Этюды Скрябина (Сравните Исполнения 10, или Поиски философского камня)

[Henry]

Дина, Maks, поверьте старому гусару, я вас обеих люблю больше, чем один Барго всех вместе взятых! Вы ему не верьте, он вообще бабник!!!

[Барго]

Александров вот остался недоволен,(исполнением Рахманинова произведений Скрябина-Б )как и все скрябинисты тех лет – а что же публика ?

А Вы не могли бы мне популярно объяснить, кто такой Александров, которому не понравился Рахманинов? Какое он занимает положение в иерархии зарубежных и русских композиторов с точки зрения значимости своей музыки, если не принимать во внимание его крайне слабую Сонату для фортепиано, которую никто не играет, а также передачу своего композиторского гения родному сыну, - главному военному дирижеру Ансамбля песни и пляски под управлением себя?

[Forward]

А Вы не могли бы мне популярно объяснить, кто такой Александров

Как только уберут весь мусор из потока - непременно.
Если "популярно", т.е. так, чтобы вы поняли, то Александров интересен как музыкант, получивший профессиональное музыкальное образование в рамках "русской школы". Меня в данном случае меньше всего интересует его композиторское творчество, о котором я даже не заикался - мне интересен его взгляд профессионала, восторженного и требовательного поклонника творчества и исполнительства Рахманинова, поклонника, гораздо более информированного и образованного, чем какие-либо мелкие "пианистики".
Но позвольте ..... Неужели вам ещё интересно хоть что-то, относящееся к наблюдениям профессиональных музыкантов и даже композиторов за скрябинским исполнительским стилем ?
Вам интересны наблюдения профессионалов - современников Скрябина ?
Ужли ?
Поди ж ты, а я из ваших слов сделал вывод, что ваша "индивидуальность" заменяет вам любую внешнюю информацию.

[Forward]

ну ладно, подождём Хозяина, который "железной метлой" ....
и т.п.

[Сергей]

...при исполнении произведений, стиль которых определяется исторически обусловленным контекстом их появления, следует придерживаться совсем других принципов, нежели выработка "собственного" мнения.

Без иронии, хочу поинтересоваться, где, по-Вашему, пролегает граница между произведениями, стиль которых (см. выше), и произведениями, стиль которых определяется чем-то иным (судя по вышеприведённому отрывку из Вас, таковые тоже существуют)? Спасибо.

[Барго]

Александров интересен как музыкант, получивший профессиональное музыкальное образование в рамках "русской школы". Мне интересен его взгляд профессионала, восторженного и требовательного поклонника творчества и исполнительства Рахманинова, поклонника, гораздо более информированного и образованного, чем какие-либо мелкие "пианистики".Вам интересны наблюдения профессионалов - современников Скрябина ?

А мне вот как-то более интересней и важней мнения о Рахманинове таких "мелких пианистиков" его времени, как Гольденвейзер, Пресман, Гнесина, Метнер. А также "забытых писателешек и поэтишков", как Бунин и Шагинян, которые восторгались исполнением Рахманинова произведений Скрябина.

[regards]

Дорогой Forward,

Идея сравнить "двенадцатые" этюды – изящна и точна, завидую, что пришла не мне.

Wahrlich! brav getroffen!

Абсолютно идентичные проблемы и очевидно, что, по сути, это – разные фиксации некоей одной архетипической структуры – не чисто музыкальной, а некоего сплава музыкальной и чисто пианистической, каким сплавом часто являются найденные Шопеном, Скрябиным и Мессианом и рассыпанные в их произведениях формулы, что в гораздо меньшей степени относится к Рахманинову, пианистическая "пластика" которого, при всей характерности, носит более общий характер. Кстати, в этой странной идее я вижу причину его "непонимания" – можно и без кавычек – чужих стилей, обладающих яркой пианистической спецификой. Там, где такая специфика "размазана", и на первый план выходит чистая музыкальная идея, как во 2 сонате Шопена, Рахманинов может "закрыть" что угодно, а там, где сталкивается с чуждыми ему "формулами", как в этом этюде, он невольно разбивает их, хотя осколки могут обладать большим радиусом поражения.

