Это должны прочитать все!

[flo]

Сергей Мостовщиков
Почему у женщин нет ни стыда, ни совести, ни мозгов

Всякому приличному мужчине, к сожалению, следует время от времени думать о женщинах. А то он покроется прыщами, и у него от напряжения лопнут глаза. Такой мужчина довольно скоро станет неприятным и со временем умрет, оставив в наследство потомкам пачку недоеденных витаминов, коллекцию марок и пластмассовую расческу.

Поэтому остальным мужчинам следует периодически, до нескольких раз в месяц, думать о женщинах. Это может принести им облегчение, хотя, честно сказать, недолгое. Дело в том, что думать о женщинах неприятно. Едва только взявшись за это занятие, всякий мужчина понимает: у женщин нет мозгов, стыда и совести. А кому такое понравится? Впору собирать марки и есть витамины.

Многие спрашивают в этой связи: как быть? Отвечаю: никак. Спасения нет. Летальный исход неизбежен. У женщин действительно нет ни мозгов, ни стыда, ни совести, поскольку они им не нужны. Наблюдения за женщинами показывают: в течение всей своей жизни они делают всего несколько вещей. А именно: маникюр и звонок по телефону с вопросом «Ты где?». Все остальное – истерики и критические дни. Для этого, конечно, ни стыда, ни совести не требуется. Не говоря уж о мозгах.

Едва родившись, любая женщина сразу закатывает истерику. Она кричит как полоумная, воет как белуга. Люди носят ее на руках, сюсюкают, пуськают, тетехают и тютитюкают. А она знай себе орет как ненормальная. Глаза навыкате, руки дрожат: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а-! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Подите все от меня-а-а-а-а-а! Ы-ы-ы-ы-ы-ы!

Устав кричать, женщина начинает делать себе маникюр. Это единственное занятие, которое может отвлечь ее от истерики. Если женщина не кричит и не делает маникюр, значит, она выщипывает брови. В среднем, женщина тратит на маникюр семнадцать лет, восемь месяцев, три дня, сорок семь минут и двадцать секунд своей жизни. Остальное время она кричит и выщипывает себе брови.

Трудность, однако, в том, что жизнь сложнее и дольше. Поэтому женщине приходится худеть и толстеть. Нет ни одного существа на белом свете, которое могло бы худеть и толстеть. Цветы – пахнут, деревья – гнутся, птички – свистят, солнце – светит. Женщина же постоянно худеет и толстеет, и это доводит ее до исступления.

Она говорит:

– Господи, кажется, я потолстела. – И закатывает истерику.

Когда вы пытаетесь успокоить женщину и говорите, что она вовсе не потолстела, а даже как-то похудела, она говорит:

– Господи, как же я похудела! Смотреть не на что! – И закатывает истерику.

Если женщина не бьется в истерике, не делает себе маникюр, не выщипывает брови, не худеет и не толстеет, значит, она потеряла стыд и совесть. Это значит, она открыла шкаф, стоит перед зеркалом голая и говорит:

– Так. Мне совершенно нечего надеть. В чем я теперь пойду?

Это не значит, что она куда-то собралась. Просто у нее нет ни стыда, ни совести. Впрочем, некоторые специалисты утверждают, что время от времени стыд и совесть у женщины все-таки появляются. Но это означает только то, что у нее начались критические дни. В критические дни женщина ведет себя иначе. Она не открывает шкаф, не стоит голая, не худеет, не толстеет, не делает себе маникюр и не выщипывает брови. В критические дни она просто кричит. Истошно, без стыда и совести, как белуга. Таких дней в месяце примерно семь. Однако их особенность в том, что есть еще дней десять отчаянья перед критическими днями и примерно столько же после. В течение этого непростого времени женщина не желает ничего знать. Относиться к этому следует с пониманием. Для того, чтоб что-нибудь знать, надо иметь мозги, стыд и совесть. А у женщин их нет.

