Валентина Джозефовна Конен

[cdr_999]

Сегодня (чуть не пропустила! не помнила точно год рождения) - 100-летие замечательного человека и смелого для своего времени музыковеда Валентины Джозефовны Конен.

Некоторые ее книги повлияли на целые поколения музыковедов. А те, кто знал ее лично, никогда ее не забудут.

А в моем сердце она всегда рядом.

[Шух]

Светлая память!

[Dmitrii]

С большим интересом прочитал в свое время ее "Рождение джаза".

[Ge.org]

А в моем сердце она всегда рядом.

Уважаемая cdr_999, Вы были знакомы с В. Д. Конен? Как интересно! Может быть, Вы чуть-чуть больше расскажете об этом замечательном человеке?

[cdr_999]

Уважаемая cdr_999, Вы были знакомы с В. Д. Конен? Как интересно! Может быть, Вы чуть-чуть больше расскажете об этом замечательном человеке?

Уважаемый Ge.org,
не знаю, что сейчас происходит со сборником воспоминаний о В.Дж., который начали составлять еще в 1992-93 году, и который уже должен был бы выйти, но не уверена, что вышел.

Но думаю, что можно разместить здесь пару текстов оттуда: текст композитора Светланы Галыбиной (первоначально - интервью, записанное мною 09.12.1993), и мой.

С. Галыбина. Воспоминания о Валентине Джозефовне Конен


Идеологический фон советского музыкознания в области истории музыки, тенденциозность в отборе фактологического материала, система ценностей, смещенная в сторону фальшивой точки отсчета - соцреализма - вот условия, в которых советские музыковеды вынуждены были развивать свои научные идеи. В этих обстоятельствах невероятно трудно продвигаться к истине, сохраняя при этом «высокую планку» и оставаясь в параметрах научной достоверности.

Великой честью для меня в 1960-70-е годы было знакомство с трудами выдающихся историков-музыковедов М.С.Друскина и В.Д.Конен. У М.С.Друскина мне посчастливилось учиться в Ленинградской консерватории, с В.Д.Конен неожиданно свели житейские обстоятельства в 1980-е годы, после моего возвращения в Москву. С легкой руки Валентины Джозефовны мне на несколько лет предоставила кров ее близкая подруга Рахиль Давыдовна Пескина, пианистка и - «японская шпионка»… (именно по этому обвинению испытавшая 10 лет сталинских лагерей и 9 лет «на поселении» в Красноярском крае). Их трогательная дружба, продолжавшаяся всю жизнь, началась в студенческие годы, годы интенсивной музыкальной жизни, веры в романтические идеалы будущего, которые жестко подавлялись уже запущенной машиной политической целесообразности и физического истребления. Согласитесь, что в этих обстоятельствах очень непросто сохранить личностный стержень и укрепить дружеские отношения, незамутненные даже намеком на предательство. Они поддерживали друг друга как могли и в трагические, и в светлые моменты жизни, а в 1980-е годы я была свидетелем их каждодневных диалогов буквально обо всем: о музыке, о новых сочинениях, об аспектах музыкального исполнительства, о джазе, об авангарде, о философии жизни, научных открытиях, рецептах приготовления пищи, о семье, друзьях, еврейском вопросе…

Они смеялись, вспоминая студенческие годы, нелепости РААП, знакомство. Из рассказа Рахиль Давыдовны: «… мы уже познакомились с Валечкой, отнеслись друг к другу с симпатией, а у меня на языке все время вертелся вопрос, который я никак не решалась задать. Однажды сидели мы в классе (консерватории), и я все-таки спросила:
- Валечка, скажи, а какой ты национальности?
Она недоуменно на меня посмотрела и сказала:
- Я американка.
- Это я понимаю, но какой ты национальности?
- Я же говорю: американка.
"Странно, - подумала я…"

«Деточка, - говорила мне Рахиль Давидовна, рассказывая эту историю, - мне было трудно ее понять в эту минуту, потому что я увидела, что она просто не понимает вопроса… Потом я очень много думала об этом и решила, что счастлив любой еврей, живущий в такой стране, где неважно, какой ты национальности. Ты все равно - американка… Не то, что у нас в СССР», - грустно добавила она.

Рахиль Давыдовна была человеком высочайшей еврейской культуры, еврейских традиций. Но никогда не соглашалась вступать ни в к какие организации. Однажды В.Д. ее шутливо поддела:
- Лилечка, вот ты мне то Маркиша читаешь, то про Михоэлса - короля Лира рассказываешь, то по-еврейски что-то цитируешь, а сионистам отказала в сотрудничестве. Как же так?
Рахиль Давидовна ей так ответила:
- Валечка! Я настоящая еврейка, поэтому меня интересуют язык, культура и традиции, а не государственные институции и политика.

