...строит воздушные замки из кирпича, выворачивает их вдруг наизнанку, рассыпает кирпич песком, из песка варит варенье, с невинным видом предлагая ошалелым дегустаторам: вот в этом соль! Он жгутом завивает мелодию «Скудного влса», под который и Наташе Ростовой не грех свальсировать раз-два-три с народным артистом СССР Вячеславом Тихоновым, но когда слушатель роняет слезу умиления, вдруг плещет краснознаменной вариацией «То береза, то рябина», а сам вальс как-то подозрительно логично переводит в разухабистое ча-ча-ча. В «Канонической прелюдии» хорошо поставленный баритон десять раз повторяет с нежностью «Вместе с тем, а…» (музыка Ханина, слова ТАСС), но и шестого хватает, чтобы вошли санитары.... игра в дни затмения Дмитрий ГУБИН
Юрий Ханин — композитор. Известен он, разумеется, мало. Во-первых, а кто вообще из композиторов у нас известен? Во-вторых, он молод, юн, ему двадцать четыре— дитя! На музыку возраст не влияет (ну, Моцарт, как известно...), но влияет на социальный статус: и на службу не ходит, и на пенсии не сидит, в общем, тунеядец и хорошо, что не бомж. Балет и опера-антракт «Шагреневая кость» нигде не ставились, «Средняя симфония» и «Три пьесы о музыке» никогда не исполнялись, не говоря о более мелких вещах, И мне не объяснить, что такое музыка Ханина, поскольку она, как ни пиши, звучать с бумаги не станет, даже если бумага нотная.
«Одним из трех композиторов» Юрия Ханина назвал Союз кинематографистов. После музыки к фильмам Александра Сокурова «Дни затмения» и «Спаси и сохрани» было признано, что Ханин — «один из трех композиторов, вошедших в номинацию за 1988 год». Я тоже не знаю, что такое номинация, но еще двумя вошедшими были Шнитке и Гребенщиков. Запад, как водится, оценил Ханина выше, присудив в том же году и за ту же музыку «Евро-Оскара», и не сомневаюсь, что «Полидор», «ЭМИ» или «Филипс» запишут Ханина раньше, чем «Мелодия».
Официальное признание Ханина, таким образом, кинематографическое. «И вот, Юра,— говорю я ему,— издадут твою биографию и начнут ее словами: «Юрий Феликсович Ханин— популярный композитор советского кино», а?» Мы сидим у него в квартирке на Петроградской стороне, среди кактусов, орхидей, бамбука, партитур, фотографий Л. И. Брежнева, приветствующего разнообразно Тихоокеанский флот, картин и чуть картинной нищеты, в которую не вписывается лишь шикарный австрийский микрофон. В аквариуме ходит кругами рыба тиляпия размером с небольшую собачку. «Не сядь на кактус, мужик,— ласково говорит в микрофон Ханин.— В раннем детстве я прочел в энциклопедии первого издания, что была в России в XVII веке религиозная секта скопцов, причем оскопление выделялось большое и малое...» — «Юра, мы пишем интервью?..» — «И автора этого я не тронул бы лишь потому, что человек, назвавший меня композитором для кино, судя по всему, в какой-то момент жизни уже претерпел большое оскопление...»
Тиляпия колотится в стеклянную стену в том направлении, где стоит на фарфоровой мыльнице фарфоровый же бюст вождя И. Сталина. Ю. Ханин убирает микрофон, который все равно включать некуда за отсутствием в доме аппаратуры, а я достаю диктофон. Мы начинаем.
— Если бы тебя можно было охарактеризовать одним аккордом, то это был бы...
—До мажорный аккорд, разумеется.
—Правда ли, что государственный экзамен в консерватории ты сдавал, лежа на рояле?
—Нет, Я просто сел под рояль и читал там некоторое время книгу. Меня никто почти и не видел. На рояле и под роялем — это принципиально разные вещи. Если на рояле — это эпатаж, а если под роялем — просто акт внутренней скуки.
—Говорят, во время твоего концерта «Музыка собак» в Свердловске слушатели разгромили зал.
—Тоже вранье. Советские люди настолько обрюзгли в понимании эстетики, что такой реакции на музыку, как скандал или драка, просто не может быть. Это не Франция начала века, когда после премьеры «Парада» Эрика Сати случилась потасовка, два критика избивали друг друга папками, а самого Сати посадили на двадцать дней в тюрьму…Я себя нисколько не тешу мечтаниями, что такое может быть на моем концерте, пусть даже он представляет целое сочинение, называемое «Публичныепесни», или «175 песен Голенищева-Кутузова», где слово «публичные» говорит о том, что музыка написана для публики неподготовленной, а потому усложнена всякими шокирующими штучками. И хотя мой бывший менеджер рассказывал, что в женском туалете одна женщина призывала таких, как я, расстреливать, а другие с ней активно не соглашались, и потасовка все же произошла, это вовсе не реакция на мою музыку. И когда вопль в зале забивал оркестр — тоже. Это реакция на внешний ряд музыки
—Будешь ли ты писать музыку для нового фильма Сокурова?
