Камилла Тиллинг (сопрано, Швеция)

**femmina** · 18.01.2010, 23:30

Грусть северного завоза
// Скандинавская программа Михаила Плетнева и Камиллы Тиллинг

Газета «Коммерсантъ» № 6/П (4306) от 18.01.2010

1 из 5 Михаил Плетнев указал музыкантам РНО на те места в симфонии Карла Нильсена, которые следовало заострить

Фото: Дмитрий Лекай/Коммерсантъ

Концерт классика
Для очередного концерта Российского национального оркестра в Зале Чайковского Михаил Плетнев выстроил программу из ценимой им и не всегда известной у нас музыки скандинавских композиторов — датчанина Карла Нильсена, норвежца Эдварда Грига и финна Яна Сибелиуса. Отсутствующую в этом перечне Швецию представила тамошняя знаменитая уроженка сопрано Камилла Тиллинг, принимавшая участие в концерте. Музыку поздних романтиков с европейского севера послушал СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Концерт неожиданно начался с произведения, которое куда чаще звучит в качестве симфонического биса.— с "Грустного вальса" Сибелиуса. Программа напомнила, что этот вальс, как и прозвучавшие следом не менее элегические "Журавли",— из числа музыки, написанной Сибелиусом к пьесе его зятя, Арвида Ярнефельта. Пьеса называлась "Смерть". Тон концерта тем самым был задан с самого начала: в выбранной музыке преобладали печально-лиричные краски, а в изумительной игре РНО на этот раз хотелось выделить особую текучесть фактуры в медленных темпах, проникновенность и нежное, летящее звучание скрипок и деревянных духовых.

В эту атмосферу крайне удачно вписалась Камилла Тиллинг. Хотя от ее выступления осталось впечатление, что более яростная и темпераментная музыка ей тоже вполне по нутру, но в ее "Песне Сольвейг" и "Колыбельной Сольвейг", спетых прозрачно, просто и вместе с тем как-то величаво, нравилась именно вчувствованность в григовский колорит. Заметные признаки будущего материнства заставляли припомнить утверждения иных примадонн, что при беременности-де голос расцветает — во всяком случае, красивое сопрано Камиллы Тиллинг, сильное, интеллигентное и лучезарное, и впрямь демонстрировало цветущую форму. Она спела еще песню Грига "Мечта" (прозвучавшую наподобие несколько охлажденной и процеженной "Цецилии" Рихарда Штрауса), а также сопрановую партию в симфонической поэме Сибелиуса "Луоннотар". Последнее произведение, равно как и другая симфоническая поэма Сибелиуса, "Бард", в очередной раз впечатлили умением Михаила Плетнева отыскивать и показывать — в очень узнаваемой манере — симпатичные, важные, иногда и прямо пронзительные черты второплановой, казалось бы, музыки. А заодно и умением РНО точно и единодушно реализовывать эти дирижерские намерения.

Самое показательное в этом смысле еще было впереди. Третьему (и наименее для нас знакомому) из выбранных композиторов, Карлу Нильсену, было целиком посвящено второе отделение, где прозвучала его написанная в самом начале 1900-х Симфония N 2. Посвященная светилу тогдашнего музыкального горизонта Феруччо Бузони (который, в свою очередь, нынче памятен больше своими обработками музыки Баха, чем оригинальными сочинениями) симфония больше всего интриговала своим подзаголовком — "Четыре темперамента".

Четыре части симфонии и в самом деле выглядели прямодушными зарисовками на тему четырех гиппократовых темпераментов — холерического, флегматического, меланхолического и сангвинического. Такой искренний оммаж старинной теории об определяющих душевный склад человека четырех "гуморах", признаться, было бы более логично встретить в музыке одержимого натурфилософией позднего Возрождения или в какой-нибудь барочной сюите, но не в то время, когда выходили из печати первые основополагающие труды Фрейда и когда начинал Юнг. Предсказуемо иллюстративная музыка, посвященная каждому темпераменту, оказалась доходчивой, но неглубокой, местами наивной. Бог весть, насколько интересно это все звучало бы в каком-то ином исполнении, но РНО отыграл симфонию не просто качественно, а всерьез и горячо. Хотя, как и следовало ожидать, самым впечатляющим эпизодом Михаил Плетнев сделал именно анданте третьей части, расписывающее сумрачную натуру меланхоликов. Пускай Нильсен и претворил их в непритязательно-складную глянцевитую поэзию, надлом, разлад, холодная горечь и отрешенность в этой части были предъявлены так, что в наивных и абстрактных "Четырех темпераментах" появилась индивидуальная острота человеческого документа.