Muehlbach

О любви...

У каждого человека бывают решающие жизненные "развилки". Это как в русской сказке. Там Иванушка часто на распутье оказывается: направо пойдешь - голову потеряешь, налево пойдешь - счастье найдешь... В сказках, по какой дороге ни следуй, а кончается все хорошо. А вот в жизни никто не знает наверняка, как оно на самом деле сложится: может как раз слева-то Змей-Горыныч и затаился, и ждет Ванюшу верная погибель.

У великих — то же, что и у нас, простых смертных. Вот мы привыкли к тому, что Роберт Шуман — автор «Крейслерианы», «Танцев давидсбюндлеров», «Фантазии» fis-moll’ной Сонаты и проч., что эта музыка рождена его любовью к Кларе Вик - в них даже темы из музыки Клары мелькают. И про эту великую любовь много бумаги исписано и слов говорено. Целый миф получился – о героях, чье чувство побеждает злые козни. И под конец, как в сказке — веселая свадьба: «стали они жить-поживать, да добра наживать». А раз так, то можно смело заводить разговор про полифонические структуры и тональные планы в музыке Шумана… На самом же деле и дальше все у Роберта с Кларой было очень сложно, болезненно и трагически. И не только у них двоих — судьба почти всех их детей тоже трагической оказалась (Но об этом в другом письме рассказано будет).

А повернись жизнь Шумана иначе, и всё по-иному могло развиваться: не было бы знакомой и любимой нами всеми музыки, была бы какая-то другая. И, быть может, болезнь Шумана по-иному протекала бы – ведь годы исступленной «борьбы за Клару» надорвали его душевные силы. «Если бы, да кабы…» — нет у истории сослагательного наклонения! Так люди говорят, и они правы. Но факт остается фактом: летом и осенью 1834 года оказался Шуман на важном распутье — и пойди он тогда другой дорогой… Ту, с кем он по этой дороге мог пойти, звали Эрнестина фон Фриккен — «Эстрелла» из «Карнавала». В книгах о композиторе о ней, тайной невесте Шумана, всегда только вскользь упоминают. А сам композитор, спустя годы, в письме Кларе так рассказывал о ее появлении и о событиях, этому появлению предшествовавших.

«Ночью с 17 на 18 октября 1833 года мне пришла в голову самая ужасная мысль, какая только может быть у человека, самая ужасная, какую небо может послать человеку в наказание, — мысль о “потере разума”; она охватила меня с такою силой, что все: и утешение, и молитва, и насмешки, — все было ничто по сравнению с нею. И этот страх гнал меня с места на место, у меня захватывало дыхание при мысли — “что же будет, если ты никогда больше не сможешь думать?” — Клара, тот не знает ни страданий, ни болезни, ни отчаяния, кто не был однажды так уничтожен,— тогда, в состоянии непрерывного, ужасного возбуждения, побежал я к врачу, сказал ему все, — что я часто теряю сознание, что не знаю, куда деваться от страха, не могу поручиться, что в таком состоянии величайшей беспомощности не наложу на себя руки. Не пугайся, мой ангел; но слушай, — врач ласково успокоил меня и, наконец, сказал, улыбаясь: “Медицина здесь не поможет; поищите себе жену, она быстро вылечит вас”. Мне стало легче; я подумал, — дело пойдет на лад; ты тогда мало беспокоилась обо мне, ты была на полпути между ребенком и девушкой. И тут появилась Эрнестина — такая добрая девушка, какую едва ли видел свет. Вот, подумал я, это она; она тебя спасет. Я всеми своими силами стремился уцепиться за женское существо. И это было мне тем легче, что она любила меня, — я это видел».

Действительно, 21 апреля 1834 года в доме Фридриха Вика поселяется его новая ученица-пансионерка, знакомая Клары, тремя годами ее старше — Эрнестина фон Фриккен, родом из города Аш (Asch) в северо-западной Чехии. Ее отец, барон Игнац Фердинанд фон Фриккен — большой любитель музыки и даже сам сочиняет. Всего несколькими неделями ранее он вместе с дочерью побывал на концерте, который Клара давала в Плауэне, недалеко Аша. Барон жаждал познакомиться с молодой, но уже прославленной пианисткой и представить ей свою дочь, ведь она тоже на фортпиано играет. Он и Эрнестина, разумеется, наслышаны и о замечательных педагогических успехах Фридриха Вика и почли бы за счастье, если бы Эрнестине представилась возможность позаниматься под руководством такого учителя.

