Альфред Шнитке 's birthday

[Стас]

сегодня 70-летие со дня рождения Альфреда Шнитке,
композитора гениального, противоречивого, загадочного,
автора музыки к фильму "Экипаж", но и
автора Первого виолончельного концерта,
автора "Сюиты в старинном стиле", но и
автора Второго квартета,
мыслителя,

композитора-магнита.

[Gleb]

Может послушаем чего-нибудь?

[Стас]

С удовольствием послушал Кончерто Гроссо №1

[ODA]

Я может быть послушаю этот самый Кончерто Гроссо, хотя уже как-то настроилась на классиков, на "Ифигению в Тавриде". Впрочем, ночь впереди длинная, а материал про международный стандарт распространения данных под музыку будет писаться легче.

[Gleb]

А я подумал, и прослушал "Сюиту в старинном стиле". Хорошее завершение напряженного дня. Так что, как говорится, и волки сыты и овцы целы))

[Стас]

Из газеты "Культура"

"Потому что это был Альфред..."



К 70-летию со дня рождения А.Шнитке

Материал подготовила Татьяна СИДОРОВА

Коллега по журналистскому цеху, собирающий материал к юбилею одного известного в прошлом композитора, пожаловался: "Вот беда, никто не хочет о нем говорить!" Когда я готовила статью об Альфреде Шнитке, то столкнулась с абсолютно противоположной проблемой: рассказывать о нем были готовы десятки и десятки людей. Приходилось только ломать голову над непростым выбором. "Вот что значит разносторонняя личность, - внутренне радовалась я, - и серьезная музыка, и кино, и публицистика. Вот что значит ярко прожитая жизнь!" Когда я поделилась этими соображениями с вдовой композитора Ириной, она, усмехнувшись, обронила: "Он просто был невредный..." По всем законам логики Шнитке не должен был стать знаменитым. Патологическая неспособность к саморекламе: стеснительный, деликатный, на людях замкнутый. Писал так, как хотел и слышал. Без громких заявлений, но с упорством игнорировал музыкальные запросы власти. Дорогу к признанию прорубила сама музыка Шнитке: пронзительно искренняя и озадачивающе нестандартная. Молодых, талантливых исполнителей тянуло к ней как магнитом, и они разносили ее по свету. Воздействие сочинений Шнитке многократно усиливалось и его личностью: раз соприкоснувшись с ним, люди прикипали к нему навсегда. А потом трагедии, бушевавшие в его сочинениях, словно вышли из-под контроля и обрушились на самого автора. Три инсульта, каждый из которых безжалостно калечил здоровье и одновременно распахивал перед ним новые духовные миры. Третий инсульт, кажется, открыл ему что-то новое, принципиально иное и - навсегда лишил речи. К счастью, мощный творческий дар Шнитке оказался року не по зубам: свои партитуры он продолжал писать левой рукой...

Слава и болезнь пришли к Шнитке почти одновременно. Телевизионщики наперебой бросились его снимать, уже больного. Таким он и остался "в памяти народной": прихрамывающим, с чуть растерянным взглядом и замедленной речью. Люди, с которыми я говорила о композиторе, помнят Шнитке не только таким...

Их трудно представить вместе: слишком разные личности. Вдова композитора Ирина Шнитке, композитор Родион Щедрин, альтист Юрий Башмет, режиссер Андрей Хржановский, виолончелист и автор "Бесед с Альфредом Шнитке" Александр Ивашкин, духовник композитора отец Николай, хореограф Джон Ноймайер, скрипач Гидон Кремер. И все же воедино их связывает личность Шнитке. А раз так, то я подумала: почему бы не собрать этих людей в некоем воображаемом пространстве? Представить, что в день рождения композитора встретились его друзья и предались воспоминаниям. В свой круг они допустили и журналиста, искренне любящего, но, увы, не знавшего Шнитке лично. Журналист все больше слушает, лишь изредка задавая вопросы. Да простят меня герои этого "разговора, которого не было". Оставив без изменения их высказывания, я только позволила себе добавить несколько связующих фраз, чтобы превратить череду монологов в живой разговор.

