Иерархия пианистов мира: "уровни", "ранги", "категории" и принципы оценки

[Alexander Москва]

[QUOTE=Walter Boot Legge;911928]

Ну, например, ту же вторую часть мы можем слышать в контексте наших представлений о первой (и второй), в то время как реальная вторая в контексте непринятой нами первой может нести несколько другой смысл/образ (конечно же не "противоположный" нашей модели, а скорее видоизмененный, что ли)

Очень сложно, уважаемый Вальтер!
У меня извилины лезут из ушей...

Я слушаю ОБЕ части в контексте моих представлений об этой музыке. А с другой стороны - пытаюсь вникнуть в логику исполнителя.
Моя собственная логика и то что я слышу, могут не совпадать.
Тем не менее, я готов признать, что можно играть и ТАК.
Более того, это ТАК может быть лучше, чем мой идеальный вариант.

Мне доводилось слушать одну первую часть Сонаты на классных вечерах в консерватории. Одну ВТОРУЮ часть, по понятным причинам, никто не играет.
Тем не менее, я готов оценить уровень исполнения только Анданте, безотносительно к первой. Впрочем, если перед этим я услышу 1 часть, то и на Анданте я готов взглянуть под другим "углом зрения". Но, моя оценка Анданте вряд ли изменится.

Может ли случиться, что слыша изъяны в исполнении первой части, я полностью (или почти полностью) согласен с исполнением Анданте?
Может...А почему нет?
И обратная ситуация тоже может иметь место.

[Yuriy]

Когда-то побывал на необыкновенно уютном концерте в Малом зале Ленинградской филармонии – Елена Сорокина и Александр Бахчиев играли произведения Шуберта. Свое исполнение они перемежали комментариями. Не то, чтобы мне без этих комментариев было что-то непонятно в музыке, но это выглядело мило, по-семейному, было хорошо. Они и словами, и исполнением пытались передать ту обстановку камерного музицирования в музыкальных домах Вены, что им, считаю, удалось. Для этого совсем не нужно было переодеваться в костюмы той эпохи. Так вот, там, кажется, прозвучала такая мысль, что окружение признавало за Шубертом талант создателя многочисленных песен, кажется, небольших произведений, но не сонат. Сонаты для них были чем-то странным и ненужным. За абсолютную точность цитирования не отвечаю, но смысл передаю точно. Если бы их, слушателей того времени, заставить долго вслушиваться в музыку сонат, они бы, думаю, выработали взгляд на них в духе “голубка ручная живет при мне, я ей доверяю вполне”. Говорю это без иронии – песня изумительная, чистая, искренняя. Сонаты, кстати, тоже можно играть в подобном ключе, что так некоторые и делают. Не так давно послушал на Youtube или скачал чье-то исполнение Ля мажорной трехчастной – совершенно искреннее и очаровательное, благо, музыка располагает и предполагает. Никаких вечных истин, хотя можно возразить, что как раз она, эта истина, в том и заключается – в отсутствии исполнительских “домыслов” и наслоений. Вот тут возникают противоречия между разными слушателями, исповедующими разную эстетику. Печально, что в спорах они ради эстетики пренебрегают элементарной этикой. Мне лично только одной искренности, изящества, но не отягощенного более глубоким смыслом, недостаточно. Более того, такое исполнение, прослушанное несколько раз подряд, меня способно утомить и отвратить. Музыка допускает гораздо более глубокое осмысление и звучание. Исполнитель только нужен соответствующий. Когда-то цитировал понятную и вместе с тем глубокую и точную мысль, высказанную Томасом Манном устами Адриана Леверкюна. Сейчас даю гораздо более пространную цитату, хотя и ее можно было бы увеличить, т.к. написанное вызывает восторг. Вот это форум высокого уровня. От себя добавлю, что легко могу вообразить среди его участников кем-то здесь уважаемого, а кем-то непереносимого Предлогова.