Их желание осуществилось. И вот Шуман, как и в годы учения по-прежнему много времени проводивший в доме Виков, встретился с его новой обитательницей. Глазами Клары это выглядело так (в письме Шуману несколько лет спустя): «Она становилась для тебя все более и более привлекательной, и вскоре это зашло так далеко, что всякий раз, когда ты приходил, я должна была ее звать. Я это делала очень охотно, меня лишь радовало, что она тебя полюбила, этого я и хотела и испытывала удовлетворение. Когда ты приходил, ты разговаривал только с ней, для меня у тебя находились лишь всевозможные забавы».

А что же Фридрих Вик? Он уже тогда с ревнивым подозрением относился к симпатии, которая с детства связывала его дочь с Робертом. Решение принято быстро: пусть Клара уедет в Дрезден, ей срочно надо брать уроки композиции и вокала! С какой стати, среди лета? — Нет, все уже условлено! (И правда, с какой стати девочка будет крутиться тут рядом с Робертом и Эрнестиной!). И все идет так, как дОлжно… В письме 2 июля 1834 года Шуман откровенно рассказывает матери о своем душевном состоянии и делится планами: «Это необыкновенно чистая, детская душа, нежная и милая, полная сердечной любви ко мне и бесконечно приверженая ко всему, связанному с искусством, чрезвычайно музыкальная, — короче говоря — едва ли не все то, что я хотел бы пожелать своей жене. — и тебе, моей доброй матушке — я скажу по секрету: если будущее поставит поставит предо мною вопрос, — кого ты изберешь, я отвечу твердо: ее».

Видимо, о взаимной сердечной склонности Эрнестины и Роберта стало известно и капитану фон Фриккену. Во всяком случае 1 сентября он явился в Лейпциг и уже 6-го увез дочь домой, в Аш. Накануне приезда отца, в предчувствии предстоящей разлуки влюбленные тайно обручились. Осенью–зимой 1834 года между ними шла тайная переписка — посредницей была Генриетта Фойгт. Шуман много общался и с капитаном фон Фриккеном. Еще в дни своего сентябрьского приезда в Лейпциг тот показывал ему свои вариации cis-moll, и Шуман послал ему пространный разбор этого сочинения. Более того, тогда же он создал на тему, использованную Фриккеном (из концерта для флейты неизвестного автора), собственый вариационный цикл — знаменитые «Симфонические этюды» ор. 13. Уже в октябре, после письма Шумана к матери Эрнестины и осторожных разговоров дочери с отцом, фон Фриккен дал свое согласие на ее союз с Робертом. В ноябре выходит из печати Аллегро ор. 8 — с посвящением Эрнестине. Шуман дважды ездил к Фриккену в Аш, а Эрнестина посетила с отцом дом Шуманов в Цвиккау и познакомилась с его матерью.

Но потом между молодыми людьми происходит охлаждение. Нам остается только догадываться, что стояло за ним. Разумеется, Эрнестина не была человеком выдающимся, но доброта и любовь в семье бывают важнее каких-то особых художественых талантов. Сам же Шуман в своих взглядах на жену и детей был весьма патриархален (это впоследствии проявлялось и в его семейном укладе).

Но тут в Лейпциг вернулась повзрослевшая Клара. К тому же оказалось, что Эрнестина вовсе не богата. Она не была законной дочерью барона фон Фриккена и потому не могла рассчитывать на наследство. Позднее Шуман писал об этом Кларе: «Когда я узнал о ее бедности, ведь я сам, при всем своем прилежании мало что видел впереди, — меня стало что-то давить, словно оковы: я не видел перед собою никакой цели, ниоткуда не ждал помощи, — к тому же я узнал о кое-каких несчастливых семейных обстоятельствах, в которые была замешана Эрнестина, и обиделся на нее, что она так долго молчала об этом. Все это вместе взятое решило мою судьбу, и я, — должен в этом признаться, — стал холоднее; мне казалось, что я отошел в сторону от своего пути к искусству; образ, за который я цеплялся, чтобы найти спасение, преследовал меня теперь в моих снах словно привидение; я должен был бы теперь, как ремесленник, работать ради куска хлеба; Эрнестина ничего не могла заработать для себя; я поговорил еще с матерью, и мы с ней согласились, что все это, когда у нас и без того было столько забот, — приведет к еще новым заботам».

Вот так. Романтические чувства вступают в соприкосновение с презренной жизненной прозой. Помолвка была разорвана. Шуман пошел по той тернистой дороге, которую мы знаем. В 1838 году Эрнестина вышла замуж за графа Цедвица и через еще через три года овдовела. С Шуманом до самой своей смерти в 1844 году она сохраняла дружеские отношения, и очень поддержала его и Клару в тяжелый для них момент, когда им пришлось через суд добиваться от Вика разрешения на брак — тогда Эрнестина отказалась дать Вику какие либо сведения, порочившие ее бывшего жениха.

А что было бы, если б осенью 1834 года барон фон Фриккен, поразмыслив, изменил свое завещание?