Muehlbach

Есть еще более поразительная история - о том, как ректор Глазунов подал пальто студенту Софроницкому, а тот еще и на чай дал!
Если интересно, расскажу.

Здесь, к сожалению, еще одна проблема, уже не вполне личная. Например, когда Засулич, отстаивая право человека на личное достоинство, стреляла в Трепова, а присяжные заседатели в процессе над ней признали, что она невиновна, это означало, что со стороны образованного общества идет мощный протест против чинопочитания. И отчасти поэтому студент не стесняется пригласить ректора на чай. В общем, хорошо, когда внутренняя свобода растет на каких-то основаниях, которые есть в обществе. Переть против общества исходя из своей внутренней свободы, когда чин в глазах других переводит человека в иное качество, не каждому под силу. Впрочем, я понимаю, что Вы не о том.

пожайлуста расскажите

Не знаю, что имела в виду Анхен, но пальто маленькому Софроницкому, когда он был на уроке у Михаловского в Варшаве, подавал Бузони. Правда, о чаевых ни слова. (Воспоминания о Софроницком, с.149)

Напрашивается вывод, что ВВС с детства был настолько рассеян, что забывал одевать пальто, выходя на улицу в холодное время года

... не каждому под силу. Соглашуся.

А мне рассказывал Натан Львович Фишман, который поступил в Ленинградскую консерваторию, когда директором ещё был Глазунов (он вскоре уехал): входные двери были двойные и узкие, и однажды Фишман, выходя, обнаружил, что у него развязан на ботинке шнурок. Он почему-то прямо там, в дверях, наклонился и начал его завязывать, попутно уронив ноты. Долго пыхтел... А когда закончил завязывать и собрал рассыпанные тетрадки, обнаружил, что за его спиной стоит Глазунов и, слегка улыбаясь, терпеливо ждёт, пока неловкий студент освободит проход. Ни единого замечания и тем более сердитого слова!
Пустячок, но тоже показательный.
Правда, к теме свободы эта баечка отношения, наверное, не имеет.
Но вот каждый ли из нас стоял бы и ждал несколько минут, если бы в дверях какой-то студент начал завязывать шнурки?.. Наверное, в лучшем случае вежливо попросили бы посторониться...

Вы знаете, дорогой Мюльбах, конечно, поступок молодого Батурина можно рассматривать как проявление внутренней свободы. Но мне трудно по Вашему рассказу одназначно об этом судить. Да и вообще, трудно говорить о внутренней свободе, опираясь на ее (или НЕ ее?) внешние проявления
Конечно Глазунов куда более свободен и в этом поступке и в целом ряде других. Но мне интересно, насколько такое поведение выглядело "абсурдным", и главное, не имелось ли тут для личной (безусловно, личной) и свободной (простите за тавтологию) реализации такого поведения какого-нибудь образца, архетипа, этической модели? Осмелюсь предположить, что ректорство Глазунова для него было прежде всего расширением ( в плане полномочий и отвественности ) его профессорства. А если так, то можно говорить, о традиционной этике профессора (европейской, школярской, и наверное добавить - "профессора университета"). А внутри переживаемая этика профессора в коллизии с "объективированной" этикой чиновника (ректора) должна побеждать, если речь о личности, а не о функционере
По кр. мере в ТЕ, ПАССЕИСТИЧЕСКИЕ времена

Моя приятельница была подчиненной академика Лихачева и как-то (по-моему, в связи с юбилеем) была приглашена к нему домой на чай. Я не могу передать степень ее потрясения от того, насколько этот человек был "из другого теста". Они чувствовали себя в его присутствии абсолютно свободно. Естественно, о снятых с плеч и поданных при прощании пальто уже даже речи не шло, так как это было очевидно.

Свобода, возможно, проистекает из осознания человеком собственной неповторимой значимости как человекоединицы, тсзть, консекветнтности (эк, я!) своего существования, и как следствие - признания такой же значимости и консеквентности всех других людей. Самый страшный и смертельный враг свободы - лозунг "незаменимых у нас нет". Заменимы только рабы.

Вот мы постепенно докатились до Канта, чему я очень рад!

Свобода, скорее, проистекает из осознания другими неповторимой значимости человекоединицы...

