Интервью с дирижером Владимиром Сиренко. "Опасная работа" В.Криштофович-младший.

**Gotessa** · 26.01.2007, 14:41

ЖУРНАЛ NOTA MAGAZINE ONLINE
http://www.notamag.com/modules.php?n...ticle&artid=55 -

Легчайшим движением руки он может сотворить мощнейшую лавину звука и так же легко ее остановить, ведь его инструмент – это большой симфонический оркестр. Если точнее – Национальный симфонический оркестр, главный оркестр страны. А он – Владимир Сиренко – его дирижер и художественный руководитель.

В свои 45 Владимир Сиренко может похвастаться много чем. В то время как считается, будто дирижеры обычно “начинаются” только в 40, к своим сорока Сиренко с Национальным оркестром уже исполнил все симфонии Густава Малера.
Да и “главным” дирижером страны он стал до сорока. Уж и не разберешь, сколько в этом процентов везения, а сколько – тяжелого труда. Теперь к 100-летию Дмитрия Шостаковича методичный Сиренко, правда, уже на пару с другим оркестром, исполняет... конечно же, всего Шостаковича. Национальный симфонический вообще играет много интересного и серьезного, больше, чем можно предположить – просто пресса об этом не спешит трубить.
В числе прочих достижений Сиренко – Requiem for Larissa Валентина Сильвестрова, изданный в прошлом году компанией ECM: многие музыканты и меломаны знают, насколько престижно издаваться на этом лейбле. Более того – эту запись не только заказали Сиренко, но и записана она была здесь, в Киеве, звукорежиссером Аркадием Вихоревым. Те же продвинутые меломаны и музыканты знают, что подобные фокусы с ECM проходят крайне редко. Компания выдвигала Реквием на награду Grammy как лучший классический альбом года. К сожалению, американцы не разделили наших европейских восторгов и диск ничего не получил. Впрочем, сожалеть особо и не стоит. Все равно, чего мы стоим, известно и за пределами нашей страны.
-Не обидно было, что так вышло с Грэмми?
Ни капли. Сам этот факт – уже большая победа. Очень важно было просто получить такое предложение от компании, а потом, конечно, приятно знать о выдвижении... К сожалению, это практически не нашло отражения в нашей прессе: пара заметочек – и все. Хотя за рубежом очень много хвалебных рецензий на этот диск.
-О Валентине Сильвестрове говорят едва ли не как о деспоте, когда речь идет об исполнении его музыки. Он берет “за горло” и заставляет сделать с произведением именно то, что он хочет. Как у вас было с ним?
Еще со студенческих лет помню премьеры произведений Валентина Васильевича. Помню, как он “доставал” дирижеров и музыкантов: бывали даже какие-то неприличные сцены, когда он за руки мог хватать и так далее. Я же впервые продирижировал Сильвестровым в 1999-м, лет через 15 после того, как я наблюдал ту работу. Мне повезло: первое исполнение было без автора. Был шикарный оркестр Sinfonia Warszowia и наш прекрасный пианист Йожеф Ерминь. Мы сделали так, как посчитали нужным. А когда Валентин Васильевич услышал нашу запись, он ее очень похвалил. Ему понравилось! И я понял, что не все так страшно.
Следующим был Реквием в 2000-м (тот самый, о котором мы говорили), потом еще были мировые премьеры. Реакция Валентина Васильевича на происходящее – очень спокойная, он может стоять возле тебя, совершенно нормально работать с оркестром. Я спросил его: “Я ведь помню те годы, вы же просто не давали ноту сыграть оркестру. Что сейчас происходит?” А он сказал грустную и невероятно мудрую вещь: “А я уже привыкаю к тому, как это будет делаться без меня”. Видимо, у Сильвестрова уже совсем другой подход. Поэтому мне очень легко работается с ним.
-Вы на сцене выглядите очень вдохновенно. Когда люди идут в дирижеры, в этом есть что-то от самолюбования, от внешнего эффекта?
От имени всех дирижеров не могу сказать. Когда я много лет назад учился в Полтавском музучилише, дирижирование было обязательным предметом. Поначалу меня это не вдохновило, потому что то, что называется дирижерской школой – когда тебе ставят руки, как и на любом инструменте, – это скучное дело. Все эти технические упражнения мало меня прельщали. Но когда уже начинаешь непосредственно прикасаться к большой настоящей музыке, даже если это небольшие формы – это уже другое дело. Когда это не сыграешь на баяне (а я баянист по первому образованию). Я уже лет 15 объясняю своим студентам, что сами они на своем инструменте в жизни не сыграют то, на что способен оркестр.
И меня это как-то захватило невероятно – сам процесс, в котором я могу быть сопричастным к рождению такой большой музыки.
-А, пардон, на это “подсаживаются”, как на наркотик?..
Конечно!
-...Когда ты движением руки можешь “поднять” гору звука... Не в этом дело. Это только часть профессии – когда ты можешь упиваться своей властью над процессом, над оркестром, в конце концов, над материалом, который ты осваиваешь. Но это очень опасное чувство, которому я стараюсь не поддаваться.
-Чем здесь опасно чувство власти?