Следует, впрочем, заметить, что в перерывах между критическими днями, маникюром, выщипыванием бровей, худением, толстением, стоянием перед зеркалом и истерикой у женщины остается немного свободного времени. Как правило, она использует его, чтобы позвонить по телефону. Когда женщина звонит по телефону, она обязательно дозванивается и спрашивает: «Ты где?» Вне зависимости от ответа женщина сразу начинает закатывать истерику и жаловаться, что ей нечего надеть, она исхудала, забыла, когда в последний раз делала маникюр, у нее скоро критические дни и она не желает ничего знать, поскольку у вас нет ни стыда, ни совести и думаете вы неизвестно чем. То есть известно, чем. Черт-те чем.

Спрашивается: зачем так устроено природой? Зачем же она не дала женщинам мозг, стыд и совесть? Я вам отвечу вопросом: а откуда б она их взяла? Все женщины ведь происходят от женщин, у которых нет ни мозгов, ни стыда, ни совести, и от мужчин, у которых нет денег и головы на плечах, чтобы с ее помощью оценить маникюр, выщипанные брови, плоский живот, розовую кофту и ответить наконец на вопрос «Ты где?». Поэтому в сложившейся ситуации следует действовать только двумя традиционными способами: коллекционировать марки или периодически пуськать женщину, тетехать ее и тютитюкать. В конце концов, пусть себе орет как ненормальная. От крика тоже польза есть. Сидишь, как пенек, денег нету ни черта, башка глупая, глаза бесстыжие. Сидишь, в носу ковыряешь, слушаешь и думаешь: Господи, какое ж счастье! Я не одинок.

02 НОЯБРЯ 14:08

litfond@gazeta.ru

[Дмитрий Ларош]

Конь и изба

"Бессмертную строчку "коня на скаку остановит" едва ли нужно понимать буквально. Скорее, хотел ли того Некрасов или нет, речь здесь идет не о конях, а о мужчинах. Русский мужчина-конь скачет, скачет, его несет, он сам не понимает, куда он скачет, зачем и сколько времени н скачет. Он просто скачет себе и все, он в табуне, у него алиби: все скачут, и он тоже скачет.
Если все-таки разобраться, куда они, эти русские мужики, скачут, то выяснится, по размышлении, что скачут они из прошлого в будущее, из вчера в завтра, перепрыгивая через сегодня. В сегодня они себя никак не укладывают, им в сегодня тесно, душно, им в сегодня делать нечего, они в сегодня жить так и не научились. Они не дали в сегодня жить ни себе, ни другим, значит, надо скакать дальше, подальше от сегодня, значит, нужно придумать себе такую мечту и теорию, что завтра непременно будет лучше, чем сегодня, и скорее скакать в завтра. А завтра - это не только завтрашнее сегодня, что было бы полбеды. Завтра - в перспективе - это смерть. И все скачут в смерть сломя голову.
Всех этих русских мужиков очень трудно остановить. Их табун на протяжении русской истории сильно одичал. Табун несется, запах пота, крови, перегара несется. Материя устала, но они все равно скачут.
И вот совсем не случайно появляется Некрасов и воспевает ту, которая "коня на остановит". Некрасов правильно все понял. Он понял роль русской женщины. Без русской женщины русский мужчина-скакун был бы сейчас очень далеко, его бы уже и след простыл. Не знаю, куда бы он ускакал в XIX веке, хотя и тогда он скакал под царским лозунгом "самодержавие, православие, народность" в Царство Божье на Земле, но в XX веке он бы уже давно очутился в коммунизме. Он ведь мечтал об идеальном стойле, где можно навечно уткнуться мордой в идеальную кормушку. Но русская женщина не дала осуществиться утопии, остановила коня. Не диссиденты и не либеральные писатели, а русские женщины спасли наших мужиков от коммунизма. Некрасов как реалист оказался 6лизок действительности. Мужчина-конь не сам остановился, почуяв прелести русской женщины. Она остановила его "на скаку" и сказала: давай жить в сегодня. Давай, сказала она, жить так, чтобы у нас все было, как у людей. Мужик, конечно, не сразу понял, что она имеет в виду. На работе он много врал, а дома много пил, и поэтому он долго не мог врубиться.
Русская женщина статистически на работе врала куда меньше, а дома куда меньше пила. Она соображала лучше и была укоренена в сегодняшнем дне. Она стирала, гладила, красила губы даже в самый разгар культа личности, рожала детей, кормила грудью. Она следила за тем, чтобы у ее детей не висела сопля под носом. Она мечтала о том, чтобы купить мебель. Но, главное, любовь для нее была важнее коммунизма.
Сталин был непоследовательным мужчиной. Он стратегически верно уничтожил Бухарина и прочую оппозицию, но он непроницательно не ликвидировал женщину как класс. Нужно было бы всех баб сослать в ГУЛАГ и найти прогрессивный способ воспроизводства населения без применения детородных органов. Он этого не сделал, смалодушничал, постеснялся. Он запретил Библию и Коран, но позволил в советских магазинах продавать духи. Он даже, слабый человек, не потребовал от советских женщин бинтовать груди.
В результате груди съели Сталина.
Правда, он все-таки успел навредить. Он разорил дома и поджег избы. Избы горели многие годы. Дом как понятие перестал существовать. Когда кони скачут, избы горят. Мужики скакали, а женщины входили в горящие избы. Отпала необходимость в мебели. Избы и сейчас горят: то там, то здесь. Пророческое слово Некрасова сбылось в общегосударственном масштабе.
Когда наши мужики окончательно перестанут скакать в табуне? Когда потушат избы? Когда научатся жить сегодняшним днем?
Завтра?"



