«Мышь летучая», выпотрошенная и потопленная (весенняя премьера Большого театра).

[AlexAt]

О своих ожиданиях ничего не скажу: не было никаких ожиданий… Я вообще считаю, что ставить в Москве (!) – городе без «Отелло», без полноценного Моцарта, без нормальной «Травиаты», без Генделя и без адекватного Россини – еще одну (!!!) «Летучую мышь» - деяние уголовно наказуемое… Но имя юного и определенно талантливого Василия Бархатова заставило смириться и не проигнорировать… Признаюсь, ожидал фейерверка, потому как предварительные впечатления от роскошных декораций Зиновия Марголина и сногсшибательных костюмов Игоря Чапурина были восторженными, а озвученные во время репетиционного процесса режиссёрские находки обещали настоящий праздник карнавального остроумия… В итоге сегодня был первый в моей жизни спектакль Большого театра, когда в зале отчетливо кричали «Бу!», а курилка бурлила негодованием знатоков-завсегдатаев… Интересно, что «Бу!» достались не только постановочной группе (полагаю, прежде всего режиссёру, конечно), но и приглашенному дирижёру – швейцарцу Кристофу-Маттиасу Мюллеру, - под управлением которого певцы нестерпимо расходились с оркестром, а роскошный квартет в финале первого действия просто развалился… Это, собственно, главная претензия к музыкальной стороне спектакля. На мой непритязательный вкус, оркестр играл задиристо и весьма достойно (что, впрочем, подтвердили мои коллеги из Венской оперы, изъявившие желание посетить премьеру Большого театра), то есть даже медь не терзала мои уши так, как она обычно умеет это делать… Что касается вокальных работ, то практически все исполнительницы главных женских партий были на высоте (хотя фактически все верхние ноты у всех дам были начисто завалены)...

Динара Алиева, хрипловатые низы которой серьезно портили в целом неплохое впечатление, и Анна Аглатова, которая, несмотря на ненужные форсы, оказалась весьма органичной в партии Адели, стали основными вокальными доминантами в общем ансамбле солистов. Анна Стефани, прекрасно исполнившая в февральской «Ромео и Джульетте» куплеты Пажа, сегодня прозвучала уверенно, но не зажигательно, несмотря на зловеще броский рисунок роли трансвестита Орловского…

С мужскими голосами посетителям московских опер давно уже не везет, поэтому ничто уже особо и не удивляет. Весьма претускло исполнил Крезимир Шпицер партию Айзенштайна: постоянные расхождения в темпах с оркестром под конец просто утомили, а въезды в не самые заоблачные верха (с учётом тембра весьма скромных «красот») звучали криминально «отягчающими обстоятельствыми»… Как всегда был пластически подвижен и вокально «глуховат» Эндрю Гудвин в роли Альфреда, а Эльчин Азизов и Николай Казанский удовлетворительно незаметны в партиях Фальке и Франка соответственно (это о вокале).

Совсем не хочется спускать с тормозов "каток" недоуменного раздражения, но проехаться на этом "транспорте" по режиссуре Василия Бархатова всё равно придётся, потому что при всех блестящих идеях, которые изначально лежали в основе сценической концепции (включая блистательные трюки!), спектакль получился мучительно скучным… Первый акт утомительно нелеп, несмотря на остроумную «пресуппозицию», второй – изобретательно ярок, а третий – просто невыносим… И что самое обидное, причины столь однозначного восприятия – как на ладони (кстати, аплодисменты в зале были катастрофически дохлые: миманс и хор аплодировали на сцене своим коллегам намного чаще и внушительнее, чем зрители в зале!) … Почему нельзя было избежать очевидных несуразностей, я не понимаю… Но отмечу все ошибки по пунктам.

1. «Закадровый» перевод немецкого текста на русский. Мешает страшно! Ясно, что состав исполнителей «интернационален», но крупная «бегущая строка» (одно из неоспоримых достоинств нового «Воццека» в постановке Чернякова!) была бы намного уместнее нелепого дубляжа говорящих вполголоса артистов.