Джон Ноймайер. Поначалу он мне не понравился. Мне было восемнадцать лет, и, конечно, нравились высокие, под два метра... Ну а когда мы стали с ним заниматься (я готовилась к поступлению в консерваторию), прежние представления отпали сами собой. Человек был уж очень необычный: во взглядах, суждениях, во всем. Мне всегда было интересно его мнение, даже если внутренне я была с ним не согласна

Родион Щедрин. Нас часто сталкивали лбами, делали из нас этаких Монтекки и Капулетти. Хотя на самом деле на протяжении всей жизни мы были в высшей степени уважительны друг к другу. Но наши характеры действительно глубоко разнились. Совсем недавно обо мне вышла книга на немецком языке, и там есть фотография: я, Шнитке и Карэн Хачатурян, еще совсем молодые. Альфред там такой сосредоточенный, немного насупленный, отстраненный. Это, видимо, суть его характера.

Андрей Хржановский. Но в то же время удивительное чувство юмора! В нем сочетались вещи, казалось бы, несочетаемые: необыкновенно мощное конструктивное мышление - и склонность к импровизации. Альфред был просто нацелен на игру!

Я вспоминаю, как во время работы над пушкинским фильмом мне нужен был такой большой номер: балаган, фарс, который разыгрывают Пушкин и его двойник. И вот сел за рояль Альфред, встал за пульт Сергей Юрский, и минут 30 - 40 они столь блистательно вели диалог между собой! Все были в полном изумлении от того, что творили два этих артиста! Кстати сказать, в пушкинской трилогии довольно значительное место отводится партии рояля, так вот практически всю эту партию исполняет Альфред Шнитке. Потому что пианистом он был, по-моему, очень своеобразным и ярким.

И еще вспоминаю один случай. После фильма "Стеклянная гармоника" (который не был принят, а его первая версия была, по сути, уничтожена), меня направили в морскую пехоту. На проводы пришел Альфред и принес такой элегантный чемоданчик. Я спрашиваю: что это такое? "А это стеклянная гармоника!" - отвечает он. Я открываю чемоданчик и вижу там великолепный набор бутылок с, так сказать, спиртным содержанием! Кстати говоря, первое письмо, которое я получил, оказавшись на флоте, было письмо от Альфреда.

И.Ш. Я вспоминаю, что молодым он был довольно категоричным, даже резким. Когда он поселился у нас, немножко было сложно. У меня папа был убежденный коммунист, а мы с Альфредом видели всю эту двойную мораль... И скажем, когда мы ужинали, возникали какие-то политические споры, которые кончались просто скандалами. Иногда мы уходили на два-три дня к маме Альфреда, потом все равно возвращались: нам некуда было деться... Но с годами он становился терпимее, мягче по характеру. И это он сознательно вырабатывал в себе.

Джон Ноймайер. Когда я познакомился с Альфредом, он был уже достаточно известен. Однако в отличие от многих западных деятелей этот человек не устраивал вокруг себя никакого шоу! При этом во всей его личности я ощущал необыкновенный потенциал и энергию, которая, естественно, пронизывала и его музыку.

Р.Щ. Он просто был истинным музыкантом. Его цель жизни была писать музыку, а не пробивать ее. Не устраивать ей, так сказать, комфортное житье: чтобы его сочинения играли 365 дней в году на всех радиостанциях мира. Кстати, этим он выгодно отличался от других композиторов, которые были к нему достаточно близки и на которых мои симпатии, мягко говоря, не распространяются.

Отец Николай. Мы знаем, что он претерпел большие гонения. Но никогда ни единым словом не осудил никого персонально.

- Кстати, о гонениях. Мне кажется, в последние годы с этим здорово перегнули палку. Во всяком случае, в нескольких телепередачах, которые мне довелось увидеть, авторы словно соревновались друг с другом: кто вышибет у зрителя больше слез, изображая Шнитке мучеником советской власти...

Александр Ивашкин. Я бы не стал называть его мучеником. В 70 - 80-е годы он был очень популярным человеком в России: в киномире, среди студентов и музыкантов. Я помню, на его концерты приходилось просто вызывать милицию! В Ленинграде даже как-то сломали дверь, потому что зал просто не мог вместить всех желающих. Конечно, ситуация, созданная вокруг него официальными кругами и в основном Союзом композиторов, сильно подорвала его здоровье: когда его не пускали на исполнение собственных сочинений, когда нам, музыкантам, запрещали играть его за рубежом...