Виктор Ерофеев
"Мужчины".

[alfi]

12,5 ОТКРЫТИЙ
Я завела себе мужчину.
Впервые в жизни. У всех моих подруг они уже были, а я как-то
обходилась. Нет, конечно, знакомые мужчины у меня в разное время были,
но все они существовали вне пределов моей квартиры, появляясь в ней
лишь эпизодически. Но вот однажды...
Утром я вошла в туалет и увидела, что сиденье унитаза поднято. Так
началась новая эра моей жизни. В доме поселился мужчина. Хотя сначала
я думала, он не приживется: они же капризные...
Первым делом он заявил, что раз уж мы решили жить вместе, то
пользоваться презервативом теперь просто негуманно. Правда, не уточнил
-- по отношению к кому. Напрашивались три варианта. Любимого, похоже,
интересовал только он один. Меня это не устраивало. Я обвинила его в
эгоизме и беспечности. Он посоветовал купить вибратор. Я напомнила,
что мы живем в эпоху СПИДа. Он сказал, что он не такой. Я покрутила
пальцем у виска. Он запихнул галстуки в чемодан. Я криво улыбнулась.
Он хлопнул дверью. Я перекрасила волосы.
Он открыл своим ключом.
-- Едва успел до закрытия аптеки. Вот, -- протянул тоненькую упаковку.
-- А разве ты была рыжей?..
Итак, мы стали жить вместе. Возвращаясь вечером домой, я уже не
пугалась, если видела в собственных окнах свет. И уже не говорила в
телефонную трубку: «Вы не туда попали», если кто-то произносил его
имя. Ко всему прочему моя подушка пахла его одеколоном. Возлюбленный
храпел ночью, тянул на себя одеяло -- одеяло падало на пол. Ни себе ни
людям... Он читал в туалете Маринину, а потом кричал в щель:
-- Бумагу!
-- Вырви первую главу! И чтоб я этой дряни больше в доме не видела!..
А в гостях он цитировал Канта. И ежедневно наступал коту на хвост и
ежедневно уверял, что это нечаянно. Учил меня ориентироваться по
звездам, отваживал от дома моих подруг. Зачем-то подарил мне надувную
лодку, робел перед моей мамой:
-- Светлана Алексеевна...
-- Светлана Александровна, -- в который раз хмурилась мама.
Он будил меня по ночам поцелуями, умываясь, фыркал. Забрызгивал
зеркало в ванной зубной пастой, зимой дарил мне клубнику. Короче, он
был неотразим.
В моем доме появились музыкальный центр и гантели. Музыка звучала с
утра до вечера. Гантели бездействовали. Пылесося ковер, мне
приходилось каждый раз переставлять их с места на место. Гости
постоянно натыкались на них. Соседка Катя сказала, что «эти железяки»
портят эстетический вид гостиной. Не выдержав, я предложила убрать
этот фаллический символ в кладовку. Любимый воспылал праведным гневом.
Напомнил, что здоровый дух бывает только в здоровом теле. И вообще он,
оказывается, уже присмотрел подходящую штангу в «Спорттоварах».
-- Бицепс надо прокачивать... -- доверительно сообщил он мне.
Но зато теперь у меня под рукой всегда была пена для бритья. К тому же
я могла полноправно участвовать в разговорах подруг на тему «А мой-то
вчера»:
а) до утра играл в компьютерные игры,
б) целый день пролежал под машиной,
в) съел недельный запас котлет,
г) разбил чашку и заменил перегоревшую лампочку,
д) опять курил в туалете,
е) сказал, что сериалы отупляют,
ж) весь вечер смотрел бокс,
з) спрятал мою телефонную книжку,