Читая этот поток, невозможно не вспомнить с улыбкой другую аналогию:

In die Ecke,
Besen! Besen!
Seids gewesen.
Denn als Geister
Ruft euch nur, zu seinem Zwecke,
Erst hervor der alte Meister.

Отсюда же почерпну ссылку на причину, по которой не смогу, как ни хотелось бы, выговориться на обозначенные Вами темы в ближайшее – очень хочу надеяться, недолгое – время:

Ach, da kommt der Meister!
Herr, die Not ist gross!
Die ich rief, die Geister,
Werd ich nun nicht los.

Я как-то перестал ощущать, что эти разговоры хоть кому-то нужны, добивает навязчивое впечатление круговой обороны в одиночку, чувствую, что вообще перестаю чувствовать людей, - разомкнулся какой-то контакт. Не могу отделаться от ощущения, что сам вызываю каких-то призрачных духов, и сам же не могу от них избавиться, отстреливаюсь от теней, - diese Geister werde ich nun nicht los, - вынуждая посторонних людей наблюдать эту странную картину.

Хочу заснуть на пару недель или лет и надеюсь, проснувшись, увидеть Вас здесь, Meister, в благодушном настроении и окружении восхищённых учениц – учениц Чародея.

P.S. Ученицам в тетрадку: все цитаты – из Der Zauberlehrling Гёте.

[Forward]

А мне вот как-то более интересней и важней мнения о Рахманинове таких "мелких пианистиков" его времени, как Гольденвейзер, Пресман, Гнесина, Метнер. А также "забытых писателешек и поэтишков", как Бунин и Шагинян, которые восторгались исполнением Рахманинова произведений Скрябина.

Ага, и прочих "мальчишков и девчонков".

Говоря о мелких, я имел ввиду вовсе не Гольденвейзера с Пресманом, и вы это ПРЕКРАСНО понимаете.

Что же касается именно ИХ мнения, то надо приводить цитаты, а потом разбираться. Я как-то всё цитаты поближе к теме подыскиваю, а мне опять об абстрактных "восторгах". Да я сам более чем восторженный поклонник Рахманинова – и исполнителя и композитора. Считаю его одним из "великой пятёрки" пианистов – Лист, Рубинштейн, Бузони, Рахманинов, Рихтер.

Речь идёт о стилистическом соответствии конкретного исполнения , а не о чьей-то гениальности "вообще". Гениальность проявляется в частностях и всегда надо разбираться, в каких. Или НЕ проявляется.

А Вы не могли бы мне популярно объяснить, кто такой Александров, которому не понравился Рахманинов? Какое он занимает положение в иерархии зарубежных и русских композиторов с точки зрения значимости своей музыки, если не принимать во внимание его крайне слабую Сонату для фортепиано, которую никто не играет, а также передачу своего композиторского гения родному сыну, - главному военному дирижеру Ансамбля песни и пляски под управлением себя?

Теперь об "Александровых", в которых запутался Барго.

Я, конечно, понимаю: это логично, что Барго не знает истории чужой страны, а только лишь своей собственной, история и судьба которой зато МЕНЯ нимало не интересует, что тоже логично - да я ведь скромно помалкиваю и не суюсь в чужую историю, не так ли ? Тем не менее, если уж он суётся излагать историю МОЕЙ страны, да ещё поучать меня при этом, то вряд ли можно извинить ему незнание того, как вышеупомянутый мной А.Н.Александров соотносится с другими Александровыми.

Полистаем энциклопедию:

АЛЕКСАНДРОВ Анатолий Николаевич (1888-1982) -русский композитор, народный артист СССР (1971). Опера "Бэла" (1945), 14 сонат для фортепиано, струнные квартеты, вокальная сюита "Верность" (1950), романсы. Профессор Московской консерватории (с 1926). Государственная премия СССР (1951).