Как-то я привезла Рахили Давидовне потрясающие записи религиозных еврейских песнопений. Она тут же позвонила Валентине Джозефовне: «Валечка! Слушай!» В.Д. ей сказала: «Лиличка, пожалуйста, пришли их мне поскорее!».

Валентина Джозефовна была необычайно открыта любой новой информации.
Она слушала московский фри-джаз, записи с подпольных фестивалей питерской рок-музыки, записи поп-механики Сережи Курёхина, записи с полуофициальных фестивалей авангардного искусства, которыми мы с энтузиазмом занимались в те времена. Это были 1980-е годы. Конец застоя…

Валентина Джозефовна и Рахиль Давыдовна в эти годы уже не могли выходить из дома. Обе были тяжело больны, но их жизнь была настолько полной, насыщенной свежими музыкальными впечатлениями, общением с молодежью, сильными чувствами, эмоциями, постоянно прибывающим потоком информации.

Жизнь у Рахили Давыдовны - это пять лет моего постоянного общения не только с ней, но и с Валентиной Джозефовной, и так сложились обстоятельства, что моя судьба и какие-то мои музыкальные идеи вошли в жизнь обеих, поскольку они были подругами.

Это как раз был очень интересный период, когда я много общалась с художниками, с музыкантами из тех, что в ту пору принадлежали к так называемому андеграунду. Мы делали подпольные фестивали, совместные выставки, вечера, старались устроить «большую братскую могилу» и втиснуть, ну, я не знаю, в однодневную выставку 20 художников и набрать 5-6 разных музыкантов, то есть мы пытались сделать все, что можно было тогда сделать.

Это было время, когда мне очень много думалось о музыке и очень многое не нравилось из того, что происходит у нас, причем по разным параметрам: не только с точки зрения официальной культуры, но и с точки зрения, если можно так сказать, соотношений в направленности музыкального мышления.

Мне представлялось, что у нас есть один официальный путь - это европейское музыкальное мышление. У нас также есть один путь, которому подвержен в основном нон-конформистский круг - это Восток, причем совершенно специфически понимаемый. Но я была уверена, что на самом деле существуют еще и другие пути, не один, не два, не три, а очень много, которые были пока совершенно скрыты для нас, и именно это и стало предметом наших разговоров с Валентиной Джозефовной (и через Рахиль Давыдовну, и впрямую по телефону).

Поэтому, когда она написала книгу «О джазе», а потом книгу “Блюзы и ХХ век”, то я не просто эти книги получила, а получила их с просьбой как-то откликнуться, поделиться своими соображениями. Довольно странные отношения нас связывали; это были отношения хотя и вневизуальные, но очень глубокие. И вот тут я могу сказать еще об одной стороне дела.

Меня необычайно поразила в Валентине Джозефовне ее постоянная готовность учиться, развиваться. Например, многое, о чем я ей рассказывала, было связано с другим музыкальным мышлением и другой системой музыки (не официальной). Она всегда выслушивала с огромным интересом. И это был не просто познавательный интерес. Я понимала, что Валентина Джозефовна при этом пересматривает некоторые свои позиции, некоторые вещи. Например, был важный момент, когда я ей рассказала о фри-джазе, а ВД увидела очень глубокую связь, в частности, с некоторыми идеями Джона Кейджа.

Вот ещё интересный эпизод, о котором хочется рассказать. Был период, когда я очень много работала с мальчиками из авангарда. Мы тогда довольно много импровизировали с моей партнершей, скрипачкой Валей Бочаровой, с Сережей Летовым (это духовик) и Мишей Жуковым (это барабанщик). Однажды мы приехали в славный город Питер, и в Доме архитекторов решили сделать совместный концерт, играть вместе с питерцами. С нашей стороны были мы четверо, а со стороны питерцев были Сережа Курехин, Африка, Цой и Боб Гребенщиков. Мы назвали себя Московский квартет «Метастаз», а они … не помню точно, но тоже как-то по-мудреному. Мудреней нас, конечно. Концерт продолжался, по-моему, часа три, мы играли и записывали эту импровизацию на свой магнитофон. После концерта нас некоторые люди ждали очень долго… Для того, чтобы убить… или что-то такое с нами сделать.

Когда я приехала домой, то показала эту запись Рахили Давыдовне. Она рыдала. Тут же позвонила Валентине Джозефовне и сказала, что она обязательно эту запись ей пришлет, потому что это ужас что (!), потому что если это музыка, то она не хочет жить (!), и так далее. И вот тут была очень неожиданная реакция Валентины Джозефовны, которая очень долго уговаривала ее по телефону:
- Лилечка! Ну пойми, пожалуйста! Это музыка! Она просто совсем другая!
- Ну, Валечка! Ну, я не понимаю! Ну, тогда надо убить! Это же такая агрессия! Я тогда не хочу жить! Это же такая агрессия!