и) ...сволочь и кровопийца.
Короче говоря, совместное проживание с мужчиной приносило массу
открытий. Приятных и не очень.
Открытие первое: он -- есть.
Открытие второе: он постоянно хотел есть!
Кофе и мандаринка на завтрак его не устраивали. В доме появились
ненавидимые мною прежде продукты: сливочное масло, сало, сахар, водка,
макароны. Рейтинг майонеза взлетел до небес. В женских журналах я
стала обращать внимание на кулинарные рецепты. А вечный вопрос «Что
приготовить на ужин?» терзал меня почище гамлетовского. Я зверела. Я
безостановочно что-то жарила, варила, терла и пробовала. Я поправилась
на три кило. Любимый был подтянут, весел и всегда готов к приему пищи.
Когда он с фразой «У нас есть что-нибудь вкусненькое?» лез в
холодильник через пять минут после обеда, мне хотелось дать ему сзади
пинка! И захлопнуть дверцу. Я стала мечтать, чтобы на прилавках
магазинов появились пакеты с надписью: «Еда мужская. 10 кг». Купила --
и день свободна...
Открытие третье: он прятал носки.
Надеюсь, что не от меня. То, что он их носил, конечно, не было для
меня тайной. Свет моих очей никогда не обматывал ноги портянками и не
ходил босиком. Он пользовался текстильно-чулочными благами
цивилизации, но... Придя с работы, он первым делом выискивал места
поукромней и там, как бурундучок заначку, прятал их, предварительно
свернув в форме компактных загогулинок. И никакие внушения не могли
его заставить относить эти «улитки» хотя бы в ванную. С маниакальным
упорством мой мужчина парковал носки под диваном, под креслом и,
похоже, готов был отдирать плинтуса, чтобы там схоронить свои
сокровища.
Открытие четвертое: он составлял завещание каждый раз, когда у него
болел зуб или начинался насморк.
Он стонал и охал, как раненый бизон. Он задыхался при слове
«поликлиника» и взывал к моему милосердию. Требовал добить его, чтобы
избавить от нечеловеческих страданий. Держа меня за руку, он
благородно советовал перед продажей покрасить старенький «Опель». И,
как настоящий мужчина, сдерживая рыдания на смертном одре, прощался с
милыми его сердцу вещами: музыкальными дисками, мобильным телефоном и
газетой «Спорт-экспресс».
Открытие пятое: он умел молчать.
Он мог целый вечер просидеть перед экраном телевизора и не проронить
при этом ни слова. Дай ему волю -- он, знающий два языка и имеющий
высшее образование, ограничил бы общение со мной тремя фразами:
«Доброе утро, дорогая», «Что у нас на ужин, любимая?» и «Иди ко
мне...» Справедливости ради надо отметить, что его общение с мамой или
телефонные разговоры с приятелями тоже не отличались особым
красноречием. А его взаимоотношения с лучшим другом строились на
совместном просмотре футбольных матчей и произнесении емких
комментариев:
-- Пас! Пас, я сказал!.. Ну-у говнюк!.. Вить, дай пива...
Открытие шестое: умея молчать, он не выносил тишины.
Этого парадокса я так и не разгадала. Мало того, что к музыкальному
центру он прикасался чаще, чем ко мне, -- он практически никогда не
отходил от телевизора, переключая каналы со скоростью света. От начала
до конца мой любимый смотрел только новости и спортивные передачи. Все