2. Совершенно неприемлемая, с точки зрения гармоничного использования пространства, сценическая разводка главных действующих лиц. Спектакль просто изобилует сценами, когда между зрителем и солирующими персонажами постоянно мешается массовка и когда главные герои оказываются в "мёртвых зонах" для большой части зрителей.

3. Из ошибки № 2 вытекает совершенно недопустимое для подачи этого шедевра Штрауса отсутствие прямого контакта между сценическим действием и зрительным залом: зал вообще никак не реагировал даже на остроумные решения спектакля… А ведь чего только стоит блистательная сцена, в которой Айзенштайн и Франк пытаются объясняться по-французски! Как виртуозно этот диалог был обыгран в Венской опере, когда наряду с «запрограммированным» перечислением Айзенштайном французских городов вдруг возникает имя Бертрана де Бийи, стоящего за пультом! В ответ маэстро выкрикивает на сцену имя французского президента, и истерический хохот в зале обеспечен! А вспомним пикировку графа Орловского с Айзенштайном в постановке Ковент Гардена! Это же ярчайшие находки, обнажающие фонтанирующий блеск этой оперетты и актуализирующие её содержание без всяких хронологических переносов… Ни единой попытки создания этого наиважнейшего для произведений Штрауса электрического контакта с залом режиссёр не предпринял, что, на мой взгляд, есть полнейшая катастрофа.

4. Другой катастрофой стал хореографический номер в постановке Дениса Бородецкого. Проблема даже не в самодеятельной примитивности выразительных средств, а в том, что вокруг огромного фонтана (привет огромному «онегинскому столу» Дмитрия Чернякова) танцевать просто негде (спасибо режиссёру)!

5. Превалирование мелких несуразностей над крупными достоинствами (сформулировалось почти неприлично, но – уж как есть). Оброненные Аделью и не поднятые никем столовые приборы в самом начале, конечно, мелочь, но мелочь, моментально разрушающая условную достоверность изображаемого на сцене: ну трудно что ли нагнуться и вилку с ложкой поднять? Ну чего все топчутся-то целый акт по этим приборам?! А сантехники, которые вылезают из люка прочищать фонтан? Вот там мужик в комбезе с вантусом меня беспокоит: он хоть раз в жизни раковину или ванну дома прочищал? Он знает вообще, как это делается? Чего он размахивает этим вантусом как молотком? Любая дама, сидящая в партере, возможно, даже и в брильянтах, знает, как обращаться с этим нехитрым инструментом, а артист, изображающий на сцене сантехника, не знает… Нормально? Или, например, Айзенштайн, глядя на свои "роковые" часы, говорит, что уже «семь», а стрелки на огромном циферблате над его головой показывают половину восьмого… Или вот огромная очередь в дамский туалет: конечно, остроумная хоровая мизансцена, но всё еще не достаточно весомая и значительная, чтобы делать её центральным эпизодом начала второго акта. Среди этих гипертрофированных неуместностей теряются такие эффектные находки, как, например, запрыгивание артисток хора в бассейн или разрушение роялем обшивки лайнера, в результате чего всё судно под названием Strauss идёт ко дну...

6. Есть вопросы и к рисункам ролей отдельных персонажей (и прежде всего, к образу графа Орловского, который «оказался» трансвеститом), но на фоне более глобальных постановочных недоработок эти замечания можно даже не озвучивать: исправление нюансов общего тоскливого впечатления не снимет.

Наверное, при более вдумчивом осмыслении новой работы Большого театра станут очевидными и другие причины, по которым праздник Штрауса не состоялся. Но по итогам «предварительного следствия», главным обвиняемым в том, что спектакль получился хоть и зрелищным, но скучным, будет всё-таки режиссёр…

[gb]

Спасибо! Очень красочно и глубоко! Еще раз спасибо!

[AlexAt]

Спасибо! Очень красочно и глубоко! Еще раз спасибо!