—Конечно, нет. «Дни затмения» стали для меня разочарованием совершенно жесточайшим, потому что Сокуров с музыкой не справился и она как таковая в фильме отсутствует. Там есть три музыкальных клипа, которые реально заняли то духовное место, которого в фильме нет. Может, потому они и произвели впечатление на разные жюри. А из двух часов музыки, написанной для «Мадам Бовари», которая теперь «Спаси и сохрани», Сокуров оставил десять минут — очевидно, для того, чтобы она такого впечатления уже не производила. Однако некоторая часть музыки все же была реализована Безрукову в его фильм «Эутаназия». Что в переводе значит «легкая смерть», подразумевается — самоубийство.
—С твоего позволения, я дам справку читателю. Игорь Безруков — молодой режиссер так называемого «параллельного кино» новой ленинградской волны. Начинал в киношколе Сокурова. Последнее время работает в жанре некрореализма, то есть показа на экране смерти во всех ее стадиях... Теперь объясни, пожалуйста, чем тебя привлекает некрореализм.
~ Да ничем не привлекает. Я просто отдал музыку, когда Безруков, прости за каламбур, взял меня рукой за горло, Я тупой старорежимный мужик и даже думаю, что никакого некрореализма не существует вовсе, а существуют придумавший коммерческий термин талантливый режиссер Юфит и плеяда скопцов, кружащихся вокруг него наподобие акул, как эта плеяда есть и в советской музыке, и везде, где угодно.
—Ты очень не любишь Шостаковича?
—Во время съемок «Киносерпантина» я назвал Шостаковича государственным композитором СССР, за что меня из передачи и выкинули, чем, кстати, замечательно доказали мою правоту.
Я должен прерваться, любезный читатель. Тиляпия взбесилась в аквариуме, и глаз вождя недобро заблестел. Забыл предупредить: мы с Ю. Ханиным почти ровесники, но он не просто дитя— он анфан террибль, ужасное дитя нашего искусства, и я по сравнению с ним — добропорядочный бюргер. В нашем искусстве— сбор подписей, создание образов Ельцина— Лигачева, гладиаторские бои партсобраний, а для Ханина политическое время относительно. Он уже год как написал балет «Окоп» для пересеченной местности (две траншеи с пулеметными гнездами, между которыми и развивается сюжет; смысл в том, чтобы дотанцевать под огнем хотя бы до второго акта; пулеметы настоящие)... Все советское искусство серьезно: под его влиянием даже диабетик, потеряв карточки на сахар, способен взять Смольный штурмом в борьбе за права. Ханин же в музыке строит воздушные замки из кирпича, выворачивает их вдруг наизнанку, рассыпает кирпич песком, из песка варит варенье, с невинным видом предлагая ошалелым дегустаторам: вот в этом соль! Он жгутом завивает мелодию «Скудного влса», под который и Наташе Ростовой не грех свальсировать раз-два-три с народным артистом СССР Вячеславом Тихоновым, но когда слушатель роняет слезу умиления, вдруг плещет краснознаменной вариацией «То береза, то рябина», а сам вальс как-то подозрительно логично переводит в разухабистое ча-ча-ча. В «Канонической прелюдии» хорошо поставленный баритон десять раз повторяет с нежностью «Вместе с тем, а…» (музыка Ханина, слова ТАСС), но и шестого хватает, чтобы вошли санитары.…В общем, я уже предупреждал, что рассказывать музыку бессмысленно.
.
—Юра, у тебя было обычное ленинградское музыкальное детство? Гаммы с пеленок, фортепиано и фортепиано, сосед по коммуналке, стучащий в стену топором? Так?
—Это яркая картина, конечно, но у меня происходило по-другому Хотя бы потому, что в коммунальной квартире я жил до одного года и за это время реально ничем, кроме вокала, не занимался. Кроме того, я и в детстве, и теперь страдал экстремистскими замашками. И если обычно известна ситуация, когда бабушка привязывает внука цепью к роялю, то в моем случае я закрывал бабушку на крючок и уходил гулять, а потом возвращался и устраивал переговоры, на каких условиях ее выпускаю... За фортепиано я сел в три с половиной года. Моя мама долгое время была единственной женщиной в Ленинграде, играющей на самом большом в мире инструменте — контрабасе. Но музыка сама по себе меня не привлекала ни тогда, ни в школе.
—Это была музыкальная школа?
Да, для особо одаренных детей при консерватории. Там одиннадцать лет надо учиться... Так вот, мой педагог Жуковская отзывалась обо мне следующим образом: нерадив, занимается мало… Туп... В общем, ничего из себя не родив, уже туп. Потом я перешел к другому педагогу, Леониду Зайчику. Еще хуже: и заниматься не хочу, и не скрываю этого. Но оба добавляли, что «тем не менее - очень музыкален». Хотелось бы знать, что это значит, да? Правда, наследственность у меня прочная и оригинальная. Мой родной дед по матери Михаил Николаевич Соловьев-Савояров был в 10—20-е годы известнейшим лицом, королем юмора и эксцентрики. Имел собственный театр и, не зная нот, сочинял музыку. У меня есть несколько его изданий, из которых ясно, что он работал в жанре «Маша-киса, Маша-киса, мяу-мяу...» — такие вот, значит, вещи... Но он был великий эксцентрик и пантомимист. Сам пел свои песенки, представлял их в лицах, а бабушка аккомпанировала. О нем мало упоминаний в литературе, потому что в свое время он был изобличен и раскулачен как нэпманская культура, а нэпманская культура на советскую, к сожалению, мало повлияла... Но одно упоминание я хорошо запомнил. Блок, придя к Мейерхольду на репетицию «Балаганчика», остался крайне недоволен и сказал: «Вы бы прежде сходили в театр к Савоярову и посмотрели, как он работает. Вот так нужно ставить «Балаганчик». Ну, а я в себе какую-то связь с дедом чувствую, тем более что я очень похож на него, а ни на кого другого в нашей семье не похож совершенно.