остальное время он щелкал пультом. Картинки в телевизоре мелькали, как
в жутком калейдоскопе. У меня кружилась голова. И упаси Господи стать
на линию между ним и телевизором. Тут же следовал резкий
дипломатический демарш:
-- Уйди с экрана!
Открытие седьмое: он ревностно охранял свою территорию.
Его владениями считались: место за столом -- раз и любимое кресло --
два. Даже гости не могли сесть на его табуретку в кухне. А бедный кот
пулей вылетал из мягкого кресла, едва заслышав знакомую тяжелую
поступь.
Я границ не нарушала. Женская интуиция подсказывала мне, что лучше не
посягать на мужской трон, его священную кружку и державные тапочки.
Зато можно спрятать ненавистные гантели. Или даже сдать их в
металлолом -- мой драгоценный спортсмен пропажу вряд ли заметит.
Открытие восьмое: надзор и контроль.
-- Ты с кем это говорила по телефону?.. Кто этот очкарик на
фотографии?.. Ты где была с четырех до пяти?.. Откуда у тебя эти
сережки?..
-- С подругой. Мой брат. В парикмахерской. Ты подарил...
Открытие девятое: я уже не могла часами лежать в душистой ванне.
Мой девяностокилограммовый зайчик пытался прорваться в помещение. То
ему срочно нужна была зубная щетка. То возникала экстренная
необходимость осмотреть уже два месяца текущий кран. То его
интересовало, поместится ли он рядом со мной и сколько воды вытеснят
при этом наши тела по закону Архимеда. То ему просто было скучно
одному, и он поскуливал под дверью, взывая к моей совести:
-- Я страдаю от отсутствия общения!
Но стоило только мне выйти -- страдалец тут же удовлетворенно
возвращался к своему креслу.
-- Эй, а как же закон Архимеда? -- спрашивала я.
-- Душ приму, -- сообщал милый и утыкался носом в газету.
Открытие десятое: у него росла щетина.
Росла она, конечно, и до нашего, скажем старомодно, сожительства. Но
раньше на свидания мой герой приходил гладко выбритым, а теперь я
наблюдала его почти круглосуточно... У меня начала шелушиться кожа на
лице.
Открытие одиннадцатое: он не помнил наших праздничных дат!!!
Совсем. Амнезия. Выборочные провалы в памяти. Он помнил день взятия
Бастилии, день техосмотра и день собственного ухода в армию, но дата
моего рождения никак не могла закрепиться ни в одном из его полушарий.
Впрочем, он пропустил бы даже Новый год, если бы не повсеместный
ажиотаж.
-- На улицах появились тетки с елками. Пора закупать шампанское, --
делал он глубокомысленные выводы.
Открытие двенадцатое: он оказался страшно непрактичен.
Он не умел планировать наш бюджет. Уйдя за едой, приносил пять бутылок
пива, пакетик чипсов и стаканчик мороженого. Стеснялся брать сдачу. На
рынке не умел торговаться. Покупал все, что впаривали ему ушлые
бабуси. А однажды вместо картошки принес розы. Я только вздохнула.
-- Я тебя люблю, -- сказал он, протягивая цветы.
Открытие двенадцатое с половиной: он меня любит...
В общем, жизнь с мужчиной -- это как игра в шахматы. Непрерывный блиц
с не вполне ясными правилами.
-- Так конь не ходит.
-- Глупенькая... А как, по-твоему, ходит конь?
-- Буквой «Гы»...
-- Это пусть сосед буквой «Гы» ходит. А я пойду вот так...
-- С каких это пор новые правила?
-- С прошлой минуты... Я сказал. Ходи, любимая...

