Елена Заремба (меццо-сопрано)

[femmina]

Меццо-сопрано Елена Заремба: "Русских в мире немного побаиваются"
Бывшая солистка Большого театра рассказывает, как отказалась раздеваться на сцене и о том, что хочет спеть в России

2009-09-24 / Владимир Дудин

Прима Елена Заремба.Фото из личного архива Елены Зарембы


Елена Заремба покинула Россию 15 лет назад по причине множества контрактов, посыпавшихся на нее из первостатейных оперных домов Европы и Америки. За короткий срок она сделала карьеру не только в вердиевском репертуаре, но и в операх Вагнера, а о ее Кармен и Далиле сегодня мечтают многие театры. Не стоит доверять поисковику в Яндексе, где на запрос «Елена Заремба» ссылки выйдут в основном на партию Вани в опере «Жизнь за царя» Глинки, в которой певице действительно не было равных, когда она пела ее в Большом. Среди ангажементов в ближайшем будущем у нее Марфа в «Хованщине» в Гамбургской опере, Ульрика в «Бал-маскараде» в Бильбао, серия концертных исполнений «Самсона и Далилы» в Германии и многое другое. Случайно встреченная на набережной Мойки в Петербурге, Елена Заремба охотно согласилась поделиться оперными впечатлениями последних лет с корреспондентом «НГ».

– Уже 15 лет вас нет на российской сцене. Вы хотели бы снова спеть здесь?
– В прошлом году я оказалась с мужем в Москве, куда он приезжал в командировку, связанную с его профессиональной деятельностью, а занимается он лазерным лечением. Я гуляла по улицам города и подошла к Большому театру, где началась моя творческая жизнь. Сердце защемило: «Странно, а почему я здесь не пою?» Еще я бы с удовольствием спела в Мариинском театре, но с Валерием Абисаловичем Гергиевым сложно состыковаться. Последний раз мы виделись в Вене, у нас была попытка договориться, но пока не удалось. Я бы очень хотела спеть Марфу в «Хованщине», поскольку маэстро говорил, что в Мариинском хорошая постановка этой оперы.

– Да, Марфы здесь нужны. Лучшая исполнительница этой партии Ольга Бородина неприлично редко появляется на сцене Мариинского театра. А много сейчас хороших меццо-сопрано на мировой сцене?
– Хороших певцов вообще не так много, меццо-сопрано не исключение. Я знаю почти всех певиц своего поколения. В связи с тем, что финансирование сокращается, сейчас набирают много молодых певцов – они обходятся дешевле.

– В ход идут китайские и корейские певцы.
– Пока их еще не очень охотно пускают – придерживают, хотя на самом деле их очень много. Пласидо Доминго рассказывал мне, что у него на конкурсе самые лучшие голоса – русские и китайцы. Придерживают и тех, и других. Русских немного побаиваются.

– Чего побаиваются?
– Конкуренции – качества голосов, которое зачастую выше, чем на Западе. Но наших певцов все равно много за рубежом. Несколько лет назад, когда я встретилась с директором Метрополитен-опера, он, шутя, назвал это «русской мафией». Я решила уточнить, что такое «русская мафия»? Он ответил, что у него в одном из сезонов было 30 русских певцов.

– Как изменилось отношение менеджмента к певцам за те 15 лет, что вы работаете на Западе?
– Сейчас, конечно, век режиссеров – не певцов. Певец – пешка. Иногда, правда, и он может выступить. Самое печальное, что все словно забыли, что спектакль на сцене делают певцы, сотрудничая с дирижером и оркестром.

– Успеваете посмотреть оперные спектакли со стороны – как слушатель и зритель?
– Иногда получается, хотя певцу непросто слушать оперу, потому что у него восприятие другое – профессиональное. Интересно бывает послушать определенного солиста. Люблю слушать спектакли моей подруги Марии Гулегиной, чей талант не перестает меня восхищать. Не так давно была на «Саломее» с Каритой Маттилой в заглавной партии, и для меня этот спектакль стал открытием.

– На DVD с «Манон Леско» из Метрополитен-опера Рене Флеминг в антракте берет интервью у этой финской сопрано как исполнительницы заглавной партии – Маттила с легкостью показывает, как садится на шпагат…
– Карита вообще спортсменка. Я потому и решила посмотреть на ее «Саломею». Что она там вытворяла во время пения: садилась на шпагат, отжималась, прыгала! Она была а-ля Марлен Дитрих в танце семи покрывал, во время которого постепенно раздевалась, представ на мгновение совершенно голой.

– У вас были опыты с раздеванием на сцене?
– У голливудского режиссера Уильяма Фридкина, который ставил «Самсона и Далилу», была идея фикс раздеть Далилу. Это был его первый опыт работы в опере. Он показал мне журнал с картинкой красивой азиатской девушки, сидящей в каком-то пруду, покрытом зелеными листьями, сказав, что хочет, чтобы так же выглядела и Далила. Я деликатно спросила: «Как ты себе это представляешь? Одно дело кино, где все возможно. На оперной сцене так же красиво это может не получиться». Закончилось тем, что на меня просто надели платье с открытыми руками.

– Вам ближе постановки традиционные или модернизированные?
– Некоторые модернистские я даже больше люблю. В прошлом году я неожиданно оказалась в постановке «Кармен» в Граце. И получила удовольствие. Спектакль поставил норвежский режиссер, у которого Кармен – уборщица в музее, а Дон Хосе – смотритель.