—Твой экстремизм имел последствия во время учебы?
—Меня отчислили на восьмой год из класса фортепиано, хотя в середине года на концерте я сыграл удачнее всех. Я исполнял сочинения Скрябина, которые меня сильно радовали, а на выпускном экзамене пришлось играть скучнейший концерт Моцарта, и я в середине его действительно заскучал и начал играть что-то свое. Я уже тогда был типичным волюнтаристом, не склонным к исполнительству ни в каком виде, и занимался делом, если в нем была
хоть какая-то доля моего творчества... Экстремизм проявлялся и в том, что я попал сразу в два директорских списка: круглых отличников без четверок и троек — и имеющих сразу две двойки в четверти. Я отказался ходить на урок гармонии, заявив, что гармония суть окаменение человеческого мозга и вообще мне не нужна, поскольку я иду после школы в ветеринарный институт. Директор озверел от меня совершенно, ведь это все равно как, еще не окончив Высшую партийную школу, заявить о вступлении в Демократический союз.
—Шокируя всех, ты выражал свой протест против определенной системы?
—Нет, я действительно собирался после школы поступать в ветеринарный институт... на отделение болезней рыб и пчел. И довольно много занимался общей биологией, подумывал одно время об отделении теоретической биологии университета. Но потом я понял, что при деструктивных наклонностях моих мыслей совершенно ошибочно работать в науке. Потому как наивысшего достжения в области теоретической биологии я уже достиг, опровергнув систематику растений и животных, в результате чего всякая систематика разрушалась и дальше не над чем было реально работать.
-В школе ты уже пробовал сочинять музыку?
—Это случилось только за два месяца до поступления в консерваторию, я написал «Несонату № 1» и «Несонату № 2» для фортепиано.
—Тебе действительно не хотелось писать музыку? Не хотелось самоутвердиться, перейти на иную ступень жизненной лестницы?
~ Я вообще считаю, что просто писать музыку, чтобы выплеснуть из себя положенную порцию сыворотки или ради каких-то музыкальных задач,— довольно скучное и позорное занятие. Реально в юные годы я трудился над созданием некоей абсолютной доктрины, которая для меня самого оказалась всеобъемлющей, тотальной и абсолютно новой, потому что объясняла жизнь как целое. И сейчас для меня писание музыки — именно воплощение этой доктрины, когда каждое сочинение является недостающим звеном общего релятивистского ряда. У меня нет по отношению к своей музыке ни профессиональных, ни человеческих задач, у меня одна задача: чтобы слушатель... Чтобы, когда сквозь него прошло это сочинение, перед глазами осталась некая релятивистская пустота, которую иначе не выразить... Я сейчас постараюсь объяснить... Вот Стравинский когда-то совершенно правильно сказал, что музыка как искусство не способна ничего выражать, но существует, однако, судя по всему, тот пласт мысли, где мысль словами выражается уже с трудом...
— Мысль на уровне идеи, предшествующей мысли? «Быть может, прежде губ уже родился шепот»?
—Да. И музыкальный звук используется в назывном порядке, а смысл проясняется именно через невыразимость смысла. И в связи с этим музыка может быть какой угодно, но главное, чтобы каждый ее такт помнил об этой истине. И я настаиваю на том, что вся музыка, которую я пишу, не просто музыка, а музыка о музыке. У меня есть, например, «Три пьесы о музыке». Это пьесы для фортепиано, там нет никакого речевого текста, но по своей сути это не музыкальные пьесы, а именно пьесы о музыке. Чисто образно, мне кажется, это можно понять.
—Скажи, кто из философов близок тебе если не по методу, то по ощущению?
—Дело в том, что для меня все философы очень четко делятся на две категории. В детский этап мысли я открывал Америки, не имея доступа к философской литературе. Так я открыл мальтузианство,а потом уже Мальтуса. Затем пришел к субъективному идеализму, а позже узнал Шопенгауэра. Ближе других был Юм, но и это имя я называю просто потому, что ты задал соответствующий вопрос... Ни с одним схоластическим философом, включая Юма, у меня не было ни внутреннего диалога продуктивного, ни каких-то активных отношений. Для меня самые яркие — это философы-практики, которые, достигнув какого-то понимания жизни как целого, начинают последовательно, гак сказать, эту жизнь искажать в соответствии со своим пониманием. И первым видом творчества, открывшимся мне, было именно искажение жизни. А ярчайшим философом-практиком я считаю Александра Николаевича Скрябина.
—А Владимира Ильича Ленина?