Затем кое-кому для сравнения с французской захотелось послушать венской музыки — Ланнера и Иоганна Штрауса-младшего; наш хозяин с готовностью доставал эти пластинки из своей коллекции, покуда одна дама — помню как сейчас, это была госпожа Радбрух, супруга издателя, — не заметила, что столь легкомысленные вещички, возможно, докучают присутствующему здесь великому композитору. Все озабоченно с ней согласились, и только Адриан с удивлением прислушался к общим возгласам, так как замечание госпожи Радбрух не дошло до него. Когда его повторили, он живо запротестовал. Помилуйте, это же совершенно неправильное представление. Вряд ли кто-нибудь получает большее, чем он, удовольствие от этих, в своем роде очаровательных, вещей.
— Вы недооцениваете мое музыкальное воспитание, — сказал он. — В ранней юности у меня был учитель (и он со своей прекрасной, тонкой и глубокой улыбкой поглядел в мою сторону), до того напичканный музыкальными творениями всего мира, что они, казалось, задушат его, и до такой степени влюбленный во всякий упорядоченный шум, что научиться чванливости, высокомерию в вопросах музыки от него, право же, было невозможно. Этот человек прекрасно разбирался в высоком и строгом. Но музыка для него всегда оставалась музыкой, какая бы она ни была, и слова Гёте «искусство занимается трудным и добрым» он любил комментировать, говоря, что легкое тоже трудно, если оно доброе, а таким оно может быть наравне с трудным. Что-то прочно засело в меня от того, чему он меня учил. Или по крайней мере я понял, что нужно очень крепко сидеть в седле трудного и доброго, чтобы так воспринимать легкое.
Тишина настала в комнате. В сущности, он сказал, что он один имеет право сейчас испытывать удовольствие. Все мы попытались его не понять, но все заподозрили, что он имел в виду именно это. Шильдкнап и я переглянулись. Доктор Краних хмыкнул. Жанетта тихонько проговорила: «Magnifique!» Лео Цинк опять испустил свой дурацко-восторженный, но в то же время и злобный возглас. «Настоящий Адриан Леверкюн!» — сказал Швердтфегер, красный от Vieilles Cures, но и не только от него. Я знал, что в глубине души он уязвлен.

Итак, “крепко сидеть в седле трудного и доброго”. Именно таким я всегда вижу Рихтера. Доброта высокого интеллектуала, от возвышенных и обобщающих мыслей которому никуда не спрятаться, не тождественна доброте, скажем, Арины Родионовны, которой земной наш поклон. Кто-то всю жизнь будет умиляться сердечным и интимным в музыке, а кто-то, отдавая всему этому должное, захочет и более интеллектуально высокого. Но второй легко, если имеет доброту в душе, перейдет (не хочу сказать “спустится”) на уровень восприятия первого, а второй – вряд ли - или с трудом, или с потерями. Имея апломб и недобрый нрав (это-то при постоянном желании искренности и всяких прочих душевных свойств исполнения!) он, как показывает практика, способен в недоумии охаивать и порочить высокие прочтения, поднимающиеся над традициями того века, в котором жил и творил автор, над обобщениями и всепроникающим видением пророка. И странно видеть интеллектуалов, не желающих воспринять высочайшее откровение, содержащееся в исполнении великой посмертной Сонаты B-dur, оценивающих его (исполнение) по частям – какая доспела, а какая еще сыроватая, тогда как это абсолютно цельное и органичное творение двух авторов, где исполнитель – полноправный сотворец. В поздней записи квинтэссенция ее постижения мощнейшим музыкальным умом ХХ-го века, без труда перешедшим со своей эстетикой в наш век и тысячелетие. Спасибо автору, создавшему этот шедевр. Кто ему его внушил, человеку, жившему так мало, в таком окружении, смогшему до такого дойти – для меня загадка, которую не берусь разгадывать. Мне достаточно, что я слышу, как его творение разгадано, как выявлен его сакраментальный смысл и что его нам открыли. Если бы не было такого прочтения, музыкальная культура прошлого и нашего веков была бы беднее. Без каких-то исполнений можно было бы (теоретически) обойтись, но не без этого.
Еще сравнение. Мы знаем много потрясающих конструкций в математике, созданных довольно давно. Никто из рядовых математиков не читает творения тех старых, великих (М.Г. Крейн читал), а читают блестящие изложения современных корифеев. Действительно, они изложены, исходя из приобретенных новых знаний, подходов, когда устоялся язык и т.п. Эта новая манера изложения не перечеркивает гениальности создателя и вместе с тем находит более понятную и удобоваримую форму изложения. Аналогия, разумеется, слабая, как и многие аналогии. Чаще всего смысл математической конструкции вряд ли что-либо новое приобрел, тогда, как в прочтении великого исполнителя можно найти и новые качественные моменты. А может они не новые, а просто другими не замеченные? Вот бы у автора спросить. Прецедент был – Прокофьев, принявший “и такое” исполнение своей только что написанной 6-ой Сонаты.