Это, действительно, была настолько агрессивная музыка, какой я, пожалуй, никогда ни до этого, ни после этого не писала, не импровизировала. Ну, может быть, импровизировала. Можете себе представить: восемь человек, и таких! И в направлении конфронтации против вообще всего мира, который их окружает!

Но вот Валентина Джозефовна в этом что-то такое услышала. То есть ее зацепило что-то так, что она сумела за этой агрессией что-то услышать, как бы пробиться к чему-то другому. И, более того, после этого она задавала мне вопросы по телефону и сказала, что «меня вообще это очень заинтересовало; я подумала о том, что вот я писала о джазе, я писала о профессиональной американской музыке, но чувствую, что есть еще что-то, есть еще какой-то третий путь, и это туда относится». И потом я прочитала ее статью в «Советской музыке», а это было почти сразу, когда она ее написала. Она попросила Рахиль Давдовну сказать мне об этом, и чтобы я обязательно, обязательно (!) это прочитала, потому что это имеет отношение к тому, что мы с ней обсуждали. Ну, а для меня это еще один факт, говорящий о том, что Валентина Джозефовна была подлинно профессиональным музыкантом, потому что она училась практически до последнего дня. А с моей точки зрения профессиональный музыкант - это только такой музыкант, который идет по какому-то пути постоянно.

Вышли книги В.Д.Конен «Блюзы и ХХ век», «О джазе». Очень сильное впечатление. На фоне всеобщей «европеизации» и «постдодекафонизации» музыкального сознания - постановка актуальных проблем развития внеевропейского музыкального языка, внетрадиционных форм музыкального общения. Эти книги заинтересовали не только музыковедов и композиторов, но и весьма широкий слой непрофессиональных музыкантов, слушателей, способных к восприятию новых идей, иного языка, людей, достаточно подготовленных к поиску различных типов музицирования.

В начале 1980-х годов я вела клуб в МИФИ, показывала какую-то современную музыку. Когда появилась книга “Блюзы и ХХ век", я им посоветовала ее прочитать. Какое количество было вопросов! Как людям это понадобилось!
Или есть такой Московский городской музыкальный молодежный клуб у нас в Союзе композиторов, фридовский клуб. Когда я встречалась с этими ребятами, рассказывала им про круг проблем, которые ставит Валентина Джозефовна, и они прочитали эту книгу, бог ты мой! как они забросали меня вопросами!

Книги В.Д.Конен - своего рода мост между авангардом музыкальной науки и, в широком смысле слова, авангардными идеями 1980-х. Открытость Валентины Джозефовны к спорным, неожиданным художественным событиям и явлениям, способность не говорить «нет - потому что я этого не знаю», говорит о высочайшем профессионализме, взаимосвязанности ее научных изысканий с ее художественным, жизненным и духовным опытом в целом. Мне кажется, этой взаимосвязанностью и определяется «драматургический узел творческой деятельности», по определению существующий в зоне риска и требующий от личности постоянного движения.

Валентина Джозефовна - это не просто очень крупный музыкант. Я считаю, что в нашем музыкознании есть только два человека такого уровня, такого класса. Вернее, были. Один из них в Москве, второй в Питере. Это Валентина Джозефовна Конен и Михаил Семенович Друскин. Из всех музыковедов старшего поколения, которых я знаю, только эти два человека способны были посмотреть дальше того состояния музыки, которое есть на сегодняшний день. Как бы увидеть перспективу развития музыкальной культуры и просмотреть какие-то тенденции. И смотреть не только на глобальную кардинальную дорогу, которая всеми признана, но и на какие-то пути, о которых никто не знал.

Как-то я видела фильм о Тертеряне, который мне очень понравился. Его сделал Сережа Карсавин (это музыкант, художник-концептуалист, сейчас он занимается еще и кино). Очень хороший фильм. Тертерян там очень много говорит и о Востоке, и обо всем. Но, к примеру, об американской музыке он говорит так уничижительно, что мне, ей богу, после этого, например, гораздо более понятны просчеты в его музыкальном сознании, которых через его музыку я не могла понять. Я не могла понять: ну почему, почему такой замечательный композитор, с таким дарованием, с такими ушами!, - ну почему вот он ... ну, как бы не дотягивает до самого себя?! А теперь вот понимаю, что если есть пробел в уровне личности (а пробел именно в этом, в определенной системе ценностных иерархий, в том, что человек сам себя ограничивает в каком-то духовном пути, духовном становлении), то именно это и определяет некоторые чисто профессиональные просчеты в его партитурах. Хотя, я повторю, Тертерян - это музыкант, которого я очень глубоко уважаю и считаю, что он замечательный композитор.