—В моем понимании Ленин даже не философ, а величайший эстетик. Я глубоко, например, проработал его «Материализм и эмпириокритицизм» и пришел к выводу, что это крупное произведение беллетристического жанра. А его ярчайшая фраза о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране позволяет к этой стране относиться как к картине в одной, отдельно взятой раме. Я в свое время пришел к мысли, которую потом вычитал и у Татлина, о чем считаю необходимым сказать, что суть большевизма — это творчество в истории. Реально это историческая эстетика, и, Россия XX века может рассматриваться как величайшее произведение искусства. Сейчас, впрочем. это довольно распространенная идея...
—Тебе, видимо, весело жилось в консерватории с твоими взглядами. Держу пари, что тебя хоть раз, да исключали
—У меня сохранились ярчайшие воспоминания прежде всего о том, как меня включали. Приемная комиссия сидит — профессора Слонимский, Арапов, уже такие духовные старцы, типа Державина, что могут меня благословить... И как только я сыграл «Несонату № 1», вдруг Слонимский вскочил, начал швырять стулья, там что-то затрещало, искры по воздуху посыпались.,. Мне потом передавали его заключения: «Зачем вы его принимаете, я его все равно со второго курса исключу»... Я очень люблю людей, которые выполняют свои обещания.
—Был повод?
—Формально я не сдал экзамен, но на самом деле написал небольшое трехминутное сочинение для гобоя и фортепиано «Приевшиеся жужжания памяти великих композиторов, за него и гнали. Меня очень порадовали формулировки, при которых это все происходило. Встал Тищенко...
- Тищенко— это...
—Это любимый ученик Шостаковича. «Это же не Музыка! ~ сказал он.— Это издевательство над музыкой. Это площадное шутовство!» И здесь как раз, судя по всему, он попал в точку. Но дальше сказал уже явно неправильную вещь. Он сказал: «Вот что вы здесь кривляетесь? Вы пытаетесь нас насмешить? А нам не смешно!» Это как Лев Толстой о Леониде Андрееве — «он пугает, а мне не страшно», ярчайшая фраза… И я ответил Тищенко: «Борис, ты не прав». Мужик как-то сразу окаменел немножко и стал прохаживаться уже по поводу моих названий, что, мол, они тоже не смешные. Да я и не собирался их делать смешными! Или, как мне Арапов сказал, ему лет 90, он еще вполне мог в раскулачиваниях композиторов участвовать. «Мы вас приняли в консерваторию. Мы вам доверили серьезное, ответственное дело — писать музыку. А вы тут чем занимавтесь?» Какой все-таки звездный человек, а?..
—Удивительно, что тебе удалось восстановиться.
~-Когда Равеля наградили орденом Почетного легиона, Равель демонстративно от него отказался. А Сати написал по этому поводу, что, мол, хотя Равель от ордена отказался, все творчество Равеля этот орден принимает. У меня наоборот. Моя музыка ордена Почетного легиона не принимает, хотя сам бы я его принял с большим удовольствием. И когда профессор Цытович, единственный, по-моему, либерально настроенный профессор Ленинградской консерватории, помог мне восстановиться, музыка моя восстановленной в консерватории быть не могла. Моя правильная музыка. Но помимо правильной, существуют еще музыки служебная и подставная, которые в тот печальный период тесно сомкнулись, чтобы я мог закончить консерваторию. И я писал музыку, ярко ориентированную на самые тусклые образцы засохшего академизма вроде Тищенко или Слонимского, музыку, которая ко мне не имела абсолютно никакого отношения. Но за это мне ставили четверки, с которыми я и закончил консерваторию.
— Кстати, ты не помнишь, что за книгу читал под роялем на выпускном экзамене?
~ «Профессиональный антикоммунизм» Эрнста Генри. Это тогда сильное впечатление на всех произвело. Я очень люблю покупать книжки с такими названиями, когда не ясно, то ли это критика, то ли пособие...
- Правильная, подставная и служебная —это жанры музыки?
- Это виды, причем последние два представляют собой музыку чуждую. Жанры различаются внутри правильной, то есть настоящей музыки. «175 песен Голенищева-Кутузова», например, написаны в публичном жанре. Внутри него могут быть разные поджанры, скажем, «песня», «ностальгическая песня», «большая человеческая песня». Мое сочинение «Его дни затмения» — это большая триумфальная арка, округлое такое построение, когда в середине пусто и две пики по бокам... Существует ярко выраженный реваншистский жанр. Вот сдаю я в консерватории экзамен, предположим, по марксизму-ленинизму. Получаю пятерку. Отправляюсь после этого на кафедру марксизма-ленинизма и устраиваю там погром: рву учебник, портреты и так далее. Мне нужно взять реванш за то унижение и окаменение лица, которое я пережил на экзамене. Точно так и с музыкой. После того, как я написал музыку к сокуровским «Дням затмения», что я считаю заведомо неправильной, служебной деятельностью, я должен был себя
реабилитировать за эту неправильную работу. И я написал «25 песен на стихи А. А. Фета», на которых толстый слой реваншистского духовного налета, потому что в иной ситуации они бы не появились. Есть жанр ложноклассический, когда сочинения, имеющие на слух классическую направленность, внутри себя ее отрицают, выворачиваясь, как лента Мебиуса, таковы, например, две грандиозные фрески — «Средняя симфония» и «Симфония собак».
