismatic display of soloistic activity in all departments,
percussion, not excluded. The slow movement, with its solo cello
recitative-arioso, goes on the explore a number of solo timbres; trombone,
violin, celeste, vibraphone, double bass speak in situations of the closes
intimacy. The eerie Scherzo with its rattle of bones is no exception to this
order of things. And the finale, epic though the slow build-up of the central
passacaglia towards its catastrophic climax proves to be, inhabits a world of
muted shades and intimate, elegiac intonations. The coda, through a frozen
open-fifth pedal A on the strings, gives the final word to the other world of
percussion in its cyclic recall of motifs from all four movements.

The other-worldliness of the celesta seems to have haunted his imagination in
the sound-symbolism of the Fifteenth. The second movement is a funeral-march
genre, rooted in the idea of solemnity and respect for the dead. There is
also the sensation one has from children’s games or toyshop -- or playful
innocence that would seem at times manipulated by some sinister force. In
this work the mocking grimace, the cold strange dissonance, the insubstantial
timbre are heard in the context of a more radiantly accessible human feeling.

[krivitch]

У Шостаковича вообще интересная цитатность- понимаешь, что где-то это слышал и точно знаешь, на что ссылка, в то же время рядом другой человек называет другое произведение, и ты понимаешь, что и это, и твое, и еще масса других, неузнанных.
Это относится к теме финала, кстати. Хотела сказать больше, но придется отложить до вечера. Все-таки очень много интересного в этой симфонии, хоть я и не люблю позднего Шостаковича.

[Дмитрий Ларош]

Поздний Шостакович-одна большая загадка. Мне кажется, что в 15 симфонии скрывшись для большинства слушающих за цитатами, он
наконец-то показал свое истинное лицо.
Лично я бы не стал бы обьединять 13, 14 и 15 симфонии в одну позднюю триаду. Это весьма логично в случае Бетховена с орр.109, 110, 111. Но 15-это музыка, написанная уже "оттуда". Мне кажется, что появление этого опуса совершенно неслучайно. Как гений, Шостакович не мог уйти в мир иной на 14 симфонии. Это сочинение совершенно гениальное, но есть в нем какой-то "мирской пафос гения" в отношении к смерти.

Замечательная тема.

[Serg]

Привет!

У Шостаковича вообще интересная цитатность- понимаешь, что где-то это слышал и точно знаешь, на что ссылка...

Не знаю как это называется в музыке, а в литературе - реминисценция. Реминисценция - не цитата.

Serg

[krivitch]

В данном случае - и реминисценции, и прямые цитаты (в т.ч. своих сочинений), и море аллюзий - все, что было в жизни, уйти из которой он так боялся...

....но опять нет времени подробнее.
Завтра утром, простите.

P.S.
Дима, да!!