Про Софроницкого... Он поспорил с приятелями, что АКГ подаст ему пальто и получит после на чай. Накануне Вовочка явился к Глазунову с кислой миной и сказал, что забыл взять из дому денег на обед, тот ему одолжил. А на следующий день Вовочка симулировал в гардеробе в присутствии Глазунова приступ радикулита, и тот помог ему одеться, после чего ВВС отдал ему вчерашний долг. (Воспоминания о Софроницком с. 86)

Спасибо Леоноре за чудесную байку! Какой же все-таки Глазунов удивительный человек! Между прочим, это и в музыке чувствуется. Хотя сие бывает и по-разному у разных людей искусства.

Сообщение от Вальтер

Но мне интересно, насколько такое поведение выглядело "абсурдным", и главное, не имелось ли тут для личной (безусловно, личной) и свободной (простите за тавтологию) реализации такого поведения какого-нибудь образца, архетипа, этической модели? Осмелюсь предположить, что ректорство Глазунова для него было прежде всего расширением ( в плане полномочий и отвественности ) его профессорства. А если так, то можно говорить, о традиционной этике профессора (европейской, школярской, и наверное добавить - "профессора университета").

Разумеется, такое поведение и со стороны Батурина и со стороны Глазунова совершенно не "абсурдно". Может быть тут и было что-то от "европейской профессорской этики", но только не очень понятно, откуда именно это у Глазунова. Он плоть от плоти русской консерватории со всеми ее прелестями и изъянами. И атмосфера в консерваториях отнюдь не была такой уж идиллической. (Вот потом специально можно будет обсудить мемуары Смоленского...) Мне кажется, что это все-таки нечто сугубо личное, с какими-то его персональными качествами связанное. Я не думаю, что директора консерваторий Николай Рубинштейн или Сафонов пошли бы к кому-нибудь в гости в подобном случае. Тем более, что речь идет не об их ученике, а о студенте абсолютно постороннем.
При проекции на сегодняшний день вся эта история выглядит донельзя абсурдной. Все ее участники заранее будут чувствовать неловкость и подозревать в другом какой-то умысел. Дурные мы. И несвободные.

Всё относительно, дорогой Muelbach. Вот здесь запись из дневника уважаемой pochett`ы. Другой эпизод из жизни Александра Константиновича Глазунова. Был ли он свободен в своём решении? Всё зависит от обстоятельств... Всегда и в любой ситуации оставаться внутренне свободным - это свойство личности, чрезвычайно редкое, можно сказать, дар небес. И не зависит ни от времени, ни от эпохи, ни от господствующего режима...

Сообщение от Nata_SPb

когда Засулич, отстаивая право человека на личное достоинство, стреляла в Трепова, а присяжные заседатели в процессе над ней признали, что она невиновна, это означало, что со стороны образованного общества идет мощный протест против чинопочитания. И отчасти поэтому студент не стесняется пригласить ректора на чай. В общем, хорошо, когда внутренняя свобода растет на каких-то основаниях, которые есть в обществе.

Мне кажется, что тут все-таки не в общественных настроениях. Едва ли Батурин стал бы приглашать к обеду того, кто на это приглашение никак не мог бы откликнуться. Тут дело в личной свободе. Глазунов со своим отношением к жизни и к людям других людей побуждал к подобным же проявлениям внутренней свободы. Свобода подлинная, даже на таком личном уровне - это вещь "заразная". Поэтому, кстати, тираны всех мастей так горазды свободных людей посадить, убить, изгнать. Вот Глазунова и выдавили из консерватории в конце концов.

А со мной случился парадокс: только после комментария Амальтеи я вдруг сообразила, что это тот самый Глазунов, который выгнал Сашу Дубянского. Как будто о другом человеке была речь.

Дорогие Амальтея и Пошетта! Возвращаясь к истории с Сашей Дубянским, которую я только что прочитал. Это не в оправдание Глазунову, а так. К сведению. В 1913 году, когда Саша Дубянский собрался уходить из класса Есиповой, она была уже смертельно больна. У нее был рак горла. Я не сомневаюсь, что это было известно Глазунову и вообще многим в консерватории. Она тогда могла разговаривать очень очень тихо. У нее голос пропал. (Между прочим, в 1914 году ее уже не стало). И представьте себе что милый мальчик Дубянский в этой ситуации заявляет о своем намерении уйти к Блуменфельду. И что должен был делать Глазунов?

ничего себе... я не знала об этом, честное слово

Я, разумеется, не могу сейчас точно высчитать в каком месяце она потеряла голос, и в каком именно месяце Дубянский выступил со своим заявлением. Но о болезни Есиповой наверняка было известно. Известно также было, что в последний год она занималась плохо. А по-другому и быть не могло. В общем, все в истории так сложно перепутано.