Гидон Кремер. Я прекрасно помню один из моих первых концертов в Риге. Я как раз только что победил на Конкурсе Чайковского. И вдруг мне из Риги, от директора филармонии, приходит телеграмма, где черным по белому написано: "Шнитке нам не подходит, играйте Бетховена!"

И.Ш. Честно говоря, жизнь была парадоксальная и дикая. Я до сих пор не понимаю, как такое количество людей могло играть в такие глупые, детские игры...

Р.Щ. Вы знаете, недавно мне подарили диск с четырьмя скрипичными концертами Шнитке. И все они были исполнены буквально в год написания! А у Шуберта, жившего в благополучнейшей Вене, при его жизни ни одна симфония исполнена не была. Тоже, кстати, повод для размышления...

- А вспомните, какой разгром устроили Шнитке в связи с его Первой симфонией...

Р.Щ. Но она же была исполнена!

- По словам Шнитке, судьбу исполнения решила ваша подпись как секретаря Союза композиторов.

Р.Щ. Но я не вижу в этом никакого подвига. Альфред действительно позвонил мне и сказал, что хочет показать свою Первую симфонию. Мне она показалась в высшей степени интересной, хотя там было и много хеппенинга. И я, не раздумывая, написал эту бумагу.

Меня потом вызывали в отдел культуры, но я был человек беспартийный, достаточно самостоятельный в своих высказываниях и сумел отстоять свою позицию. Ведь это были уже 70-е годы, когда, если ты убежден в своей правоте, ты мог держаться достаточно независимо. Самое главное - это чувство внутренней свободы.

А.И. Я помню свое состояние, когда я впервые услышал Первую симфонию Шнитке. Это был шок, ощущение абсолютной новизны и озарения!

Д.Н. Меня тоже поразило это сочинение. Я услышал его фрагмент, буквально три минуты - и понял: это готовая музыка для балета! Именно тогда я решил обязательно сделать балет вместе с Альфредом Шнитке.

А.Х. У меня была сходная ситуация, только не с Первой симфонией. Я должен был делать фильм "Стеклянная гармоника" и искал композитора. И вот однажды я включаю приемник и слышу музыку к своему фильму! Идет просто покадровая разработка одного из сюжетов! Я наслаждаюсь этим в течение полутора минут, а затем раздается голос: "Наша передача окончена" - и все. Кто? Что? Непонятно. Правда, вел ее музыковед Агамиров. Эта фамилия меня обрадовала, потому что мы с ним регулярно встречались на теннисных кортах. И я спросил у него: "Что же за отрывок вы давали по радио?" Он говорит: "Ну как же, это наш замечательный композитор Альфред Шнитке, его, правда, у нас не исполняют, но мы добыли подпольным путем эту запись".

- А что была за музыка?

А.Х. Фрагмент Скрипичного концерта. Фамилию Шнитке я, конечно, знал, потому что еще Гена Гладков, с которым я встречался по вгиковской работе, говорил мне: "Вот у нас учится Шнитке, это да! - запомните это имя..." В итоге нас познакомили, и на мое предложение работать вместе Альфред откликнулся сразу и горячо.

О.Н. А я познакомился с Альфредом через ныне покойного Николая Каретникова. Это были 80-е годы. Каретников подошел ко мне и просил, чтобы я взял под свое духовное покровительство Альфреда Шнитке. Причем он добавил очень интересные слова: "Так, как Альфред слышит, никто из нас не слышит".

- Шнитке порой слышал очень страшные вещи. В его партитурах образы зла часто кажутся более выпуклыми, нежели образа добра, света...

Юрий Башмет. Я бы не назвал это злом. Скорее это какой-то бешеный протест, самозащита личности. У Альфреда личность часто кричит, дерется. И в конце концов не выигрывает. Но как раз через это сопротивление еще ярче проявляется добро - так же, как через преувеличенную "красивость" он говорит о трагедии.

А.И. Если вы послушаете его концерты или симфонии, то они могут начаться с какого-то очень позитивного образа, но потом он его разрушает: либо многократным повторением, что приводит к дурной бесконечности (тоже своего рода символ зла), либо просто бросает развитие...

- Но все это довольно пессимистично выглядит...

А.И. Да, конечно. Но я думаю, что Шнитке иначе просто не мог писать. Он открыл для себя объективные закономерности мира. То есть позитивного развития быть уже не может: оно должно или чем-то заменяться, или приводить к абсурду. И тогда мы начинаем видеть какие-то другие выходы из данной ситуации...