Или другой пример. Мне непонятно было, что произошло с Тищенко, пока моя подруга-поэтесса не сказала:
- Ты знаешь. Я его очень хорошо знаю. И мне кажется, его судьба глубоко трагична, потому что это человек абсолютного… рок-сознания, то есть сознания рок-музыки, но он пошел путем профессиональной европейской музыки. И все, что ты увидишь, весь тот конфликт внутри него самого, выраженный в его музыке, это как раз от того, что ему не хватило способности рискнуть, пойти дальше.

Так вот, несмотря на свой возраст, Валентина Джозефовна и Валентин Семенович имели эту самую способность - рискнуть, пойти дальше, посмотреть как бы под другим углом, с другой точки зрения, с другой позиции.

Валентина Джозефовна выбрала не самый легкий путь в музыкознании. Путь не службы, но служения. Бескорыстие служения всегда привлекает талантливую молодежь. У В.Д. много учеников, достойно представляющих музыкальную науку.

Валентина Джозефовна с большим уважением относилась к затеям своих учеников и всегда готова была им помочь.
У меня есть подруга Нина Дроздецкая. Она музыковед. Ее диплом был написан по музыке Ч.Айвза. По прошествии времени она не только не потеряла интереса к американской музыкальной культуре, но и решила всерьез развивать и углублять его. Так, она вышла на очень сложную и объемную тему: творчество, этика и музыкальная философия Джона Кейджа. На начальном этапе её работы ей помогала Валентина Джозефовна. Общение с Валентиной Джозефовной выходило далеко за рамки узкого профессионализма. Оно стимулировало Нину к погружению в атмосферу американской культуры, социальных связей, футурологических размышлений, способствовало устремленности познания, расширяло круг проблем и, в конечном счете, выводило на качественно более высокий уровень мышления. Так, с помощью Валентины Джозефовны возникли работы Дроздецкой по минимализму, этике Джона Кейджа, доклад об американских композиторах в московском клубе любителей музыки «Яуза». Создавалась система «обратных связей»: учитель - ученик - любители музыки - ученик - учитель. Музыкознание превращалось из специфической науки в живую материю и, обогащенное новыми идеями, продолжало свое устремление к истине.

Когда Валентина Джозефовна делала работу с Ниной Дроздецкой о композиторах-минималистах, то, казалось бы, ну да, ВД - американка, ну да, она знает американскую музыку, но, в конце концов, последний композитор, которого она так хорошо знала - это Айвз! И вообще она - человек, воспитанный в рамках европейской культуры. А минималисты - это принципиально иное, и одно к другому не имеет никакого отношения! Но Валентина Джозефовна вышла на эту музыку, она стала в ней разбираться. Причем она стала разбираться в ней как бы вместе с Ниной. Вот что поразительно! Ведь, казалось бы, зачем ей это?! Зачем? Она обладала достаточной информацией для того, чтобы об этом просто упомянуть. Так нет! Она хотела понять, что такое проблема времени, которая существовала на островах Ява. Она хотела это понять. Она хотела понять ушами, как, почему? Не просто, что "минимализм - это такое направление,… это система паттерна" и так далее. Нет! Она хотела понять, что такое относительное и абсолютное время, какова разница между ними. Что это такое в философском аспекте, в аспекте опыта человечества, в аспекте восточной духовности, в аспекте музыки, профессионализма, в аспекте музыки гамелан. То есть ВД не хотела просто знать это как информацию, а хотела понять, глубоко понять. Вот что мне кажется невероятно, просто невероятно ценным.
Ситуация развивалась на моих глазах и разрешилась неожиданно… У Нины накопилось значительное количество материала о Джоне Кейдже, она решила продолжить работу и писать книгу. В.Д. сказала: «Стоп, Ниночка, дальше я Вам помочь уже не смогу, потому что есть в этой теме проблемы, которые выше моего понимания. Но в Питере - замечательный музыковед - Мила Ковнацкая. Я поговорю с ней. Думаю, она не откажется нам помочь!» (Сейчас Нина продолжает свою работу с помощью Л.Г.Ковнацкой).
Скажите, вы часто встречали ученого такого уровня, как В.Д. Конен, способного так поступать?! Это дорогого стоит и говорит не только о высочайшей профессиональной требовательности к себе, но также о культуре и просто человеческой состоятельности.