– За что же смотритель музея Хосе убивал уборщицу Кармен?
– За то же, что и у Бизе, – мотивы те же. В полночь, когда музей закрывался, персонажи картин оживали, и Кармен затягивала Хосе в другую реальность. Я ввелась в эту постановку за четыре дня, думала, что голова лопнет от количества мизансцен и всевозможных передвижений. Хотя у меня большой опыт – я умею вводиться в спектакли за пару дней. Постановка получилась дивной красоты. Я люблю, когда в спектакле есть мысль, идея, не только картинки. Сейчас ведь мода на то, чтобы показать в оперном спектакле смену картин как в кино, но очень часто между ними нет никакой связи и никакой мысли.

– В вашей практике случаются бессмысленные постановки?
– К сожалению, да. Одной из них была «Пиковая дама» в Мюнхенской опере. Такого стыда я не испытывала никогда. Я пела Полину. Над спектаклем работал английский режиссер Алден Дэвид. Публика начала кричать «бу!» с самого начала спектакля. Режиссер пояснял мне на репетициях: «Полина – проститутка и наркоманка». – «Почему?» – «Ну она же про могилу поет». Я – человек мирный, но тут потребовала, чтобы меня оставили в покое и дали делать то, что я сочту нужным. Так же повела себя бельгийская меццо-сопрано Рита Гор, которая пела Графиню. Режиссер решил, что Графиня должна появиться вместо императрицы в конце второго акта и раздеться донага, взойдя на барную стойку. Рита Гор прислала в дирекцию письмо, где писала, что ей 78 лет и она не может себе позволить удовлетворить болезненные режиссерские фантазии. Ее долго уговаривали, в конце концов заменили в этой сцене статисткой. В этой же «Пиковой даме» партию Германа должен был петь Пласидо Доминго на летнем фестивале. Герман в форме советского солдата почему-то ярко-зеленого цвета все время ползает по сцене с каким-то портфелем. На репетиции, когда Пласидо еще не было, я сказала, что Доминго ползать по-пластунски не будет. Мне ответили: «Посмотрим». Приехал Доминго, который все решает без скандалов, и действительно ползать отказался, поставив условие: «Первое «бу» – я ухожу со сцены, вы закрываете занавес, спектакль заканчивается». Дирекция подняла цену на билеты в два раза, и спектакль прошел без всяких «бу». Доминго при этом не ползал по сцене. В ресторане после премьеры директор заметил Доминго: «Ну что, Пласидо, не кричали «бу»?» На что он ответил: «Знаешь, дорогой, когда люди платят такие деньги за билеты, им в голову не придет, что их могут так надурить».


http://www.ng.ru/culture/2009-09-24/8_zaremba.html

[AlexAt]

Одной из них была «Пиковая дама» в Мюнхенской опере. Такого стыда я не испытывала никогда. Я пела Полину. Над спектаклем работал английский режиссер Алден Дэвид. Публика начала кричать «бу!» с самого начала спектакля. Режиссер пояснял мне на репетициях: «Полина – проститутка и наркоманка». – «Почему?» – «Ну она же про могилу поет». Я – человек мирный, но тут потребовала, чтобы меня оставили в покое и дали делать то, что я сочту нужным. Так же повела себя бельгийская меццо-сопрано Рита Гор, которая пела Графиню. Режиссер решил, что Графиня должна появиться вместо императрицы в конце второго акта и раздеться донага, взойдя на барную стойку. Рита Гор прислала в дирекцию письмо, где писала, что ей 78 лет и она не может себе позволить удовлетворить болезненные режиссерские фантазии. Ее долго уговаривали, в конце концов заменили в этой сцене статисткой. В этой же «Пиковой даме» партию Германа должен был петь Пласидо Доминго на летнем фестивале. Герман в форме советского солдата почему-то ярко-зеленого цвета все время ползает по сцене с каким-то портфелем. На репетиции, когда Пласидо еще не было, я сказала, что Доминго ползать по-пластунски не будет. Мне ответили: «Посмотрим». Приехал Доминго, который все решает без скандалов, и действительно ползать отказался, поставив условие: «Первое «бу» – я ухожу со сцены, вы закрываете занавес, спектакль заканчивается». Дирекция подняла цену на билеты в два раза, и спектакль прошел без всяких «бу». Доминго при этом не ползал по сцене. В ресторане после премьеры директор заметил Доминго: «Ну что, Пласидо, не кричали «бу»?» На что он ответил: «Знаешь, дорогой, когда люди платят такие деньги за билеты, им в голову не придет, что их могут так надурить».

вообще-то это приговор и режиссёру, и директору театра...

[Monstera]

Дирекция подняла цену на билеты в два раза, и спектакль прошел без всяких «бу». Доминго при этом не ползал по сцене. В ресторане после премьеры директор заметил Доминго: «Ну что, Пласидо, не кричали «бу»?» На что он ответил: «Знаешь, дорогой, когда люди платят такие деньги за билеты, им в голову не придет, что их могут так надурить».

Но каков маркетинговый ход! Я сразу вспомнила сцену из "Приключений Гека Финна" - помните, когда зрители первого мошеннического спекакля расхвалили его тем, кто еще не видел, чтобы те тоже прокололись, придя назавтра - классика! Наверное, дирекция тоже читала Марка Твена