И есть, наконец, сочинения внутреннего жанра. Это произведения, смысл которых при прослушивании неясен до конца, потому что они содержат черты подставной музыки, хотя внешне могут быть даже более правильными, чем обычные правильные. Сюда же относятся произведения, смысл которых явно отсутствует, заменяясь чисто музыкальными задачами,
- Наверное, новоиспеченных композиторов после консерватории распределяют, как и любых молодых специалистов. Но куда?
- Оканчивающие консерваторию, надо сказать, очень редко имеют квалификацию композитора. В общем, в диплом выпускникам обычно пишется инструкция, что они преподаватели музыкально-теоретических дисциплин. И, если есть возможность, их в этом направлении и распределяют — в музыкальные школы, училища... Но Ленинград в этом смысле сильно затоварен, и распределять преподавателей музыкально-теоретических дисциплин уже совершенно некуда. Поэтому, когда я принес справку за пятью печатями, что у меня контракт с Сокуровым на
пятьсот миллионов долларов и, таким образом, я до старости обеспечен разнообразными формами собственной тупости, мне дали свободное распределение. У меня даже трудовой книжки до сих пор нет. Ничего нет.
- А сколько, если не секрет, ты действительно получил за музыку к «Дням затмения» и «Спаси и сохрани»?
- Александр Николаевич Сокуров умудрился меня дважды... Для «Дней затмения» я написал 40 минут музыки, но только тогда, когда выяснилось, что это музыка непреходящего исторического значения, мне оплатили половину. По договору же к «Спаси и сохрани» мне должны были оплатить 112 минут музыки по семьдесят рублей, но заплатили опять вдвое меньше. Эти деньги я сразу вложил в создание ассоциации кооперативов, назову ее для пущей безопасности «Керн», а сам долгое время жил тем, что зарабатывал на жизнь перезаписью кассет с программным игровым обеспечением для компьютера «Атари»...
- Ага, ты помнишь чудное мгновенье — перед тобой явился «Керн», и ты теперь как бы держатель акций? Мелкий бизнес, кроссовки-клипсы-календарики плюс ненависть населения?
- К сожалению, вместо ненависти населения я получил в конечном счете ненависть владельцев «Атари» и остался на полной мели. Кроме того, у меня астма — типичная болезнь петербургского болота, и все деньги уходят на врачей. Что касается «Керна», то он объединяет несколько научно-технических кооперативов, он был создан с дальним прицелом, чтобы открыть свою киностудию…Не для «параллельного кино» и не для простого кино, а для кино, которое строится на сильной технической базе, связанной с обработкой кадра компьютером. Кинокадр переводится в высокострочное телевизионное изображение и обрабатывается до получения совершенно четкого гиперреалистического кадра, построенного по живописным законам. И я сейчас являюсь как бы художественным руководителем этой пока что не существующей киностудии и опять-таки сижу без денег. Но пока киностудии нет, «Керн», например, занимается финансированием проекта по созданию музея вождя. Вот вождь фарфоровый на мыльнице стоит — он как раз экспонат музея
—Юра, демократы могут немножко пострелять в тебя, если ты не объяснишься более ясно. «Керн» финансирует создание в Ленинграде филиала музея вождя в Гори?
—Идея создания своего музея вождя витала давно, но только сейчас реально появились деньги на пополнение фондов и аренду помещения. Я уже говорил, что история России XX века скорее эстетическая, чем политическая. И вот я и еще двое моих друзей решили создать эстетический музей В качестве одного из первых экспонатов была закуплена за сто рублей гранитная четырехметровая статуя Кагановича, находящаяся в подвале одного военного училища. То есть «закуплена» — слово условное, какой-то мужик сказал вот есть Каганович. Мы посмотрели — действительно есть' — и премировали мужика ста рублями. Но поскольку статуя здорово вросла в землю и без подъемного крана ее не поднять. Каганович пока отдыхает и дожидается, пока его
перенесут в город Ломоносов и установят на земле Центра гуманитарных разработок одного из ленинградских кооперативов.
—Существуют ли для тебя серьезные жизненные проблемы?
—Дело в том, что в работе я постоянно сижу между двух стульев. С одной стороны, я академический музыкант. И, хотя моя музыка находится в оппозиции к академизму, она в общем-то академическая. Скажем, «Симфония собак» — это по жанру музыковедческая симфония, и исполнение ее рассчитано на людей, умеющих слушать симфонический оркестр. Но поскольку я не член Союза композиторов и вроде бы не собираюсь им быть никогда, я отрезан и от филармонических залов, и от звукозаписи, которые узурпированы этой совершенно нетленной организацией. Но, с другой стороны, я не могу сесть и на тот стул, что занимают, скажем, рок-группы, потому что я не могу писать в расчете на такой коммерческий успех. И даже то, что концертный зал на 1500 мество время исполнения «Музыки собак» был набит битком и вопил от восторга,— это нонсенс, а не показатель Может, человек пятьдесят понимали то, что я написал. А остальные хохотали, как, бывает, нервно, но радостно хохочут, когда самолет проваливается в воздушную яму. И вот всю эту перестройку я слышу вокруг такой нервный смех, сопровождающий статьи, телепередачи и редкие концерты, а мое положение как композитора ухудшается с каждым годом. Я пишу даже не в стол, а в какую-то пустоту…
—Но для кино ты будешь еще писать?