По прочтении статьи «Третий пласт» я поняла, что же меня так привлекает в трудах В.Д.Конен. Ее научная мысль нетрадиционна, раскована, а порою и парадоксальна. Она не скользит по «исторической поверхности», а постоянно смещает угол зрения - вглубь, вверх, вправо, влево, по спирали, как бы «вылетая в перспективу» развития музыки. Огромный диапазон, объем, масштаб мысли. Не сбрасывается со счета ни глубокая древность, ни слегка просматривающиеся очертания грядущего, ни боковые тропинки, ни смещенные траектории движения. Происходит как бы расширение границ музыкального мышления, а может и сознания в целом. А ведь В.Д. работала не сейчас, когда есть относительная свобода высказывания. Ее существование в науке было всегда существованием вопреки сложившейся системе корпоративных понятий, обусловленных правилами игры в соцреалистическом пространстве. (В этом смысле ее судьба сходна с судьбой «большой композиторской тройки» - Губайдулиной, Шнитке, Денисова…)

Я вообще готова примириться с Москвой, с музыкальной Москвой (имею ввиду не исполнителей, а музыковедов и композиторов), благодаря таким людям, как Валентина Джозефовна Конен. Почему так говорю, могу объяснить.

Когда я училась в Московской консерватории, то наш курс современной зарубежной музыки кончался, - кончался! - Бартоком, Хиндемитом. Когда я поступила в Питерскую консерваторию, наш курс современной зарубежной музыки открывался (!) Бартоком и Хиндемитом. В то время, когда в Москве преследовали людей, которые занимались системой додекафонии, в Питере Салманов делал доклад о додекафонии на кафедре композиции. И это было обязательным для каждого композитора - педагога и студента - узнать эту систему. Ну и так далее.

Я понимаю, что, например, существование ВД было в полном, в полном дисконтакте с тем, что здесь происходило, вопреки ему, то есть она жила здесь как бы в эмиграции. И я понимаю, что это очень дорогого стоит. Ведь именно благодаря ей сейчас уже можно говорить о людях, которые очень интересно работают здесь, в Москве. Потому что у них есть, на кого опираться. Речь идет не только ведь об американской музыке, речь идет о типе жизни, о способе жизни, о том, что это, оказывается, возможно. Так же, как у композиторов, скажем, у Губайдулиной и у Шнитке. Чего им стоило противостоять тому, что происходит! И этот момент просто чрезвычайно важен!

В самых неблагоприятных обстоятельствах В.Д.Конен смогла не только оставить замечательное научное наследие, но и многих достойных ее учеников. А значит, ее жизнь продолжается?!

[cdr_999]

Мой текст о Валентине Джозефовне Конен и Евгении Львовиче Фейнберге:

Первый раз я оказалась в доме Валентины Джозефовны и Евгения Львовича в 1987 году, и до сих пор меня переполняет чувство восхищения, восторга, удивления и любви! Удивительный, необыкновенный такт! Неповторимые свет и легкость во всей атмосфере дома.
Это всегда был дом исцеляющий, дарящий легкость, радость, возбуждающий творческие силы, творческую энергию. И это не только мое субъективное ощущение: многие говорили, что всякий раз, оказываясь здесь, сразу же забывали о всех тяготах своей жизни.
Главное, что здесь было - это любовь, в самых разных ее ипостасях. И человеколюбие, и душевная щедрость, и потрясающий супружеский союз.
Отношения Валентины Джозефовны и Евгения Львовича - особая, крайне неординарная история.
Это была настоящая любовь с первого взгляда, очень глубокая, светлая, с самого начала наполненная колоссальным взаимопониманием! Одни бакинско-московские письма чего стоят!
Валентина Джозефовна рассказала однажды о своей первой встрече с Евгением Львовичем и последовавшей затем переписке.
"Когда мы вернулись в Россию, то сначала оказались в Москве и собирались оттуда ехать в Баку. Остановиться должны были у своих московских родственников. И вот звоним в дверь, и первый, кого мы увидели, был именно Евгений Львович! Он был тогда студентом, и должен был находится на занятиях, но почему-то не пошел в тот день в институт, т.е. оказался дома совершенно случайно! Он открыл нам дверь, и я почему-то этот момент очень хорошо помню! И с той минуты мы с ним всё время общались!
Наша семья несколько дней пробыла в Москве и потом должна была ехать дальше, в Баку (отец был нефтяником). Мы с Евгением Львовичем были знакомы всего 18 дней (!), но этого оказалось достаточно".
Началась переписка. Валентина Джозефовна и Евгений Львович написали друг другу очень много писем за небольшой срок (кажется, около сотни за полгода!; их, к сожалению, пришлось уничтожить в годы сталинских репрессий). При этом Валентина Джозефовна совершенно не умела по-русски писать, и даже читать, знала родной русский язык только на слух (он постоянно звучал в их семье и в Америке), и поэтому свои письма к Евгению Львовичу писала по-английски. А Евгений Львович, в свою очередь, совершенно не знал английского и писал по-русски и по-немецки (которого В.Дж. тоже тогда не знала). Письма были такие, что за помощью обращаться к кому бы то ни было не хотелось. Однако, оказалось, что ничья помощь им и не потребовалась, и это было настолько удивительно, что глубоко поразило их самих! "Светочка!, это совершенно непостижимо!, но мне было понятно каждое!, буквально каждое! слово, которое было в письме, хотя я совсем не знала языка! И Евгению Львовичу тоже!"

