Легко ли любить музыканта?

[Пепси]

2 пианиста вместе уживутся,если это будет как у Марты Аргерих и ее мужа, пианиста Стивена Кованевича:один огромный дом,в разных концах которого стоят роялиНе все могут позволить себе подобные жилищно-бытовые условия
P.S.А брак этот долго не продержался

[inna]

А если ещё и родится ТРЕТИЙ пианист?

Смейтесь-смейтесь
А бывает, что третьим дело не ограничивается Вот хоть у Henry спросите

[lerit]

А ещё лучше-за дирижёра...

Ну, если Вам нравится быть рабыней...

[kalina]

А если вся семья - вокалисты (включая детей)?
(Или ударники?...)

[[ИскрА]]

А если вся семья - вокалисты (включая детей)?
(Или ударники?...)

Семья вокалистов - это хор!
А семья ударников от семьи пианистов по воздействию на слушателей ничем не отличается.

[lerit]

Если бы все мужчины соблюдали это правило...

Тогда и выбирать было бы не нужно. Бери первого попавшегося и в ЗАГС

[baravik]

Тогда и выбирать было бы не нужно. Бери первого попавшегося и в ЗАГС

Ну, надеюсь, это не единственный критерий. Как говорят математики, необходимо, но не достаточно.

[lerit]

Ну, надеюсь, это не единственный критерий. Как говорят математики, необходимо, но не достаточно.

Если бы все мужчины (нужное подставить, а еще лучше все подставить)... Тогда достаточно?

[baravik]

Если бы все мужчины (нужное подставить, а еще лучше все подставить)... Тогда достаточно?

А так не бывает...

[kalina]

Не знаю, насколько это в тему (Легко ли любить музыканта?), но читала журнал "Нева" за nr.7 от 2006 года и нашла любопытный фрагмент из БЕСЕД О МУЗЫКЕ Натальи Галкиной. Привожу его здесь.

"Т. завершила беседу:
— В прошлом году, случайно забредя в музей Бродского, я попала на концерт О. К.. Зрители собрались в малом концертном зале, ибо больших помещений композитор не признавал. Все, человек двести, расселись в креслах; тут вышел конферансье и попросил слушателей покинуть ненадолго места свои, потому что присутствие людей мешает исполнителю занять место у рояля.
Слушатели были в основном к-ские фэны, сопровождавшие его годами, перебирающиеся из концерта в концерт, хорошо знавшие его причуды; поэтому зал безропотно вымелся в фойе, чтобы вернуться через три минуты. Исполнитель уже сидел за “Стейнвеем” на длинной банкетке, подогнув под себя ноги, то есть, сидел на коленках; на голове у него был мешок, сшитый из вафельного полотенца, раскрашенный для красоты: с мешком на голове никого он не видел, поэтому спокойно приступил к импровизации. Зрители погрузились ad abrupto в музыкальный поток, увлекающий их в неведомое, сидели около часа совершенно зачарованные. Они не могли определить, с чего началось произведение и почему оно закончилось, словно удалось им чудом вернуться в покинутое год назад в предыдущий концерт прекрасное виртуальное пространство из звуков.
После чего им было предложено уйти из зала поживее, чтобы исполнитель мог удалиться со сцены. Что они и произвели, совершенно вознагражденные за послушание началом второго отделения, вполне обычным. Композитор появился безо всякого мешка, в вечном своем берете (в котором, как всем казалось, он и спал не одно десятилетие), волосы до плеч, темные очки, и стал играть на сей раз не свои произведения, а чужие. Под конец вечера исполнял он Вагнера, для чего банкетка задвинута была им под рояль, и он лег на банкетку; словно на выступлении иллюзиониста, из-под инструмента выглядывала только его голова да расположившиеся на клавиатуре руки. К. объяснил слушателям (по совместительству зрителям), что Вагнера все играют неправильно, что исполнять его можно и должно только так, таким образом и никак иначе. Похоже, что он был прав, роль в исполнении играло и лежание пианиста под роялем, потому что из Вагнера загадочным образом улетучились помпезность и державность, не говоря уже о масштабности, а осталась одна только Музыка..."
(http://magazines.russ.ru/neva/2006/7/ga2.html)