[учащийся]

Может ли случиться, что слыша изъяны в исполнении первой части, я полностью (или почти полностью) согласен с исполнением Анданте?
Может...А почему нет?
И обратная ситуация тоже может иметь место.

И действительно. Может ведь исполнитель облажаться в первой части. А может и во второй.

[usman]

И действительно. Может ведь исполнитель облажаться в первой части. А может и во второй.

А иной раз, ведь - и в обеих

[учащийся]

А иной раз, ведь - и в обеих

Но не Рихтер. Правда, Yuriy?

[usman]

Но не Рихтер. Правда, Yuriy?

Ну что Вы! Конечно нет! И мыслей о таком святотатстве не было!

[Yuriy]

Если обращаться к отзывам великих людей, то вот что написал о Рихтере Альфред Шнитке.

Святослав Рихтер

Для многих людей моего поколения Святослав Рихтер олицетворяет некую вершину, где реальность музыки уже становится ее историей. Никакие соображения, что Рихтер - наш современник, что его можно увидеть и услышать, не могут хоть на секунду сделать его привычным: Рихтер уже десятилетия стоит в одном ряду с такими фигурами, как Шопен, Паганини, Лист, Рахманинов, Шаляпин; он – соединительное звено между настоящим и вечностью.
Уже почти полвека этот человек (внешне закрытый и недоступный) является притягательным центром музыкальной жизни Москвы - он исполнитель, он организатор фестивалей, он первый замечает и поддерживает талантливых молодых музыкантов и художников, он знаток литературы, театра и кино, он коллекционер и посетитель вернисажей, он сам художник, он режиссер. Его темперамент сметает все препятствия, когда он одержим какой-нибудь идеей - будь то тематический цикл концертов, фестиваль искусств, выставка или домашний концерт.
Ходят легенды о требовательности Рихтера к себе: сыграв замечательный концерт, вызвавший восторг публики и прессы, дающий пищу целым музыковедческим исследованиям, он мучается от какой-то неудавшейся частности (одному ему заметной). Не будем считать это странностью и рисовкой: у Рихтера другая шкала ценностей, ему одному известен первоначальный замысел исполнения, ему одному и судить о реализации своей идеи. Мы не можем знать, какое звуковое cовершенство предстает перед его внутренним слухом, и поэтому не можем судить о том, каким могло бы бать исполнение в идеале, явленном ему. Мы лишь благодарны ему за ту часть задуманного, которая удалась и которая безмерно превышает все то, что мы способны представить.
Более тридцати пяти лет я слушаю Рихтера и поклоняюсь ему. Помню еще концерты начала пятидесятых годов - сонаты Бетховена, Прокофьева, Листа, Чайковского, Картинки с выставки Мусоргского, этюды Рахманинова и Скрябина, вальсы и мазурки Шопена, концерты Бетховена, Рахманинова, Листа, Шумана, Римского-Корсакова, Глазунова, Сен-Санса, Равеля и многое другое. Это было время, когда мне удавалось не пропускать ни одного его концерта, - заранее узнавал о них, шел в кассу в первый день продажи билетов. Мне было 15-16 лет, я безуспешно пытался тогда наверстать упущенное время и стать пианистом... Любил его больше всего в музыке - больше самой исполняемой им музыки. Поражался сочетанию темперамента и воли, удивлялся тому, как он "превзошел" технику (играл себе, словно это нетрудно), боготворил его туше (особенно piano), не принимал раскованности его движений (думал, что это - аффектация). Вырезал из газеты его фотографию, носил с собой как талисман вместе с такой же Шостаковича. Не интересовался другими пианистами, воспринимал как кощунство попытки сопоставить с ним кого-нибудь еще; рассказы немногих, лично знакомых с ним, слушал со смешанным чувством зависти и презрения - как можно его, недостижимого, называть "Слава", как можно даже произносить на одном дыхании "Рихтер сказал... мне" (ему-то?!), "я сказал... Рихтеру" (Ему-то?!).