Это была любовь, наполненная колоссальным взаимным уважением и нежностью, которые они пронесли почти через 60 лет!
В памяти до сих пор очень ясно звучат их любимые обращения друг к другу: "Женёк!" - "Валенька!" И столько в них тепла и бережности, и столько, как это ни странно, юношеской звонкости! Вопреки всем "паспортным данным"!

Отношение В.Дж. и Е.Л. друг к другу - это для меня нечто святое и абсолютно бесценное.
Я скажу сейчас нечто, о чем, может быть, и не стоит говорить, поскольку это очень личное, но, тем не менее, скажу, потому что это ярче высветит степень уникальности отношений В.Дж. и Е.Л.. Их любовь, их союз несли в себе столько важного и дорогого для меня, что я решила однажды, что в день моей свадьбы, каким бы напряженным по событиям он ни станет, я непременно должна буду приехать к ним, с цветами. Это как паломничество к святым местам, где сохранены самые большие святыни, прикосновение к которым в ответственный момент становится благословением.

… В.Дж. и Е.Л. воспринимались многими людьми как некое единое целое. Я с удивлением обнаружила, например, такую вещь. В их огромной библиотеке есть очень много книг, подаренных самими авторами и, само собой, в каждой такой книге есть авторский дарственный автограф - обращение к тому, кому эта книга дарится. Естественно было бы предположить, что книги о музыке будут адресованы только В.Дж., поскольку ее супруг - не музыкант, а физик-теоретик. Однако, как это ни удивительно, в подавляющем большинстве случаев авторы обращаются к обоим супругам. Причем даже слова благодарности за профессиональную(!) помощь, которые можно увидеть во многих дарственных надписях, тоже адресованы им обоим! И это была именно благодарность Евгению Львовичу за помощь, а не дань вежливости! Между супругами была колоссальная духовная близость, чуткость, общность интересов, неравнодушие к профессиональной жизни друг друга. (Кстати, В.Дж. в одном из своих интервью тоже сказала, что она с некоторых пор больше дружила с физиками, чем с музыкантами-коллегами).

* * *

Их единение было настолько естественным, настолько органичным, что я совершенно не могла смириться с событиями декабря 91-го года. Это было невозможно, противоестественно! Не может быть нарушено единение этих двух людей, не могут они оказаться по разные стороны. Никак не могут!

Пластинка.
Начало декабря 1991 года.
Евгений Львович держался с потрясающим мужеством, взял на себя все организационные моменты... Никогда не забуду, как он продолжал опекать всех, кто приходил в те дни к ним в дом: столько внимания, столько заботы! Это я испытала и на себе.
Узнав, что Валентины Джозефовны не стало, приехала к Евгению Львовичу, чтобы предложить какую-то помощь, может быть, просто помолчать рядом.
Он лежал на диване в своем кабинете (болело сердце), но передал, чтобы я прошла к нему. Горестно, но, как всегда, очень обстоятельно рассказал о событиях последних дней, и потом, даже в такой момент(!), нашел в себе силы поинтересоваться (как всегда, заботливо и с самым неподдельным интересом): "Светочка, а как Вы? Что у Вас происходит?" Хотя, казалось бы, ну какая разница, что происходит у меня, тогда совсем еще девчонки, когда у самого Евгения Львовича случилось такóе событие?!