—Когда-то даже Эрик Сати написал несколько музык для кино, но в те годы кинематограф нес совершенно иную нагрузку. А сейчас писать для кино — дело не очень достойное, скорее служебное, чем творческое, я считаю. И пишут для кино композиторы обычно слабейшие. И кино для них — это кормушка, куда они суют свои рыла и немножко почавкивают в этом корыте создавая достаточно слабый продукт. Может быть, единственное, над чем бы я согласился работать,— над непрерывным симфоническим фильмом. Мне даже предлагал Московский инновационный коммерческий банк 800 000 под такое дело Я им говорю если снимать фильм, то музыку писать когда? А они: в перерыве между съемками. Нет, мужики, отдыхайте…Это несерьезно, и не мое это дело — снимать кино. Я не знаю, кто бы мог снять такой фильм.
—Как-то грустно про это слышать. Может быть, ты расскажешь о более веселых предложениях сотрудничества?
—У Верди есть опера «Сила судьбы» И у меня тоже есть опера «Сила судьбы», одноименная. И как-то мне последовало предложение от одной женщины, режиссера Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в Москве. Она сказала: «Вы нам не дадите какую-нибудь оперу?» —«Я — пожалуйста, я — дам, только, боюсь, она вас не заинтересует..» — «Ну почему же вы так сразу не заинтересует? А что за опера?» — «Сила судьбы» — «Так у Верди же есть «Сила судьбы»!.. — «А это одноименная опера» — «Да, не заинтересует…»
—И последнее, Юра. Если бы после долгого восхождения ты вскарабкался на вершину высокой горы и обнаружил там рояль, то что бы ты сыграл?
—Думаю, что столкнул бы его вниз. И что бы он при этом сыграл, то и было бы моей музыкой.
Интересная статья, несмотря на то, что ей уже 16 лет, а конкретно, взята из "Огонька" за июнь 1990 года (№ 26). Насчёт самовольной перепечатки в этом номере ничего не сказано .
Последний раз редактировалось 23; 19.08.2005 в 21:17.
Причина: опечатки и мусор
Да, это классная статья. И все, кто слышали "Каноническую прелюдию" в исполнении Андрея Славного, никогда не забудут сногсшибательное "Вместе с тем". С кем "тем", кстати?
"В «Канонической прелюдии» хорошо поставленный баритон десять раз повторяет с нежностью «Вместе с тем, а…» (музыка Ханина, слова ТАСС), но и шестого хватает, чтобы вошли санитары... "
Yuri KHANIN (1965-), Five smallest orgasms, op. 29, for orchestra. Source of information: recording, London: Olympia, 1992. CD no. OCD284. According to the accompanying notes, the work was written as a direct response to Scriabin's Poem of ecstasy. Other works by Khanin with quirky titles, and mentioned in the same accompanying notes are: Symphony of dogs; Middle symphony; Sport training for the mind; Looking through people; and One step forward, two steps backward, chagrin bone.
То, что люди обыкновенно склонны называть словом "культура", - чаще всего скрывает за собой ежедневное потребление. И хотя эта самая культура - предмет почти неосязаемый, но при этом довольно тяжелый. Как правило, она в крайне медленном темпе формируется даже не годами, а десятилетиями и веками. Когда средний японец произносит слово "марикультура" - он имеет в виду более шестисот видов морских водорослей, которые он (в лице всех остальных японцев) ежедневно потребляет в пищу. А совсем рядом, на противоположном берегу Японского моря, живет другой народ, не называя имени которого, легко догадаться, что его представители едят всего два-три вида тех же самых водорослей, а о существовании прочих не имеют ни малейшего понятия.
Впрочем, это только начало. Для продолжения можно повернуться "фасадом" в другую сторону, например - на запад. Не думаю, что ошибусь, если скажу, что почти всякая российская домохозяйка, случайно увидев у себя в холодильнике сыр с пушистой белой плесенью, тут же придет в священный ужас, решит, что он мягко говоря испортился и предаст его скорому суду при посредстве мусорного ведра. И ей будет довольно трудно понять, что во всяком французском доме, равно как и в остальной плесневеющей Европе, именно этот полупротухший сыр в течение последних сотен лет является даже не деликатесом, а ежедневным блюдом, обычной частью обеда. Но, увы, для такого объяснения требуется не один год, потому что это знание тоже называется довольно абстрактным словом "культура". И даже почти религиозное самоограничение львиной доли нашего населения, потребляющего исключительно сигареты, пиво и колбасу, - тоже называется тем же самым надоевшим словом. Однако меня уже могут спросить, о чем же это таком таинственном я веду речь. Да о недвижимости, разумеется, только о ней, и более - ни о чем!
