Оркестр Курентзиса теперь играет СТОЯ

[JohnLenin]

Странно, что Максиму Шостаковичу не предоставили слово ещё и по окончании мероприятия...

[JohnLenin]

И обратите внимание - при этом публика не бежит в раздевалку, как это обычно бывает.

Избранная публика наверняка спокойно отправилась в настоящий момент на афтер-пАти...

[Читатель]

Не пойду, увольте!..

А я вот завтра иду.

[JohnLenin]

А я вот завтра иду.

И почём же брали билет?

[usman]

А я вот завтра иду.

А публике не предлагается слушать стоя — ткскзть, для духовного единения с артистами и сохранения и приумножения той особой атмосферы, которую культивирует маэстро?

[JohnLenin]

А публике не предлагается слушать стоя — ткскзть, для духовного единения с артистами и сохранения и приумножения той особой атмосферы, которую культивирует маэстро?

За 10000рэ - ещё и стоять два часа?!? Не, лучше - дома, на диване... бесплатно...

[Читатель]

По 6 тысяч. В партер. Но это было примерно недели три назад.
Понимаете какая штука. Я не так часто хожу на концерты. Даже редко. Но если хожу, то на такие, где гарантировано высочайшее качество. Если брать с конца 2016 г. то, например, ходил на концерты оркестров под управлением Гергиева, Владимира Юровского, Александра Лазарева, на концерт пианиста Андраша Шиффа, на "Манон Леско" в Большом театре, когда там пела Анна Нетребко, на "Дон Карлоса" где пели Абдразаков и Губанова и где должен был петь Хворостовский (но увы он уже приехать не смог), на "Баядерку" с Захаровой и Александровой и т.п.

[Читатель]

А публике не предлагается слушать стоя — ткскзть, для духовного единения с артистами и сохранения и приумножения той особой атмосферы, которую культивирует маэстро?

На мой взгляд лучше стоя слушать выдающихся музыкантов, чем сидя - обычных. Мне запомнилось, как где-то в конце 1960-х в Иркутск, где я тогда жил, приехал с концертом Рихтер. В программе были прелюдии Рахманинова и Картинки с выставки Мусоргского. Народу в зал Иркутской филармонии набилось столько, что стояли в несколько рядов вдоль стены. Естественно, что был большой успех, а на бис Рихтер решил повторить "трюк", который судя по рассказам устроил на одном из своих концертов Артур Шнабель - сыграл на бис 33 вариации на тему Диабелли Бетховена. Продолжительность которых как известно где-то около часа. И ни один из тех, кто стоял тогда у стены, не ушел (хотя двери зала уже были открыты) - слушали затаив дыхание.

[Читатель]

Убедил — значит, победил
Известный дирижёр, сын великого композитора делится впечатлениями о концерте оркестра MusicAeterna и Теодора Курентзиса

Оркестр Пермского театра оперы и балета MusicAeterna под управлением Теодора Курентзиса путешествует по городам России с симфоническими концертами. По традиции, перед началом тура программа 20 декабря была представлена в Перми. Это была премьера: впервые оркестр исполнял самое значительное произведения советского симфонического наследия — Седьмую, «Ленинградскую», симфонию Шостаковича. На пермский концерт прибыл сын Дмитрия Шостаковича — Максим Дмитриевич с семьёй. Сразу после концерта он поделился впечатлениями с «Новым компаньоном».

Существует много знаменитых трактовок Седьмой симфонии: её блестяще исполняли Евгений Мравинский, Евгений Светланов, Юрий Темирканов, Кирилл Кондрашин, Валерий Гергиев и множество знаменитых зарубежных дирижеров. Теодор Курентзис достойно продолжает этот ряд.

Концерт был бесподобный. Всё сыграно блестяще! Мой отец неоднократно говорил мне, что трактовка исполнений может быть различной, но она должна быть убедительной. Трактовка Курентзиса меня убедила, а кто убедил — тот победил.

Моя жена после концерта сказала, что если даже наступит время, когда тем, кто переписывает историю, захочется умолчать о подвиге России во Второй Мировой, то музыка Седьмой симфонии останется прямым и неумолчным свидетельством этому. Это не просто музыкальное произведение — у Седьмой симфонии особая миссия: это главное произведение о войнах прошедших, настоящих и будущих, как о самом страшном явлении в истории человечества. В этом ряду стоит и великий «Военный реквием» Бенджамина Бриттена. Когда слышишь такое исполнение, как сегодня, понимаешь, что миссия моего отца и его произведения продолжает жить благодаря новым талантливым музыкантам.

Оркестр у вас потрясающий! Когда я слышал знаменитое соло группы альтов, мне казалось, что каждый исполнитель — солист. Духовая группа великолепная — не многие оркестры в мире могут такой похвастать.

Особенно поражает раскрепощённость музыкантов, их свобода на сцене. Это очень важно для восприятия музыки публикой. У нас в советское время закрепилась сухая, строгая манера исполнения, музыканты держались на сцене скованно. Я в молодости не представлял себе, что может быть иначе, а потом увидел концерт Берлинского филармонического оркестра с фон Караяном, и это было так живо, так эмоционально! Музыканты были все в музыке и не стеснялись это показать.

Ваш оркестр MusicAeterna такой же — это услада не только для ушей, но и для глаз. Вообще, визуальная составляющая в концерте очень важна. Живое исполнение всегда действует сильнее, чем запись, особенно студийная, когда приходится в результате слушать интерпретацию не дирижёра, а звукорежиссёра. Концерт — это всегда представление, а не просто музыка. Пусть будут накладки, даже ошибки — всё равно это лучше, чем выхолощенная запись.