А спустя несколько минут произошло чудо, ради которого я и вспоминаю этот визит.
На всякий случай я взяла с собой маленький подарок, который некоторое время назад приготовила для них обоих.
Дело в том, что осенью 1991 года как-то в магазине мне попалась пластинка с записью молодого Менухина, который приехал с концертом в Россию сразу после окончания войны, в конце 1945 года (серия пластинок, кажется, называлась: "Исторические концерты"). И когда я дома послушала ее, то сразу же опять помчалась в "Мелодию" на Калининском проспекте: тогда хорошие пластинки расходились очень быстро, и надо было успеть купить еще несколько штук для друзей, в том числе и для В.Дж. и Е.Л.. Какая в зале была атмосфера!.. Каково было людям, измученным войной, слушать прекрасную музыку в удивительном исполнении!.. Какой шквал аплодисментов, сколько восторга обрушивалось на исполнителей! И какое счастье, что этот концерт записывался! Мне очень захотелось подарить эту запись Валентине Джозефовне и Евгению Львовичу, прошедшим войну и прекрасно помнившим и события, и атмосферу того времени. Зная их, я была уверена, что пластинка не оставит их равнодушными. И вот подарок всё ждал своего часа, а нам никак не удавалось согласовать время для визита.
Не представляла, что придется преподнести его в такие дни. И тем более не могла предположить, что дело примет столь неожиданный оборот!
И вот 9-го (или 10-го) декабря (в прощальные дни) еду к Евгению Львовичу. И, хотя со стороны это может показаться, мягко говоря, экстравагантным в силу своей, казалось бы, неуместности, однако всё-таки решаю взять пластинку с собой, а там уж действовать по ситуации. Для меня это было в достаточной мере естественным решением. Дело в том, что Валентина Джозефовна и Евгений Львович очень часто слушали музыку вместе. Музыка была неотъемлемой частью их жизни (а не только профессиональным интересом В.Дж.: это был и постоянный источник общей радости, и пища для размышлений, обсуждений. Если музыка и дальше будет приходить в этот дом, не перестанет звучать там, думала я, то она опять будет объединять Евгения Львовича и Валентину Джозефовну, и они будут оставаться вместе, хоть и иначе, чем прежде.
И вот момент представился, я решилась достать из пакета пластинку и несколько запинаясь, начала:
- Евгений Львович, у меня тут пластинка… Мне так хотелось подарить её Вам обоим…
Евгений Львович взял пластинку в руки, и вдруг воскликнул:
- Надо же!.. Это, кажется, тот самый концерт, на котором была Валентина Джозефовна!

Им тогда очень хотелось послушать тот концерт. Но чтобы купить билеты, надо было дежурить всю ночь у Большого зала консерватории, так много было желающих послушать Иегуди Менухина, гениального земляка, в детстве увезенного из России, который впервые после многих лет эмиграции приехал с концертом на родину! А для Валентины Джозефовны он был еще и соучеником по Джульярдской музыкальной школе. Был очень сильный мороз, и Евгений Львович, простояв ночь на улице и купив два билета, слег с простудой. На концерт он уже не смог пойти, и Валентина Джозефовна взяла с собой подругу. С концерта она вернулась домой совершенно счастливая!..
И когда Евгений Львович рассказывал мне эту историю с концертом, лицо его, вопреки всему трагизму последних событий, озарялось светом того дня. А я пораженно слушала его и думала, какие же силы руководили мною, когда я брала с собой эту пластинку в такой день?! Ведь случилось чудо, совершенно не ожидаемое и невероятное! Не успев уйти, Валентина Джозефовна опять вернулась, и этот миг, несмотря на слезы, был так светел!

***

Увы, редко я могу буквально запомнить выражения, в каких звучал диалог или рассказ, часто не могу точно припомнить даты, поэтому в большинстве случаев воспроизвожу ситуацию лишь близко к тексту. Мне самой очень жаль, что так, поскольку речь Валентины Джозефовны и Евгения Львовича настолько неординарна, остроумна, выражения зачастую настолько неожиданны и оригинальны, что мне до слез обидно за свою беспамятность. Всегда хотелось как можно больше запомнить. Так много было интересного, что буквально после каждого визита, возвращаясь домой, я быстрее-быстрее хоть что-то фиксировала в дневнике, пока рассказы и фразы звучали в голове в неискаженном или малоискаженном виде (страшное невезение, но именно сейчас, когда я пишу о Валентине Джозефовне, тот дневник мне недоступен).
И я не уставала поражаться тому, как точна и как бесконечна память Валентины Джозефовны и Евгения Львовича. Надо сказать, что рассказы о прошлых событиях и людях звучали в доме постоянно. И это давало счастливую и редкую возможность непосредственно ощущать атмосферу и аромат отдаленных времен, совсем иных, чем мое время. И трудно передать словами всю мою благодарность судьбе за это чудо!
Всякий раз, когда мы садились за обеденный стол (одно время я помогала им по хозяйству), для Валентины Джозефовны и Евгения Львовича это было поводом для интереснейших рассказов о событиях, свидетелями которым они были…
Однажды, после очередного рассказанного Евгением Львовичем сюжета и моих ахов по поводу его необыкновенной памяти, он сказал:
- Да ну, что Вы, Светочка! Вот у Валентины Джозефовны действительно память! Валентина Джозефовна может, например, рассказать о любом(!) дне любого(!) года!!..
- Ну что ты, Женёк!! Это раньше у меня была хорошая память… А сейчас-то я уже почти ничего не помню!!..
- Ну, Валенька! Ну, расскажи…
- Не буду! Не буду!!
- Ну что, например, было…
- Ну нет, Женёк!! Не буду! Я ничего не помню!…
- … что было 19 мая 1961 года?
(А разговор наш шел почти 30 лет спустя!).
- Нет, нет, Женек, не буду говорить!! Не помню! (И дальше - без паузы!) В 61-м году я, кстати, работала над … (В.Дж. назвала книгу или статью, увы, не помню, что именно).. Да! А ты тогда, я помню, работал над тем-то (опять назвала точно), и как раз поехал в командировку по этому поводу. Поэтому я уехала на дачу, то-то (…) надо было срочно дописывать. Стояла как раз очень хорошая погода! (?!!) А Танюша оставалась в Москве с тем-то (имя домработницы), чтобы я могла поработать.
- Ну, вот! Видишь, Валенька! А ты говорила: "Не помню"! Светочка! В.Дж. всё помнит!!