и Вам спасибо!

[helza]

О своих ожиданиях ничего не скажу: не было никаких ожиданий…

Признаюсь, ожидал фейерверка,

так все-таки были ожидания или нет?

вообще все это выглядит довольно странно в свете недавнего интервью бархатова и марголина на опенспейс. начиная с проблемы разговорных сцен, которую режиссер, по его словам, успешно решил, и заканчивая размером фонтана

но особенно педалировалась тема нового прочтения. так что там в итоге оказалось с концепцией?

несмотря на остроумную «пресуппозицию»

а что было?

[AlexAt]

так все-таки были ожидания или нет?

до начала репетиций не было, потом появились... теперь опять пропали

вообще все это выглядит довольно странно в свете недавнего интервью бархатова и марголина на опенспейс. начиная с проблемы разговорных сцен, которую режиссер, по его словам, успешно решил, и заканчивая размером фонтана

ну, если режиссёру кажется, что он проблему с разговорными сценами решил, таки я Вам расскажу, что это не так, и Вы, наконец, узнаете правду

но особенно педалировалась тема нового прочтения. так что там в итоге оказалось с концепцией?

новое прочтение оказалось возвращением к "оригинальному" либретто, где ключевой интригой была месть Фалька своему "другу" Айзенштайну, с которым они на пару переодевались в маскарадных насекомых и млекопитающх (вообще в спектакле есть одна сцена на столе, указывающая на вероятную нетрадиционность отношений между этими персонажами: видимо, там проблема была не только в том, что Айзенштайн бросил друга пьяным на площади )

а что было?

Айзенштайн при посадке на лайнер устроил дебош, и именно за это его должны посадить на 5-8 суток... вообще построение режиссерской драматургии спектакля немагистрально и скомкано...

[Андрей C.]

а вот рецензия из ЖЖ _arlekin_:
что случилось с вашей лодкой? "Летучая мышь" И.Штрауса в Большом, реж. В.Бархатов
Формат генеральной репетиции, тем более закрытой (хотя партер и амфитеатр все равно были практически заполнены) не предполагает придирок по части музыкального качества - отмечу только, что увертюра прозвучала куда менее совершенно, чем на презентации, а солисты на премьере наверняка споют лучше. Да меня музыкальное качество и интересует в лучшем случае во вторую очередь, а в данном случае и подавно. Интересовала меня, естественно, постановка, и просто до бешенства довела реакция публики. Ну хорошо, на презентации собрались бабки-бездельницы, благо вход был свободный, но на репетицию, с проходом через служебку, совсем уж случайные люди попасть не могли - а замечания между тем слышались все те же. Да что там бабки - позади меня оказался Соседушка, которого пригласил Ярослав Здоров, непонятно только, кто пригласил самого Здорова. И во втором акте, сначала на танце матросов, а потом на пародийном номере с имитацией синхронного плавания в бассейне, он стал вслух кричать что-то типа "безобразие", "запретить" и т.п. Понятно, что всерьез к этому относиться незачем, мало ли кто как к своей персоне пытается привлечь внимание - хотя я не выдержал и на правах старого знакомого сказал: "Не будь похож на старую дуру, ты для этого не настолько дура и не настолько старая" Но есть у меня смутное подозрение, что без подобных эскапад не обойдется и на последующих публичных представлениях. И самое обидное, что поводом для возмущения становятся те моменты постановки Бархатова, которые ему, как мне кажется, наиболее удались, а именно, вторая половина второго акта (уже упомянутые танцы, пьяный бедлам, раскачивание корабля и проломанный роялем борт) и третий (ночная портовая набережная, где вымокшие пассажиры оказываются посреди телерепортеров, водолазов-спасателей, а также местных - флегматичного рыбака с удочкой и нелепой торговкой йо-йо). Такая тупость зрителей, возомнивших себя одновременно и "продвинутыми", и "ревнителями традиций", для меня просто оскорбительна, представляю, как она должна задевать режиссера и творческий коллектив - сразу, ну просто рефлекторно хочется по возможности поддержать и Бархатова, и исполнителей, и театр в целом, потому что уже хотя бы чуть-чуть взбаламутить это стоячее болота - уже немалое достижение. Обидно же мне оттого, что скандализуется скудоумная публика совершенно на пустом месте - решение Бархатова оказалось в итоге... ну не скажу "трусливым", но излишне осторожным, половинчатым. От канона ему уйти удалось, но по дороге он все-таки заблудился и театр завел куда-то не туда.