Г.К. Альфред, как и все мы, был обременен наслоением чудовищного. (По сути, мы все живем сегодня в мире, который словно сошел с ума!) Но он искал выход. И те, кто считает его музыку, скажем так, чернухой, просто не дослушивают ее. Конечно, все это присутствует, но именно для того, чтобы в конце концов из этого вырваться!

- Но насколько нужно художнику трогать эти темы? Такие вещи обычно не проходят без последствий...

Р.Щ. Но это склонность его дара, он выражал самого себя! И кстати, выражал всегда чрезвычайно искренне.

И.Ш. У Альфреда был такой склад ума, ему хотелось все до конца понять. И были такие моменты...Они совпадали с болезнью, с инсультом. Поэтому я стала это связывать. Существуют запретные для человека темы, где-то есть предел того, что нам дЧлжно понять...

О.Н. Я думаю, он был настоящим пророком, который предупреждал: образумьтесь! Такой человек может и должен проникать до самого дна ада. Альфреду было многое открыто, слух необычайный... В его музыке разверзаются такие страшные бездны, как будто зло торжествует - и вдруг необычайная ясность: словно человек держится за ризу Христову. И он не потонул, нет, не потонул.

Я, бывало, когда приходил к нему, всегда обнимал его и отводил волосы вот так, назад. У него была копна дивных черных волос...

Р.Щ. Длинные волосы он отрастил уже позже. Мне, кстати, это не очень нравилось: казалось чем-то искусственным, делало его похожим на священнослужителя.

А.И. Я как-то не задумывался насчет его прически, но для меня Альфред не был просто человеком, он был, если хотите, медиумом. Он мог шутить, быть абсолютно земным, но если задаешь ему какой-то вопрос касательно его музыки или, скажем, литературы, философии, он вдруг становился совершенно другим. Взгляд становился другим! И он начинал говорить так, как будто это говорит не он, а... кто? Или что? Раскрывались все глаза и уши, потому что это было настоящим откровением.

Ю.Б. Поэтому Альфред и запомнился мне таким сомневающимся. Он понимал, что он - только проводник. Если можно так выразиться, не он - Бог, а есть Бог.

И.Ш. Он абсолютно не выносил фальши. Как-то показывали фильм об одном композиторе, и там был эпизод, где этот композитор молится в церкви. Альфред был потрясен: как можно сниматься молясь? И молиться снимаясь?!

Г.К. Возвращаясь к трагическому в музыке Шнитке. Мне кажется, он был просто очень честен, чтобы делать вид, что все замечательно, и сочинять пионерские песни. Хотя перо у него было достаточно ловкое: он писал марши, польки и прочее, когда это нужно было какому-нибудь режиссеру. Но он же не спекулировал на этом! Чтобы стать крутым или чтобы заработать кучу денег. Он просто выживал!

Р.Щ. Вот сейчас говорят: "Бедный Шнитке, его заставляли работать в кинематографе". Но помимо того, что кино действительно давало полное материальное благополучие, для композитора это была огромная школа! Если для сочинения какого-то эпизода вам нужно было 28 труб, 15 контрафаготов и одна балалайка, - пожалуйста, на следующий день на записи в студии сидят все эти исполнители. Поле для эксперимента огромное! Да и сама эта поспешность необычайно возбуждает мозг, я же сам много работал в кино.

И потом Шнитке ведь почти всю свою киномузыку использовал в своих сочинениях! Я в этом не вижу совершенно ничего плохого. То же самое делали Прокофьев и Шостакович...

Ю.Б. Вы знаете, однажды был какой-то фильм по телевидению. Я смотрел, и мне ужасно все нравилось. В то же время актриса не сказать чтобы потрясающе играла. Да и операторская работа была так себе. Я не понимал, в чем дело. И вдруг в конце вижу титр: музыка Шнитке! Все сразу встало на свои места.

А.Х. А каких два грандиозных номера Альфред написал в нашем пушкинском фильме для ансамбля Дмитрия Покровского! Музыку, совершенно конгениальную лучшим народным песням, особенно "Как за церковью, за немецкою"...