АЛЕКСАНДРОВ Александр Васильевич (1883-1946) -русский композитор и хоровой дирижер, народный артист СССР (1937), генерал-майор (1943). Организатор (192 и художественный руководитель Ансамбля песни и пляски Советской Армии. Автор Гимна СССР и песни "Священная война" (1941). Государственная премия СССР (1942, 1946).

АЛЕКСАНДРОВ Борис Александрович (1905-94) - русский композитор и хоровой дирижер, народный артист СССР (195, Герой Социалистического Труда (1975), генерал-майор (1973). Сын А. В. Александрова. В 1946-86 художественный руководитель Ансамбля песни и пляски Советской Армии. Среди сочинений - балет "Левша" (1954), оперетта "Свадьба в Малиновке" (1937). Ленинская премия (197, Государственная премия СССР (1950).

Так что, мой юный друг Барго, вот "популярное" изложение того, кто такой А.Н.Александров, рассказ которого я привёл.
Уточнение, "кто кого родил", так сказать.

Опять вы проврались и я с удовольствием надаю вам щелчков.

Вот чего всегда недоставало пианистам, так это эрудиции и незашоренности.

Пианисты убивают свою жизнь на то, чтобы "сыграть поудобнее", а остальное их мало интересует.

"Об" чём и речь.

[Forward]

Идея сравнить "двенадцатые" этюды – изящна и точна, завидую, что пришла не мне.

Дарю )

Абсолютно идентичные проблемы и очевидно, что, по сути, это – разные фиксации некоей одной архетипической структуры – не чисто музыкальной, а некоего сплава музыкальной и чисто пианистической,

Я рад, что вы тоже это видите.

Я как-то перестал ощущать, что эти разговоры хоть кому-то нужны, добивает навязчивое впечатление круговой обороны в одиночку, чувствую, что вообще перестаю чувствовать людей, - разомкнулся какой-то контакт. Не могу отделаться от ощущения, что сам вызываю каких-то призрачных духов, и сам же не могу от них избавиться, отстреливаюсь от теней, - diese Geister werde ich nun nicht los, - вынуждая посторонних людей наблюдать эту странную картину.

Вы почти идеально воспроизвели моё собственное "мироощущение" )
Я тоже часто думаю, кому это всё нужно ?
И зачем вообще работает голова ? )

приношу извинения, что спутала Вас с другим.

По этому поводу мне вспомнился древний анекдот:

Человек сидит на корточках и что-то пишет на пенёчке - ну вылитый Ленин. К нему подходят пролетарии и говорят:
- Товарищ, вы так на Ленина похожи, вы б хоть бородку сбрили, а то неудобно получается, понимаешь.
- Боёдку сбиить недолго, а куда мысли девать, мысли ???
)

И вообще, уважаемая, неужели вам так важно ассоциировать некие идеи и неким ником ?

Это мне другой анекдот напоминает:
Дама останавливает такси.
- Это такси ?
- Да.
- А почему у вас на борту нету шашечек ?
- Мадам, вам нужны шашечки или вам надо ехать ?
)

Вот, дорогая Макс, "Вам нужны шашечки или вам надо ехать ?"

[Forward]

Ну что ж, поскольку речь зашла об авторитетах, давайте ещё послушаем "свидетелей".

Ещё пару гвоздиков в студию.

Слово Г.М.Когану.




Г.М.Коган.
Скрябин.


...И светлый Эльф, созвучностей король,

Ваял из звуков тонкие камеи...

...Так Скрябина я видел за роялью.