***

Валентина Джозефовна всегда была величественным, царственным человеком, но царственность эта никогда не была сопряжена с высокомерием, с ощущением своего превосходства над другими. Наоборот, она всегда была теплым, искренним, радостным человеком, и о царственности совершенно не думалось. (Именно поэтому, видимо, все величие В.Дж. в полной мере я вдруг осознала лишь после ее ухода, работая с архивом и вглядываясь в ее лицо на фотографиях, сделанных в разное время).

Очень показательно отношение к домработницам, которые всегда были в доме, - открытое, доброе, и настолько уважительное, что со стороны могло показаться, что это еще один член семьи.
Причем убедиться в этом я могла и на собственном опыте (некоторое время с радостью помогала В.Дж. и Е.Л. в подобном качестве. Мама была в ужасе и всё повторяла, какой это страшный позор для них, людей с высшим образованием и "красными" дипломами, что их дочь, проучившись 20(!) лет музыке (школа, училище, ВУЗ - и все с красными дипломами), стала после этого «домработницей»! И я никак не могла объяснить, что в данном случае это не позор, а, наоборот, большая честь - взять на себя хоть маленькую часть бытовых хлопот, чтобы освободить время для творчества двум этим великим старцам. Что не унижение, а честь - общаться с ними, испытывая на себе их любовь. Что это не «лишение», а подарок, немыслимый подарок судьбы - оказаться рядом, постоянно бывать в доме (какая разница, в каком качестве!), слушать, впитывать, учиться! (Кстати, просто гостем 2-3 раза в неделю не придешь! Боюсь даже представить, насколько меньше я прикоснулась бы к этому дому, этому чуду, бывая там крайне редко и всего лишь гостем!) Но мама статус мой считала унизительным, а вот Е.Л. и В.Дж. (выросшая и воспитанная в демократической Америке) всегда в корне иначе относились к этому. И полностью исключали неуважение, высокомерие. При этом, наоборот, они проявляли всяческую заботу, дарили всегда самое искреннее, самое теплое отношение и интерес буквально ко всему, чем я жила и что меня волновало.
Ну, а поскольку В.Д. была еще и моей "педагогической бабушкой" (ее ученик Виктор Кельманович Фрадкин преподавал нам гармонию в Гнесинском институте; именно он направил нас, нескольких своих учениц, в дом В.Дж.) и профессия у нас с В.Дж., соответственно, была одна и та же, то В.Дж. постоянно интересовалась также, чем я занимаюсь, как идет дипломная работа, спрашивала: "Светочка, Вы знаете, как пишутся заявки в издательство на издание книги? - Я Вас обязательно научу!"……

…………

В.Дж. и Е.Л. всегда в моем сердце. Удивительные они! Редчайшие!

[Lucia]

cdr_999, большое Вам спасибо!

[Ge.org]

Спасибо, cdr_999!

[cdr_999]

Кстати, запись концерта 1945 года есть на торренте.

Спасибо всем за добрые слова. Понимаю, что написано коряво, но путь хоть так будет. Главное - помнить об этих людях.

Надеюсь, позже смогу выложить фрагменты аудио-интервью В.Дж. Слушать ее очень интересно.

[NbP]

Откуда можно скачать книгу В.Конен "Рождение джаза" - в обмен на другую книгу ? Никогда не было возможности купить книгу...
Пожалуйста!