Г.К. И все же недавно я слушал "Эскизы" Шнитке, где фрагменты разных гоголевских тем. Альфред здесь блистательно стилизует самую разную музыку, показывает весь арсенал своей творческой мастерской. Но мне почему-то кажется, что где-то втайне ему было неловко за все эти, если так можно выразиться, грешки талантливого воображения. Потому что на самом деле он жил и пребывал в других измерениях ценностей.

Правда, в поздних сочинениях... Мне кажется, как и в позднем творчестве Шостаковича, у Шнитке наблюдается некоторая сдача позиций. Возникает ощущение какого-то бессилия, особого трагизма. Да и как же Альфреду было не чувствовать этого, когда он так безумно страдал? После каждого инсульта все хуже и хуже, пока это не переросло в невозможное: в онемение.

Д.Н. Я видел его после третьего инсульта. Он не говорил, ему было трудно общаться. Это было ужасно. Конечно, это очень неточная аналогия, но я вдруг вспомнил Нижинского. Представьте, художник не может быть больше самим собой, не может выразить себя в полной мере!..

А.Х. Я не знаю, за что и почему этот мощный ум был так методично испытуем и наказуем... И все же я не сомневаюсь в том, что именно эти многократные, тяжелейшие болезни позволили Шнитке создать то, что он создал. Помните изумительный финал Виолончельного концерта, написанный после первого инсульта? Наталия Гутман говорила мне, что Шнитке пометил для себя это сочинение как первое из того, что он написал после смерти. Так и сказал: после смерти.

Д.Н. Первый инсульт случился с Альфредом как раз, когда он писал балет "Пер Гюнт", и он не успел завершить работу. А спустя время я как-то пошел на премьеру его Виолончельного концерта, законченного уже после болезни. И вот тогда я сказал Альфреду: "Не волнуйся! Даже если ты не закончишь балет, мы можем использовать финал твоего Виолончельного концерта, он просто потрясающий!" Но Альфред ответил: "Нет, я продолжу". И он закончил балет, написав не менее великолепную музыку.

А.И. Поразительный факт, но после того, как с ним случился первый инсульт, он написал втрое больше сочинений, чем до него! Что касается меня, то я очень люблю поздние сочинения Альфреда. Там мало нот, партитура скорее белая, а не черная. Он просто открыл для себя новый вид музыки, который сейчас очень близок молодому поколению музыкантов. Это работа с очень и очень ограниченным материалом. И не потому, что Альфред не мог работать физически. Возьмите партитуру его последнего фильма "Мастер и Маргарита", она же огромная, написана для многих инструментов! То есть дело не в физических возможностях. Просто у него была потребность совсем в другой музыке: наполненной тишиной и напряжением между звуками.

О.Н. И все же вспомним Бетховена: в последний период он пришел к какой-то простоте, ясности. А у Альфреда я не вижу такой прозрачности, ясности бетховенского типа. И вот Господь его остановил, послав эту самую тяжкую болезнь, понимаете?

И.Ш. Мы иногда не замечаем какие-то вещи. А если бы замечали, то могли бы быть немножко предсказателями... Ведь и раньше по его походке я уже знала, идет он в хорошем настроении или что-то случилось. Например, когда что-то случалось, он почему-то начинал прихрамывать на правую ногу и даже правую руку немного отставлял, а когда было хорошее настроение, то нормально шел...

А.Х. Поразительно, но чувство юмора не покидало его даже после третьего инсульта. Я как-то решил его развлечь и спрашиваю: Альфред, скажи, какая симфония Малера тебе нравится больше других? Он мне показывает один палец. Ага, значит, Первая симфония! Видя, что я удовлетворен его ответом, показывает два пальца. Я в недоумении: Вторая? Потом с лукавой улыбкой поднимает третий палец, и так до конца...

И.Ш. Уже после третьего инсульта я как-то спросила Альфреда: ты хочешь поехать в Москву лечиться дальше? И он тут же радостно закивал: да, да, да! Ведь, строго говоря, все эти десять лет, с тех пор как мы переехали в Гамбург, мы не жили здесь постоянно. У него было так много приглашений, поездок... Мы тут как-то подсчитали: ни на одном месте мы не оставались больше двух недель. И постоянно приезжали в Москву.

- По словам самого Альфреда Гарриевича, он долго не мог определиться, где он по-настоящему дома. Ведь в нем не было (его же собственное выражение!) "ни капли русской крови".