К. Д. Бальмонт. Эльф



В марте 1915 года, за месяц с небольшим до своей преждевременной смерти, Скрябин дал в Киеве два концерта — как всегда, из собственных произведений. Я в то время был учеником Киевской консерватории и о Скрябине имел довольно смутное представление как о некоем композиторе-новаторе, сочинения которого резко отличаются от всей той музыки, к которой мы привыкли. Я знал о существовании среди музыкантов круга «скрябинистов»— восторженных поклонников композитора, в числе которых имелись и ученики местной консерватории, но я к этому кругу не принадлежал и относился к нему несколько настороженно, тяготея скорее к «противоположной» группировке— к «рахманистам».

Скрябин в те годы не пользовался ни как композитор, ни как пианист такой ШИРОКОЙ популярностью, как, скажем, Рахманинов или Гофман. Поэтому получить билет на его концерты в Киеве было нетрудно. На первом концерте я не был, но был на втором, которому суждено было стать последним в Киеве и одним из последних выступлений автора «Экстаза».

Концерт этот состоялся в понедельник 9 марта в зале Купеческого собрания, где обычно происходили в Киеве все «большие» концерты — Рахманинова, Гофмана, Казальса, Изаи и других знаменитостей. У меня сохранилась программа этого концерта и входной билет на него (стоимостью 1 р. 60 коп.). Программа концерта, как тогда было принято, состояла не из двух, как сейчас, а из трех отделений. В первом исполнялись этюд cis-moll из ор. 2, вальс ор. 1, несколько прелюдий из ор. 16, 17 и 20, мазурка ор. 3 № 10 и этюд cis-moll op. 42 № 5; остальную часть программы составили Третья соната, поэма H-dur, «Маска», «Альбомный листок» Fis-dur, «Мрачное пламя», прелюдия ор.74 № 2, «Странность», две мазурки из ор. 40 и Девятая соната.

Бывший зал киевского Купеческого собрания (ныне — Колонный зал Киевской филармонии) — это как бы уменьшенная копия ленинградского большого зала филармонии и московского Колонного зала Дома союзов. Народу на второй скрябинский концерт собралось не очень много, так что мне, чей билет давал лишь право стоять в проходах зала, удалось сесть на одно из свободных мест в близких к эстраде рядах.

На эстраду вышел невысокий, худощавый человек с небольшой бородкой и откинутой назад головой. Внешностью и осанкой он несколько напоминал мне поэта Бальмонта (незадолго перед тем выступавшего в Киеве с лекцией), только манерам Скрябина было присуще изящество, некий, что ли, «аристократизм», которого у Бальмонта не было вовсе. Скрябин, как мне показалось, был настроен как-то нервозно; может быть, это ему вообще было свойственно при публичных выступлениях, а может быть, он чувствовал настороженность, недостаточное расположение к нему значительной части слушателей. Во всяком случае, в нем совершенно не было той «апломбной» уверенности, какую мы привыкли встречать у приезжавших на гастроли знаменитостей. И игра его была совсем другой, чем у всех прочих пианистов, которых мне довелось до тех пор слышать. Сидел он за роялем прямо, не наклоняясь к нему, а, наоборот, как бы несколько откидывая голову назад. Мощи в звуке, виртуозной бравуры, которой по традиции должен был «ослепить» знаменитый концертант, не было вовсе; не было и большого тона в кантилене. Рояль звучал ласково, безударно, звуки как-то «порхали», взлетали какими-то гирляндами. Девятая соната излучала нерояльные вовсе тембры, не ассоциировавшиеся ни с каким вообще знакомым музыкальным инструментом, полыхала мрачным огнем. Но, пожалуй, особенно выделилось, более всего запомнилось исполнение «Странности» (как буквально, но неудачно, неадекватно принято переводить французское название пьесы— «Etrangete»). Когда эта маленькая поэма пролетела над клавишами, показалось, словно странная, невиданной расцветки бабочка взвилась над залом и, прочертив в воздухе несколько причудливых узоров, исчезла где-то в пространстве. Это исполнение очаровало всех, покорило даже ту часть публики, которая с недоумевающим холодком принимала остальные номера программы. Тут дружно захлопали не только «скрябинисты» — весь зал устроил Скрябину горячую овацию.