Вот уже более трехсот лет прошло с тех пор, как в уже упомянутой стране, болеющей испорченным сыром, архитектор по имени Франсуа Мансар соблазнил сначала дальних родственников царствующей фамилии, а потом и самого Людовика XIV яркой возможностью превратить обыкновенный заплесневелый чердак в дополнительный предмет потребления, украсивший однообразный рацион жилого фонда королевской семьи Франции. Ради такого изобретения Мансар ввел в обычный строительный обиход такую забавную выдумку, как преломляющаяся кровля, а также и само слово "мансарда", постепенно заменившее собою поэтический термин "антресоль" и превратившее сотни бывших чердаков в настоящие легенды истории искусства. Какой художник не имел мастерской в мансарде? Разве только тот, который жил раньше Франсуа Мансара. Год за годом, век за веком культура потребления помещений под крышей совершенствовалась и разрасталась во все стороны, пока мансарда, наконец, не превратилась из королевского деликатеса в обычное повседневное блюдо, впрочем, обладающее всеми свойствами деликатеса. Просто ли сегодня найти в Париже или Бристоле обыкновенный в нашем понимании чердак, "сладко" пахнущий прошлогодними кошками? Видимо, не очень. Скорее всего, заброшенных антресолей в любом европейском городе окажется ничуть не больше, чем в Петербурге - реально построенных мансард. Видимо, именно таким образом у нас играют в "европейские перевертыши". Однако есть о чем подумать. В условиях хронической и вялотекущей в течение последней сотни лет жилищной проблемы крупный район города - нет, не Приморский, и не Московский, а Мансардный - совершенно пустует, заброшен и даже заметно ветшает год за годом, видимо, превращаясь в подобие французского заплесневелого сыра. Не в этом ли заключается наша забавная культура потребления собственных чердаков и крыш? Впрочем, вопрос ответа не требует.
Само собой разумеется, что жилье, построенное на месте чердака прямо под наклонной кровлей, - очень трудно обозвать стандартным. Оно имеет свою неповторимую изюминку, часто весьма крупную, а иногда, наоборот, - может напомнить целую кучку мелкого изюма. Восходящие потолки, от низких до очень высоких, множество закоулков и местных достопримечательностей, вроде балконов, лестниц и высоких деревянных стропил, - создают вид особенного, ни на что не похожего жилья. Однако все эти великие личные открытия и достижения в новинку только для наших отсыревших чердаков. Открыв все эти прелести для членов королевской фамилии почти четыреста лет назад, шевалье Франсуа МансарЪ сильно запоздал с приходом на берега Невского болота. Сегодня он, кажется, готов появиться среди нас. Но готовы ли мы к его появлению? Пожалуй, настоящая мансарда слишком изысканна и нестандартна для "благоверных" потребителей пива и сосисок. Это слегка огорчает. Однако, даже самое банальное питие пива с сосисками, происходящее внутри сделанной со вкусом мансарды, - становится не просто нестандартным занятием, но даже превращается на глазах в самое тонкое эстетство! И вот это - уже радует.
Олег Ив.РО.
Юрий ХанонЪ
Печатается на правах рекламы.
Авторская стилистика и точка зрения сохранены.
Ю.Х. «Венецианские гондольеры». Одноразовая опера. -Пышные декорации, буйство красок, совершенно не венецианских, причём преобладают красные и оранжевые тона. Перед вами улочка Венеции и часть канала. Гондольеры расположились на вечерний отдых. Они пьют вино и едят рыбу, причём совершенно по-настоящему. Музыка при этом почти не играет, но занавес открыт с самого начала, и зрители, только входя в зал, сразу же видят перед собой пьющих и закусывающих на сцене гондольеров.
-Наконец зал полон, и все зрители расселись по местам. С грохотом одновременно захлопываются все двери в театре, и это совпадает с мощным аккордом начала увертюры. Театр закрыт. Оркестр играет быструю, радостную музыку вступления, а гондольеры тем временем продолжают неспешно пить вино и закусывать виноградом. Первые тридцать минут на сцене происходит весьма обычная итальянская опера, во время которой постепенно разворачивается весьма незатейливая интрига. Два гондольера спорят между собой за право обладать рукой и сердцем любимой девушки, Пьерины. Старейший и самый уважаемый гондольер назначает поединок между соперниками. Они будут петь и пить вино, пока один из них не падёт на колени поверженный. Начинается поединок. Следуют одна за другой прекрасные канцоны гондольеров и огромные кубки вина. Наконец один из соперников, Паолино, чувствуя слабость в ногах, незаметно выливает вино в сторону, прямо на пол.