Большинство моих опасений, возникших на презентации, не оправдались - но я и сам не рад, в действительности получилось еще хуже. Побочное действие на верхних палубах в первом акте не отвлекает от основного в каюте Айзенштайна и Розалинды, наоборот, оно настолько невыразительно и статично, что сама идея теряет смысл, и лишними оказываются персонажи, на которых обращаешь внимание в прологе-увертюре и судьбы которых рассчитываешь в дальнейшем проследить: богач в кресле-каталке, дамы с собачками и пр. Еще до начала основного действия привлекает к себе внимание Альфред - ему не удается ступить на борт обычным путем, и он карабкается через шлюпку, а потом пролезает в каюту сквозь иллюминатор. Но также сквозь стекло иллюминаторов можно видеть фрагменты тел участников предстоящего во втором акте танца - что они делают за бортом? Что костюм "летучей мыши" в 20 веке должен быть костюмом Бэтмена - это забавно, но очень предсказуемо. Мне эта идея пришла в голову, когда я смотрел все ту же многострадальную постановку в "Новой опере", и наверняка не мне первому - а ведь я не режиссер, просто прием лежит совсем уж на поверхности. Но если Бархатову он все же показался плодотворным - почему он обозначен чисто механически и не получает развития в драматургии спектакля? Хуже всего обстоит дело с переводом на русский разговорных диалогов - они дублируются и синхронно транслируются через динамики в зал. Такое ноу-хау никогда не применяется даже в драме, тем более в музыкальном театре, при кинопоказе - и то в исключительных случаях, к тому же в опере, а не только в оперетте, разговорный диалог - не такая уж редкость, и, скажем, в "Кармен", особенно в первом варианте недавней постановки Паунтни, до того, как диалоги из нее удобства ради большей частью повыкидывали, их было немногим меньше, чем в "Летучей мыши", но никому не приходило в голову их "переозвучивать". Со стопроцентной вероятностью можно предположить, что подобный ход был продиктован не техническими, а эстетическими соображениями, и ироническая ассоциация с зарубежными кинофильмами в советском прокате входила в режиссерский замысел. Однако комического эффекта хватает от силы минуты на две, дальше "закадровый" перевод начинает утомлять и раздражать. Сам по себе текст также порой ставит в тупик. По всей видимости, именно тут и поработал в качестве либреттиста оперного театра один из лидеров "новой драмы" Максим Курочкин". Безумство храбрых - вот мудрость жизни, хотя после Сорокина и Курочкин вряд ли мог бы кого-то шокировать сам по себе. В отличие от похабных аркановских гэгов, написанных для "Летучей мыши" в "Новой опере", в адаптации Курочкина практически невозможно разобраться, где плоды его кропотливого труда и есть ли они вообще, а где использован просто подстрочник с исходника. Это, между прочим, относится не только к диалогам, но и непосредственно к куплетам. Кстати, они, в отличие от разговорных интермедий, в либретто Эрдмана-Вольпина переведены максимально близко к букве первоисточника, исключительно удачно ложатся на музыку Штрауса и непонятно, с чем связан принципиальный отказ от них в пользу немецкоязычного оригинала, коль скоро диалоги на немецком все равно забиваются синхронным переводом? Только лишь со стремлением следовать моде и все исполнять на языке оригинала? Но тогда, может, не стоило все-таки с дубляжем играть? Я с большим уважением отношусь к здоровому, совсем не интеллигентскому снобизму Василия Бархатова в его отношении к провинциальности советской музыкальной комедии и театра в целом, во многом ее разделяю, но желание эту традицию переломить можно было реализовать и более последовательно. Как, например, понимать фразу в одном из музыкальных номеров: "А когда придет ночь - меня посетит экзистенциальный ужас"? Не владея немецким не в малейшей степени, я могу лишь задаваться вопросом, что это: буквальный перевод, адаптация или авторское новшество? Так или иначе, а строгий взгляд литредактора тут не помешал бы.