А просто тогда ты становишься над тем сочинением, над музыкой. Тут нужно быть очень осторожным: помнить свое место, помнить, что ты – исполнитель, а не творец. В лучшем случае – сотворец. Я ни коим образом не пытаюсь принизить значение этой профессии. Но ты – не жрец, не вождь.
-Зачем вам нужно было исполнять всего Малера? Только честно.
Только честно? Вы намекаете на мою Шевченковскую премию за это? [хитро улыбается]
-Думаю, вам тогда не до премии было. Это самолюбие, амбиции?
Нет, не самолюбие. Это мое сугубо творческое желание. Если, опять же, вернуться к студенческим годам, то в классе по дирижированию ты занимаешься просто под рояль и попытаться обратиться к Малеру или Брукнеру – гиблое дело: у них невероятно сложные партитуры. Там учатся на совсем классическом материале – Моцарт, Бетховен, романтики. А саму по себе музыку было слушать невероятно, я испытывал какое-то потрясение. И вот оттуда осталась такая мечта: если смогу, если у меня будет такой оркестр и возможности, то я это сделаю. Я работал на радио 8 лет, я и тогда боялся подступиться к Малеру, так же, как и к 4-й симфонии Шостаковича, которую мы недавно сыграли... Весна Священная Стравинского, 7-я Брукнера, Поэма Экстаза Скрябина – такие вершины...
-Почему к ним тяжело подступиться?
Это громадные сочинения по составу оркестра, невероятно сложные по форме, по фактуре. Это требует мастерства, опыта и хорошей подготовки оркестра.
Вот такое вот желание странное возникло. И мне уже хочется вернуться – не ко всему циклу Малера, а к некоторым произведениям. Хотелось бы и порепетировать подольше... Прошло уже почти пять лет. Тут вопрос в том, что тебе 40 или 45; а в 50 или в 70 будет по-другому.
-А записи есть? У вас же не так много дисков. Может, издать?
Записи есть. Я вот как раз прошу их размагнитить, стереть. Только Четвертая симфония исполнена должным образом.
-Я почему прицепился к Малеру: большинство вас любит и аплодирует стоя, а есть более критично настроенные люди. Они говорят, что это сумасшествие для молодого дирижера, что величайшие мастера исполняли одну-две симфонии Малера за всю жизнь. Едва ли возможно так скопом все осмыслить.
Каждый имеет право на свое суждение. И хорошо, что кто-то говорит так, а кто-то благодарил меня, что я вообще взялся за это дело, и люди услышали это – пусть и не в идеальном исполнении. Сейчас в мире подобные серии весьма популярны. Ну, в конце концов, это интересно для публики, интересно для любого оркестра.
Интересно, потому что в Киеве игралось три, от силы четыре симфонии. Да и чтобы самому разобраться, тут просто послушать мало: совсем другое – когда ты своими руками, со своим оркестром пытаешься что-то сделать.
А свои недостатки... то, что я, может, недостаточно глубоко сделал, не все охватил, как кому-то могло бы показаться, я сам вижу в первую очередь лучше других. Многие места в Малере для меня остались загадкой. И я честно скажу, дело не в престиже, а в самой музыке. Играют в мире Рихарда Штрауса, играют Брукнера, играют Малера, играют Бартока. А мы здесь зациклились на Чайковском и Брамсе – в лучшем случае.
-А почему? Это, часом, не проблема самой публики, того, что она хочет? Думаю, это проблема исполнителей. Им это трудно.
-Каждый месяц вы представляете новую программу. Как вы составляете программу?
Мы планируем обычную программу на сезон вперед. Иногда приглашают на другие мероприятия или на гастроли. А так, это обычная работа, как у обычного коллектива: смотришь, что нечасто исполняется, что интересно публике, что – тебе, играешь с какими-то солистами. Исполняешь и какие-то хрестоматийные вещи, какие-то тематические программы. Ничего особо оригинального тут нет – нормальная работа.
-Ну, это для вас нормальная работа. Большинство же высокое искусство воспринимает совсем по-иному, более романтично, что ли. Люди же к вам приходят как на праздник.
Нет-нет. В этом есть рутина: мы же планируем и каждый день работаем. Репетиции – это, конечно же, обычная работа. Другое дело – сам концерт. Не знаю ни одного музыканта, который хотел бы сыграть хуже, чем он может сыграть. Другое дело – как получится, но заведомо никто не расслабляется. Почти для всех музыкантов, или для всех, концерт – это то, ради чего они учились. Мы же ведь в какой-то степени – больные люди: в детстве вместо того, чтобы гонять в футбол, ребенок играет на своем инструменте, потом – садишься в оркестр за, мягко говоря, небольшие деньги, может, подработаешь где-то. А еще если отобрать удовольствие от того, чем мы занимаемся, то жизнь теряет смысл. Поэтому, по большому счету, сейчас люди занимаются музыкой ради собственного удовольствия. И хорошо, если это совпадает с более-менее пристойным уровнем жизни. Нас никто никогда не баловал, но мы умудряемся быть счастливыми благодаря музыке.

-- Вячеслав Криштофович-младший
Фото предоставлены Национальным симфоническим оркестром Украины
Оригинальную версию интервью можно почитать в журнале Airport Magazine - http://www.notamag.com/modules.php?n...ticle&artid=55