[Eugene]

:P


Я завел себе женщину.

Сначала она приходила. В гости. Потом просто приходила. Потом как-то поздно засиделась и заночевала.
А потом и вовсе не ушла. Осталась.
В доме появились цветочки и вазочки. Я уже не мог курить на кухне,  потому что азалия от табачного дыма скорбно складывала листики и роняла лепестки. А чтобы увидеть свое лицо во время утреннего бритья, мне приходилось отодвигать в сторону бутылочки и флакончики, заполонившие некогда чистую полочку перед зеркалом. Вот тут-то неожиданности и начались.
Неожиданность первая. Презервативы она не признавала. "Я с ним ничего не чувствую". Таблеток опасалась. "Ты что? Это ж гормональное!"   Оставался старый библейский способ. Но беспокоиться о нем должен был я. Я старался. Но ей всегда не хватало пятнадцати секунд.
Вторая неожиданность возникала регулярно примерно раз в неделю. Я никогда не мог быть уверен, кто встретит меня в дверях: блондинка, шатенка, рыжая или красная. За неделю я с трудом привыкал к новой масти (чего не сделаешь ради любимой), но именно тогда моя милая решала, что и этот цвет ей не к лицу. Какого цвета она была раньше, когда только приходила в гости, я уже не помню.
Неожиданность третья. Она не понимала, зачем в доме плита. И действительно, зачем? Для ее завтрака достаточно электрочайника.
Похудев на три кило, я купил ей кулинарную книгу, но она споткнулась на фразе "изжарить курицу до полуготовности", поскольку никак не могла определить, когда же наступит эта половина. Курица сгорела. Я съел на ужин три листика салата с обезжиренным кефиром и на следующий день в "Детском мире" купил "Мою первую поваренную книгу" для девочек младшего школьного возраста. Вечером на ужин было подано картофельное  пюре. С комками. Тогда я с надеждой полез в холодильник в надежде найти что-нибудь вкусненькое, завалявшееся с холостых времен. По лицу моей милой я понял, что она готова дать мне пинка. Ради мира в семье пришлось лечь спать голодным. Я стал мечтать, чтобы на прилавках магазинов появились пакеты с надписью: "Еда мужская. 10 кг". Купил - пару дней сыт...
Неожиданность четвертая. Про стирку она вспоминала только тогда, когда я утром перед важной встречей обнаруживал, что все рубашки давно в баке для грязного белья. К неудовольствию шефа приходилось прятать грязный воротничок под свитером с глухим воротом. Покупка стиральной машины-автомата не помогла. Пришлось считать носки и рубашки и предупреждать, когда их запасы подходили к концу.
Неожиданность пятая. Любой насморк сваливал ее в постель как минимум на пять дней. От несанкционированного прикосновения возникала гематома на две недели. Подвернутая нога требовала подавать машину к подъезду.
Обязательная ежемесячная болезнь растекалась по времени и пространству: первую неделю болела поясница, вторую - грудь, третью - голова, а четвертую - низ живота. Литература по ароматерапии и траволечению скупалась в ассортименте, уступающем только астрологии.
Ее стоматолог поменял "девятку" на "Пассат", а гинеколог собралась рожать второго ребенка.
Неожиданность шестая. Она умела и любила разговаривать. Мое участие в этом процессе не требовалось. Хватало ритуального "Доброе утро, дорогая", и я мог быть свободен на день. А если мне не удавалось вечером вставить "Иди ко мне", то и на ночь тоже.
Неожиданность седьмая. Звука собственного голоса ей было недостаточно. На кухне пело радио "Максимум", в комнате бубнил телевизор, а в спальне - магнитофон. И все это было музыкальным фоном к двухчасовому разговору по телефону с подругой, во время которого мое счастье мигрировало по квартире с трубкой радиотелефона в руках. И не дай бог было переключить канал! Выяснялось, что именно эту рекламу "Тампакса" разработал муж ее подруги, служивший в рекламном агентстве, и поэтому именно ее она должна еще раз посмотреть, чтобы сказать ей свое мнение.