Подробнее: https://www.newsko.ru/articles/nk-4496695.html

[Читатель]

«Музыка — резонанс слова»
Теодор Курентзис о Седьмой симфонии Шостаковича, о том, почему он не хочет уезжать из Перми, и о том, что считать русским искусством
Коммерсант. 27.12.2017
Теодор Курентзис и оркестр MusicAeterna в конце декабря впервые исполнят Седьмую симфонию Шостаковича в Большом зале консерватории. Софико Шевардназде поговорила со знаменитым дирижером о предстоящей премьере.

29 декабря Теодор Курентзис и оркестр MusicAeterna впервые исполняют Седьмую симфонию Шостаковича в Большом зале консерватории. Москва завершает большой тур, все билеты распроданы еще в начале осени. До этого были аншлаги в Петербурге, Красноярске, Новосибирске, Тюмени. А премьера состоялась в Перми, где Курентзис руководит Академическим театром оперы и балета имени Чайковского. На премьеру в Пермь специально прилетел Максим Шостакович с семьей. Я была на концерте в Перми, видела, как ждал этого исполнения и как был взволнован Максим Дмитриевич. И потом его «Браво!» слилось с овациями зала.

Седьмую симфонию Шостаковича, впервые исполненную в блокадном Ленинграде, Курентзис трактует совсем по-новому: для него это произведение не только о войне, но и о природной тоске, об одиночестве, о ранимости и о боли, которые несет в себе музыка Шостаковича.

— Для своего тура по России ты выбрал «Ленинградскую симфонию» Шостаковича. В восприятии многих исполнение этой музыки каждый раз своего рода священный акт — настолько она нагружена разными историческими и символическими значениями. Как ты думаешь, можно ли ее сыграть, очистив от этого контекста, и надо ли?

— Мне кажется, что любое произведение, исторически связанное с каким-то важнейшим событием, неизбежно будет служить напоминанием о нем. И, конечно, мы должны помнить про этот героический акт — исполнение Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде. Это очень правильно. Но в этой музыке, может быть, и еще более глубокое содержание, которое обычно остается незамеченным, в тени колоссального исторического контекста. Уже в 1957 году Шостаковича не так сильно трогали первая часть и финал, как вторая и третья части.

— Что ты имеешь в виду?
— Попробую объяснить. Вообще, всем нам — дирижерам, музыкантам — свойственна большая влюбленность в эту симфонию. Она дает возможность пережить какие-то очень глубокие, почти ритуальные эмоции, связанные с трагическими событиями войны. Но при этом дирижеры считают ее не самой лучшей симфонией Шостаковича. Да и зрители знают больше всего первую часть, где есть аллюзия с «Болеро» Равеля. Но я чувствую, что внутри этой симфонии помимо романтизированного пространства связанного с историей, есть еще закрытый герметичный ящик, где сокрыты какие-то метафизические переживания. Ведь притом что Шостакович был человеком ироничным и очень созвучным духу времени, в нем была и другая сторона: его душа как будто искала выход из мира рацио. И симфония, к которой он официально приступил в начале войны,— пазл из разрозненных заметок, сделанных на разных черновиках, которые, к слову, композитор никогда не выбрасывал.

И эта симфония прошла путь от «Посвящения Ленину» до «знаменитой ленинградки», сильно меняясь по дороге. Шостакович долго колебался, но потом события сами побудили его принять решение и быстро написать ее, например такой мотив, как «нашествие». Это типичный метод Шостаковича, когда что-то приближается. И мы знаем его по другим, ранним сочинениям композитора.

— Может, это была такая провидческая история?

— Нет-нет, просто, когда началась война, он придал этой теме другое направление: нашествие и так далее. Для меня Седьмая как бы подводит черту под предвоенным периодом — я имею в виду конец 1930-х годов. Ведь сначала он пишет Четвертую симфонию — на мой взгляд, шедевр довоенной симфонической музыки, но снимает ее с репетиций, после того как в кабинете директора филармонии его обязывают сказать, что у дирижера не было времени на подготовку и симфонию необходимо снять.

Потом пишет Пятую симфонию — это гениальная музыка, но не такая радикальная, Шестую — уже идет по кругу. То есть что я хочу сказать? Если бы вместо Пятой симфонии в 1937-м он создал Седьмую, то, вполне возможно, подвергся бы репрессиям, потому что Седьмая намного более радикальная и «неуклюжая». Что ей дало возможность выжить и попасть в репертуар, так это то, что она была написана во время войны и связана с блокадой.

— То есть ритуально-исторической эта музыка стала из-за стечения обстоятельств? А ты можешь сыграть ее вне этого, в чистом виде?

— Это невозможно — абстрагироваться от истории. Но внутри этой большой истории у меня есть какая-то своя собственная. Я не хочу делать, как это принято, какую-то героическую интерпретацию. Это слишком грубо. Это как музыка, которая использовалась во второсортных фильмах начала 1940-х с согласия Шостаковича. В этой музыке я вижу не картины Чиаурели, а Пьету Микеланджело.

У Шостаковича в музыке не один Апокалипсис, там еще есть природная тоска, которая живет в человеке, там есть его крик, обращенный в небо: «Где мне спрятать свои слезы?» Есть человеческая хрупкость, нежность, трогательность. И если это раскрыть в интерпретации, возникает колоссальный контраст, который нас глубоко ранит.

(полностью интервью см. https://www.kommersant.ru/doc/3509389)