Если первый акт вышел куцым и скомканным, но все же по-своему целостным, то второй распадается на две неравноценные части, "разделом" для которых служит Чардаш в исполнении Розалинды. Про Чардаш, если уж на то пошло, Бархатов много говорил отдельно, как про эпизод, диссонирующий со всеобщим весельем и напоминающий о том, что есть где-то и другая, менее радостная жизнь (и раз уж действие происходит приблизительно в 1970-80-е, можно допустить, что поет Розалинда о Венгрии, стонущей под гнетом коммуно-православного империализма - ну хорошо, не стоит заходить так уж далеко), но в спекткале этот номер слишком легко вписывается в контекст праздника. Еще больше режиссер распространялся про то, что при всей их условности 1970-е важны для него были в первую очередь постольку, поскольку тогда еще живы были люди, помнившие времена Дягилева, чопорные и одухотворенные одновременно старушки, способные, несмотря ни на что, после некоторого количества шампанского разгуляться не на шутку. Но я так и не увидел непосредственно в действии, тем более в новой редакции либретто, намеков на связь с эпохой Дягилева и чем-то еще подобным. Во всяком случае, балетно-пантомимические эпизоды второго акта к Дягилеву точно не имеют отношения. Хотя еще раз повторю - именно мюзик-холльный танец морячков с девочками в коротких юбочках, синхронное плавание в бассейне и последующая качка в колыханием люстр меня в спектакле порадовали, пожалуй, больше всего прочего. Самым же грустным зрелищем во втором акте для меня стал Орловский, или, точнее, Орловская - написанную для певицы партию певица и исполняет, но князь здесь - не князь, а переодетая княгиня с накладными усами (если вообще княгиня, а не самозванка какая-нибудь), при знакомстве с которой Айзенштайн походя замечает: "Вы первый транс... князь в моей жизни". Лучшее, что в состоянии сделать этот "князь" - разбить бутылку о голову официанта. Помимо того, что ход с трансвеститом как таковой не нов, он просто обозначен и, как многое другое в спектакле, не получает дальшейшего развития.