И.Ш. Нет, почему же? Он определился. Нужно пожить в разных местах, чтобы понять... В конце концов он пришел к заключению, что не так важно, какая кровь течет в жилах, сколько то, на какой почве человек вырос. Хотя в своей семье он воспитывался в основном на немецкой культуре, на немецком языке, но ведь практически вся его жизнь прошла в Москве! Так что, конечно, Россия...

И еще у него было какое-то восторженное отношение к Вене. Он там прожил два года с родителями, сразу после войны. Притом что тяга к музыке у него была с самого раннего детства, в Вене он получил возможность соприкоснуться с музыкой по-настоящему: многое увидеть, услышать... И даже после двух инсультов, когда мы приехали в Вену, он целый день бегал по городу, все мне рассказывал - как будто опять стал молодым!

Г.К. Еще в 70-годы, когда мы исполняли в Вене его Concerto grosso и Альфред ездил с нами как пианист (как композитора его тогда еще не выпускали), он беспрерывно вспоминал свое детство, разыскивал свою первую учительницу музыки, - было много трогательных моментов...

О.Н. Необыкновенно светлый человек был. Я очень люблю его "Реквием", особенно начало и конец: вот это его облик, беззащитность, кротость какая-то...

И.Ш. В нем был какой-то детский максимализм: знаете, такая честность абсолютно белого листа! На улице Горького открывался какой-то ювелирный магазин. Он дал мне денег, чтобы я купила там себе что-нибудь, и я купила ожерелье из граната. А буквально через два дня к маме пришла приятельница и предложила ожерелье гораздо более красивое. Но что делать с прежним? Я поехала на Арбат в комиссионный, и, к моей радости, вещь оценили в два раза дороже, чем я ее купила! Приезжаю довольная, рассказываю Альфреду и вдруг наталкиваюсь на его странный взгляд: "Как ты могла? Почему ты им не сказала, что купила ожерелье в два раза дешевле?" - "Да, собственно, меня никто и не спрашивал..." - "Я не ожидал от тебя такого. Надеюсь, ты поедешь и заберешь ожерелье назад". Утром я поехала в магазин и забрала.

А.И. Я прекрасно помню первое исполнение его Септета, который был написан для солистов Большого театра - группы, в которой я тогда играл. Генеральная репетиция, уже объявлен концерт - и вдруг он подходит и говорит: "Саша, я снимаю это сочинение. Оно не имеет права жить!" И действительно сняли, заменили чем-то...

- Ирина, вся ваша жизнь была подчинена Альфреду Шнитке...

И.Ш. Знаете, тогда мне так не казалось. Пока мы были вместе, я преподавала, делала много разного... Когда мне хотелось красиво отделать квартиру, мне казалось, что я это делаю для себя. А вот когда его не стало, я поняла, что в принципе все делала для него... Не знаю, когда я сейчас слушаю все эти ток-шоу: "любовь прошла, любовь проходит". Куда? Что проходит? Влюбленность - может быть, да. Но это же совсем другое...

- Вы прожили вместе 38 лет. Огромный срок!

И.Ш. Очень мало. С таким человеком - мало.

А.Х. Я, помню, как-то заболел. И это была такая неожиданная и тяжелая болезнь, которой до этого болел Альфред. Я знаю, что тогда он был занят невероятно. И тем не менее он приехал на другой конец города буквально через полчаса и привез мне несколько капель лекарства, которое до этого помогло ему, а теперь спасло меня. И все потому, что это был Альфред...

[Mathilde Wesendonck]

Автор к Экипажу???

Ну, так я и знала, что Шнитке надо за что-то уважать.

[Drinkard]

На днях побывал на 2 концертах в Свердловской филармонии - к юбилею Шнитке поставили в программу 4-ую симфонию, Концерт для альта с оркестром, "Монолог" для альта и струнного оркестра.

[Стас]

Автор к Экипажу???

Ну, так я и знала, что Шнитке надо за что-то уважать.

ещё, кстати, к "Повесть о неизвестном актёре"
у меня в жж ссылка есть, можно скачать ещё на неделе

[deitch]

Может послушаем чего-нибудь?

Так ведь мы и слушаем:


"История доктора Фауста". CD1 CD2

Schnittke-Concerto Grosso No. 2