Потом популярность Рихтера возросла настолько, что годами я не мог попасть на его концерты. Лишь лет восемь-девять тому назад у меня появилась возможность снова слушать его. Удивился перемене - "аффектация" исчезла, за роялем сидел аскет, философ, мудрец. знаюший нечто такое, от чего музыка - лишь часть. Чувство недостижимости еще возросло, хотя и оказался он в общении человеком скромнейшим и деликатнейшим (вот и я кощунственно "познакомился" с ним).
Репертуар изменился, стал строго тематическим, романтическая основа его отошла на второй план, все больше стало ансамблевых произведений - Шостакович, Хиндемит, Берг, Яначек, Дворжак, Франк. Темперамент все той же силы, но иного качества - нe субъективно-романтический, а стихиино-объективный. Однако эта объективность не классицистская, не ретроспективная, а подлинная, новая. Все та же превосходная степень качеств, но очистившихся от условного, "искусственного" - монументальность и величие без всякого оттенка позы, как величествен и всесилен тот, кто отказался от власти и амбиций. "Неблагодарный" репертуар - скромнейшие пьесы Чайковского или утопическая в своей исчезающей нематериальности Альтовая соната Шостаковича. Во всем - нечто от поздних квартетов Бетховена, где лишь разреженный воздух вершины. Перед своим 70-летием Рихтер подарил нам очередной фестиваль - Шедевры музыки XX века, где снова поразил силой своего исполнительского дара (Трио Шостаковича в ансамбле с Олегом Каганом и Наталией Гутман), но открылся также в новом качестве - оперного режиссера: на маленьком пространстве, которое и сценой назвать нельзя, поставил труднейшую оперу Бриттена Поворот винта с помощью простейших, но совершенно оригинальных приемов (вспомним хотя бы вызывающую мурашки пространственную разобщенность голосов и "тел" у признаков!). Хотелось бы ждать от Рихтера новых режиссерских работ, но тут начинаешь опасаться, что из-за этого он будет меньше играть.
Конечно, Рихтер натура универсальная, и, оценивая его как пианиста, невозможно отрешиться от остальной его деятельности. Может быть, он столь велик как пианист именно потому, что он больше чем пианист - его проблемы располагаются на уровне более высоком, чем чисто музыкальный, они возникают и решаются на стыке искусства, науки и философии, в точке, где единая, еще не конкретизированная словесно и образно истина выражается универсально и всеобъемлюще. Ординарный ум обычно ищет решения проблемы на ее же плоскости, он слепо ползает по поверхности, пока более или менее случайно, путем проб и ошибок не найдет выхода. Ум гения ищет ее решения в переводе на универсальный уровень, где сверху есть обзор всему и сразу виден правильный путь. Поэтому ,те, кто бережет свое время для одного дела, достигают в нем меньшего, чем те, кто заинтересован смежными делами. - эстетическое зрелище последних приобретает дополнительное измерение, они видят больше, правильнее и объемнее...
Однако все попытки подобрать рациональный ключ к таинственной природе гения бессмысленны: мы никогда не найдем формулу одаренности и никогда не сможем повторить Великого Мастера, живущего среди нас, - пусть он живет долго!

1985 г.

Музыка в СССР. - 1985. - Июль-сентябрь. - С. 11-12

[usman]

Ну вот, начали про пианистов мира, а скатились опять к тому же Рихтеру Может, такие развернутые славословия Святославу Теофиловичу пусть остаются в теме "имени памяти Рихтера", которая успешно существует?

[lerit]

Ну вот, начали про пианистов мира, а скатились опять к тому же Рихтеру Может, такие развернутые славословия Святославу Теофиловичу пусть остаются в теме "имени памяти Рихтера", которая успешно существует?

Это экспансия...
Мужику подводят блондинку с голубыми глазами и говорят:"Смотри: 90-60-90, ноги от ушей, знает "Колобок" в подлиннике и одно матерное слово, значения которого не понимает. Бери и будь счастлив!"

[Aybolit]

А енто в каждом культурном направлении есть такой "странный аттрактор", как говорят математики - о чём речь ни зайдёт, всё к нему сводится.
В пианизьме их целых два - Рихтер и Гульд.