Мне в любом случае симпатичнее пусть и не самые удачные, на мой взгляд, и, что еще хуже, не самые радикальные эксперименты Бархатова, чем вопли старых идиоток и спекулирующих на их маразме демагогов помоложе. И я не нахожу в "Летучей мыши" Большого ни одного момента, что называется, "ниже ватерлинии". Моя досада связана, напротив, с упущенными возможностями на простом и демократичном (что ни говори о сложности партитуры и прочем) материале сотворить нечто по-настоящему скандальное, опережающее, а не догоняющее время. Можно было бы перенести действие "Летучей мыши" в сталинские годы, как раз когда Эрдман создавал свой вариант либретто - чтобы Айзенштайна уводили в застенки НКВД и т.п., в этом был бы не эстетический (слишком много похожих случаев уже доводилось видеть), но социально-политический вызов. Или, коль скоро в русскоязычном подстрочнике речь заходит об "экзистенциальном ужасе", повернуть ту же историю с крушением лайнера "Иоганн Штраус" в трагическую плоскость, ведь наверняка выжили при катастрофе не все, а те, кто выплыл на берег, поняли: счастье - лишь передышка, яркая вспышка в море проблем. Но в спектакле Бархатова отсутствует концептуальное переосмысление материала. Василий честно и не без выдумки попытался пересадить давно знакомых героев в непривычную для них и для зрителя культурно-историческую обстановку, при этом сама такая обстановка воспринимается им с большой, очень большой долей условности, и хотя многие мелкие детали Бархатову удается связать весьма изобретательно (например, просьба уточнить время на часах - потому что часы намокли во время спонтанного купания в бассейне; а между тем настенные часы и в каюте, и в салоне теплохода показывают реальное время). А на макро-уровне остаются сплошь вопросы: кой черт понес их на эту галеру?! Недоумение прежде всего вызывает линия с арестом - вроде бы Айзенштайна должны ссадить на берег, но тут что-то очевидно не сходится, потому что арестованный вместо Айзенштайна Альфред оказывается на берегу в наручниках только в результате незапланированного кораблекрушения, то есть до того он продолжал плыть вместе с остальными отдыхающими. Уверен, что масса анахронизмов и алогизмов допущены Бархатовым сознательно, вплоть до того, что на набережной, куда выплыли в спасательных жилетах пассажиры "Штрауса", стоит старенький полураздолбанный телефон-автомат, с которого звонит Розалинда, а у героя, которого тем временем проносят мимо, звонит сотовый. Вероятно, апофеозом этой условности должен стать всплывающий и заново тонущий "на бис" лайнер, чего мы на репетиции не увидели, потому что не было поклонов. Надо полагать, что круизное судно в данном случае служит не просто экстерриториальным пространством для шутливой интриги, но и метафорой свободы от житейской суеты, а берег в таком случае оказывается, если угодно, "тюрьмой", и "успешно" заменяет таковую в третьем акте. Но если даже режиссер и размышлял про себя в данном направлении, драматическая, экзистенциальная нота утонула реве восторга, исходящем, по крайней мере пока, больше со сцены, нежели из зрительного зала.

[AlexAt]

И самое обидное, что поводом для возмущения становятся те моменты постановки Бархатова, которые ему, как мне кажется, наиболее удались, а именно, вторая половина второго акта (уже упомянутые танцы, пьяный бедлам, раскачивание корабля и проломанный роялем борт)

над синхронным плаванием мы тоже похохотали - это действительно остроумная находка... но танец - просто кошмар (аццкий кошмар, замечу)

[Vera_St]

Музыкальная сторона была унылой, дубляж ужасен (но Бархатова в "Зонтиках" микрофонное пение тоже не раздражает). Сценография и костюмы - роскошные, поэтому и обидно, что кончилось ничем. После всех широковещательных заявлений о концептуальности и надувания щек поставили оперетту уровнем ниже, чем в любом заштатном театре музкомедии. Вот и возникает вопрос: неужели Большой театр не может даже оперетту весело и леко поставить? Короче получилось непонятно что: музыкальная сторона вызвает претензии, солисты не создали интересных образов (хотя женские голоса были неплохие), etc
По большей части согласна с AlexAt

[AlexAt]

Вот и возникает вопрос: неужели Большой театр не может даже оперетту весело и леко поставить?

Вера, мне кажется, что в оперном театре должна идти опера... оперетта - это другая стилистика... то есть нейрохирург может, конечно, аппендицит вырезать, но... сами понимаете...

в постановочной концепции не угадана стилистика и не туда (эмоционально) смещены акценты... например, чего это вдруг Розалинда так агрессивно какую-то Венгрию вдруг защищать бросается? вот буквально, с какого перепугу-то?! это всё создаёт страшные стилистические диссонансы, которые не поддерживаются музыкой...

а вообще ужасно жалко базовую идею... очень ведь могло бы все красиво получиться...

[Vasilisa]

в постановочной концепции не угадана стилистика и не туда (эмоционально) смещены акценты... это всё создаёт страшные стилистические диссонансы, которые не поддерживаются музыкой...

а вообще ужасно жалко базовую идею... очень ведь могло бы все красиво получиться...

Как замечательно сказано, это можно отнести к любой постановке современных режиссеров ... что Троянцы в Мариинском, что Иудейка в Михайловском, что Паяцы в СПб, ну теперь Мышь летучая