-Итак, вино вылито, но это самое вино оказалось красное, и большое пятно очень хорошо заметно на светлых досках сцены. Теперь коварный Паолино полностью разоблачён. Его соперник, Пьер, вне себя от ярости и требует подлого врага к ответу. Однако старейший гондольер немного остужает его пыл. Он назначает следующий поединок – теперь уже это поединок чести. И соперники будут драться между собой на венецианских топорах. И вот, в этот момент из кулисы появляются две служанки с огромными топорами для поединка. Однако, вина выпито уже слишком много, и несколько раз скрестив своё оружие в смертельном поединке, гондольеры внезапно промахиваются мимо друг друга и бьют со всей силой топорами в декорацию, изображающую одну из набережных Венеции. В «каменной» стене оказываются две большие дыры, из которых на сцену начинают лить совершенно настоящие потоки воды. Понятное дело, в зале начинается страшный переполох, но вскоре все облегчённо вздыхают, поскольку вода нисколько не достигает кресел партера и льётся прямо в оркестр. Я так полагаю, что среди зрителей раздаётся даже злорадный смех по поводу дальнейшей судьбы мокрых музыкантов. Однако, музыка продолжается как ни в чём не бывало, хотя на сцене уже царит полный переполох. Мокрые гондольеры бросили свои старые споры и бегают взад-вперёд, спасая свои немногочисленные вещи и вытаскивая прямо на сцены свои лодки. А вода, между прочим, всё продолжает хлестать из пробитых отверстий. Ситуация почти безвыходная. Тогда один из гондольеров, это опять Пьер, начинает петь самую красивую канцону и одновременно пытается самоотверженно закрыть своим телом образовавшуюся в набережной пробоину. Ему вызывается помочь ревнивый Паоло, он вылезает из своей лодки и тоже становится под струёй бьющей из стены воды. Однако, вместо работы между ними с новой силой разгорается старая ссора, даже драка, и вот – только одно неосторожное движение - и уже целый кусок набережной вываливается на сцену. Оба гондольера едва не гибнут в огромном потоке, хлынувшем из-за кулис театра, но всё же каким-то чудом добираются до своих лодок. Вода тем временем заполняет весь оркестр, и удивлённые зрители видят, как музыканты постепенно поднимаются до уровня сцены. И оркестр, и дирижёр – все, оказывается, сидят в лодках. Как раз в этот момент между сценой и зрителями медленно опускается массивная железная решётка, назначение которой пока ещё никому не понятно. А тем временем под напором бушующей стихии уже вся венецианская набережная с грохотом обрушивается на сцену и прямо в публику, в кресла партера устремляется широкая, полноводная река с водой довольно бодрящей температуры. Среди зрителей, понятно, начинается паника, все бросаются к дверям, но театр наглухо заперт. Правда, публика, сидящая на ярусах и галерке, пока что чувствует себя в полной безопасности и даже с некоторым интересом посматривает вниз, в партер, воспринимая всё происходящее там как естественное продолжение спектакля. Однако в этот момент на сцене разворачивается уже последнее действие драмы. Под оживлённую музыку оркестра и певцов в лодках, из-за кулис выплывает страшное чудовище – огнедышащий дракон, изрыгающий каждые пять секунд из пасти длинные языки пламени. Поток полноводной реки скоро выносит его к решётке, отделяющей сцену от зала и – о ужас! – очередной огненный язык неожиданно воспламеняет ткань, в которую обёрнуты массивные железные прутья. Уже через какие-то полминуты весь зал с трепетом наблюдает величественнейшее зрелище пылающей снизу доверху решётки, из-за которой продолжает изливаться в зал полноводная, прекрасная река. Пламя тем временем постепенно переходит на стены театра и начинается самый что ни на есть настоящий пожар. Публика мечется в поисках выхода, но железные двери накрепко заперты, а окон в театре, понятное дело, нет.
Финал. Звучит музыка заключительного номера. Под торжественные, почти триумфальные звуки медленной баркаролы оркестр и певцы на лодках уплывают вдаль, за кулисы, прочь из горящего, гибнущего театра. Дирижёр, как бы прощаясь, печально машет руками в озарённый всполохами пожара зал. Конец действия.
На следующий день все газеты с грустью сообщают об очередной премьере одноразовой оперы «Венецианские гондольеры». Как-будто страшный рок навис над этим прекрасным спектаклем. Каждая попытка постановки оперы заканчивается подлинной трагедией. Театр опять полностью прогорел, вернее сгорел в результате какого-то траурного недоразумения, спастись удалось лишь артистам сцены и оркестра. Зрители все погибли во время пожара. Здание театра тоже утрачено. Однако таинственная судьба трагического спектакля с прекрасной музыкой и великолепными декорациями продолжает бередить лучшие умы современного общества. Уже через две недели сообщается о начале работ по новой постановке оперы в следующем, пока ещё не прогоревшем, театре города…
Занавес, господа!
Последний раз редактировалось 23; 31.08.2005 в 22:35.
На сцене клуба "Мумий Тролль Music Bar" в Москве 12 марта 2024 года состоялась премьера видеоклипа певицы Лады Мишиной под названием "Просыпаюсь". Это событие входит в проект "Горячая премьера клипа"...
16 марта 204 года состоится Концерт «Вокруг света за 80 нот»
Музыкальный спектакль на 7 языках в одном вечере. 14+
Этот спектакль — концерт объединяет в себе песни на разных языках мира, а также...
Автор elenazharkova (Комментариев: 0)
16.03.2024, 15:59
16 марта 2024 года состоится Новая яркая постановка Театра Аллы Духовой TODES — спектакль «Инзэнайт».
На этот раз Алла Духова предложила зрителю окунуться в мир подлинных шедевров. Картины великих...
Автор elenazharkova (Комментариев: 0)
16.03.2024, 15:58
16 марта 2024 года состоится Концерт «Волшебный оркестр. Продолжение путешествия»
Московский государственный симфонический оркестр
Художественный руководитель и дирижёр — Иван Рудин
Театр...
Автор elenazharkova (Комментариев: 0)
16.03.2024, 15:57
Социальные закладки