По окончании концерта Скрябин несколько раз играл «на бис», что именно —не помню. Я слушал эти бисы, стоя у эстрады, и после первого из них подошел к сошедшему с эстрады композитору спросить, как называется сыгранное им небольшое произведение. Эстраду от артистической в зале Купеческого собрания отделяет проход с краю зала. Скрябин, не отвечая мне, не шел, а буквально летел по этому проходу (такую «летящую» походку я позже наблюдал у Нейгауза). Я шел рядом с ним, еле за ним поспевая, но он не обращал на меня никакого внимания, даже, по-моему, не замечал меня, не видел, что кто-то идет с ним рядом; он как будто находился не здесь, а где-то в другом месте, еще не «спустился на землю». Так он долетел до артистической, влетел в нее, и я в растерянности остался перед закрывшейся дверью. Но не успел я отойти от нее, как дверь снова раскрылась, из нее высунулся Скрябин (до которого, видимо, только сейчас «дошел» мой вопрос) и сказал мне: «Э-э, прелюд» (с французским прононсом: «prelude»). Какой именно прелюд, он не сказал. И дверь закрылась.

Прослушанный концерт оставил во мне большой след. «Скрябинистом» я так и не стал, остался «рахманистом», но на некоторое время увлекся скрябинской музыкой, накупил и переиграл много его сочинений и в течение нескольких лет играл в концертах ряд его произведений раннего периода (позже они почти все, за исключением двух-трех, выпали из моего концертного репертуара). «Подтолкнуло» меня тогда к Скрябину и громадное впечатление, произведенное последовавшей вскоре неожиданной кончиной композитора. До сих пор у меня перед глазами, как врезанные, стоят два лаконичных телеграфных сообщения из Москвы, напечатанные одно за другим в газете «Киевская мысль»: первое — «Скончался композитор А. Н. Скрябин»; второе — «Смерть А. Н. Скрябина последовала от прыщика на губе. Болезнь протекала молниеносно и закончилась заражением крови».

При жизни Скрябина его произведения сравнительно редко появлялись в концертных программах других пианистов. После его смерти количество исполнителей его сочинений сразу резко увеличилось. Даже Рахманинов, много лет не игравший в сольных концертах ничьих произведений, кроме собственных, дал в ряде городов, в том числе и в Киеве, целый клавирабенд из произведений Скрябина. Но, как я уже говорил, его интерпретация, замечательная во многих отношениях и прежде всего в смысле чисто пианистических качеств, была очень уж далека от духа скрябинской музыки. Много играл Скрябина молодой тогда Боровский, но его исполнение сильно огрубляло тонкую, нервную поэзию этой музыки. Убедительнее передавал ее томления и порывы очень талантливый ученик Блуменфельда Александр Дубянский, к сожалению, вскоре ушедший из жизни.

Из слышанных мною впоследствии интерпретатором скрябинских произведений ближе всего к исполнительской манере композитора стоял, по-моему, Фейнберг. Несколько иной, но тоже очень близкой к одухотворенной игре самого композитора, была игра Г. Нейгауза. Что же касается такого признанного скрябиниста, как Софроницкий, то его интерпретация, по-моему, мало походила на авторскую — она была, при всей вдохновенности, более «конкретной» что ли, более материальной, «земной». Этим я ни в коей мере не хочу умалить ее достоинств, сказать, что она была плохой, «неверной». Я считаю, что хорошее, значительное музыкальное произведение допускает, «вмещает» возможность разных исполнительских истолкований, в том числе и не совпадающих с авторским. Интерпретация Софроницкого была, несомненно, правомерной, художественно убедительной; она была не «хуже» авторской, но она была иной.

Исполнение же самого Скрябина осталось в моей памяти, как удивительно своеобразное и неповторимое явление в мире пианизма. Впрочем, что из прекрасного повторимо ?