И вообще она заглатывала телевидение целиком. Попытка сменить программу хотя бы на время рекламы вызывала у нее головокружение и мигрень не короче трех дней.
Неожиданность восьмая. Моя любимая распространялась по квартире со скоростью наводнения. Любая свободная плоскость на уровне глаз и выше заставлялась статуэтками и подсвечниками, любой стол и подоконник украшался вазочками и салфетками. Мои книги испуганно забились по дальним углам. Любой стул и кресло завешивались халатами и колготками. Сесть так, чтобы тут же не подскочить от крика "Помнёшь! Я только погладила!" мне удавалось только в единственное кресло перед телевизором. И то лишь потому, что я его ревностно охранял. А стул на кухне пришлось заменить табуреткой, чтобы на спинке ничего не висело. На нее можно было спокойно сесть, согнав кота, которого она подобрала на улице на третий день нашей совместной жизни.
Неожиданность девятая. Она свято блюла заветы Ленина: "Социализм - это учет". И пусть социализм кончился, учет и контроль были постоянны.
Почему ты приехал с работы на восемь минут позже обычного? Кто тебе сейчас звонил? Кому ты сейчас звонил? Куда делись те пятьдесят рублей, которые я тебе дала позавчера на обед? А что было на первое? А вчера ты сказал, что рассольник... Где ты обедал?
Неожиданность десятая. Она оказалась способна часами лежать в ванной. Пустой холодильник и заржавевший от безделья пылесос этому не мешали. Фирма "Проктер и Гэмбл" вычеркнула нас из списка потенциальных покупателей "Комета". Зато по потреблению пены, гелей, шампуней, кондиционеров, бальзамов, кремов и косметических сливок наша квартира с появлением моей милой легко обогнала небольшую европейскую страну вроде Словении.
Неожиданность одиннадцатая. Она постоянно таскала у меня бритвенные станки. Да, она тоже брила волосы, причем в таких местах, где это не пришло бы в голову ни одному нормальному человеку. Да и занимало у нее не десять минут, как у меня утром, а два часа, два станка и пузырек специального крема, на который хватало денег всегда. Между сеансами бритья волосы отрастали и кололись.
Неожиданность двенадцатая. У нее в памяти жило специально устройство, привязывавшее каждый день календаря к какому-нибудь событию, по ее мнению знаменательному. Запомнить день ангела у шурина ее школьной подруги, который жил с ними в одном дворе, я не мог никогда. Хорошо хоть, не менялся ее собственный день рождения. Впрочем, в отличие от года, поэтому я каждый раз попадал впросак.
Неожиданность тринадцатая. Она даже не пыталась планировать наш бюджет. Просто ежемесячно собирала все деньги в кучку и тратила их по своему усмотрению. Две недели мы объезжали магазины косметики и трикотажа, а оставшиеся две недели питались картофельным пюре.
Неожиданность четырнадцатая. Через восемь часов после моего признания в любви наступала амнезия, еще через восемь - депрессия, еще через восемь - истерика. Мне требовалось напоминать ей об этом не реже раза в день. Тогда наступала краткая неустойчивая ремиссия.
Неожиданность пятнадцатая. Ее в школе не научили цифрам. "Приду в два" могло означать диапазон от полпервого до четырех. Тысяча рублей легко оборачивалась полутора, а одно пирожное - не меньше, чем тремя.
Неожиданность шестнадцатая. Словам ее тоже научили не всем. Она называла плоскогубцы щипчиками, вантуз - "этой штукой", путала право и лево, а попытка объяснить по телефону, что сломалось в телевизоре, вызвала у приемщицы ателье легкий сердечный приступ.
Неожиданность последняя. Как правило, мы понимали друг друга. Этот парадокс я объяснить не могу.