"Царская невеста" в Новой Опере

[Ingrata Donna]

Впечатления от премьеры «Царской невесты» в Новой Опере, в постановке Юрия Грымова (23.01.2005). И, если не ошибаюсь, одна из первых не унаследованных, а самостоятельно сделанных дирижерских работ Феликса Коробова.

Значит так. Посреди сцены – конструкция-клетка из деревянных реек с шаткими металлическими лесенками и площадками внутри, похожая по форме на гигантские песочные часы, наполовину закопанные в землю. От этой конструкции в разные стороны тянутся мостки к кулисам, по которым иногда прогуливается хор. Других декораций нету. Внутри этой клетки, между прочим, обитает Бомелий со своей адской кухней. Там периодически валит дым, так что жалко певцов: как они поют-то в этом дыму. Бомелий, несмотря на то, что одет во вполне партикулярный костюмчик XVI века (серый длинный кафтан), представляет собой нечто вроде доктора Моро. Т.к. у него целый штат получеловеков-полупресмыкающихся, ползающих внутри клетки, одетых в лохмотья и корчащихся как звери. То ли духи, то ли нечисть мелкая… Сам Бомелий все время согнут пополам в сильнейшем радикулите. Другие костюмы: дамы в разноцветных ярких балахонах со стразами, в повязках с побрякушками на лбу, Любаша в шапочке с кошачьими ушами. Опричники в черных рясах и красных кушаках. На головах лысые парики – вроде как скинхеды. А иногда они в белых балахонах с остроконечными капюшонами – вроде как ку-клус-клановцы, что ли, или иезуиты. Идея такая, вроде, что это вечная во все исторические периоды мрачная сила, что ли…Черт его знает. Лыков частью одет как опричник, а другой частью – в белой рубахе до колен, мученик, наверное. Кстати, периодически нарочито спотыкается, шатается, хватается за сердце и чуть не падает носом в землю, так я и не поняла, что это было – то ли вечно пьян, то ли убогий, то ли на колчаковских фронтах ранен. Герои время от времени ходят то по мосткам, то внутри конструкции, а все свои главные арии поют, стоя столбом на авансцене, руки по швам.

Начинается все… ага, с увертюры, щас. Фигушки вам, XXI век на дворе. Начинается все с хора а капелла. Вроде как в одной из редакций Римского-Корсакова этот хор присутствует. Впрочем, не знаю. Тут, кстати, случилась прелестная накладка. При ярком свете в зале и на сцене, под звук колокола выходят люди в белом, с остроконечными капюшонами, с электрическими свечками в руках. Все главные герои по очереди проходят вдоль вереницы хора, выстроившегося вдоль кулисы, каждый берет свечку у хориста, потом крестится двуперстием и кланяется в пояс в зал. Спели хор, выползает на мостки Грязной, «С ума нейдет красавица!!!». После первой фразы занавес закрывается, пауза в полминуты и по громкой связи на весь зал слышится женский истошный голос: «Все построились на начало, еще разочек на начало, быстренько!». Еще пауза, тот же голос сообщает: «Уважаемый зрители, в связи с техническими проблемами… э-э.. со светом… в общем, ну… 5 минут перерыв!» В зале хохот, аплодисменты и реплики: «Увертюру-то сыграйте!». Прошло 5 минут, свет погас, занавес открылся. Хор, дубль два. То же самое, только во тьме.

А увертюра-то где? А из увертюры сделали вставной номер. После того, как Любаша отпела свою песенку и опричники разошлись с пира, и началась как раз собственно увертюра, и под нее – пляски и катания на коньках (парочка статистов на фигурных коньках с белыми ботинками, в которых завоевывали золотые медали Роднина и Зайцев, робко посуетилась на белом пятачке на авансцене). Вроде как народное гуляние. При этом меня дико умилила надпись в программке: «ТАНЦЕВАЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ ИСПОЛНЯЮТ АРТИСТЫ ХОРА». В глубине памяти шевелилось какое-то вспоминание, что где-то что-то похожее уже было… Потом вспомнила. Гениальный фильм Элема Климова «Спорт, спорт, спорт». Одна из «вставных новелл»: массажист дядя Володя, утешая избитого боксера с лиловым фингалом, рассказывает душераздирающую историю. «Дело было еще при проклятом царизме, там сходилися-собиралися удалые бойцы московские на Москву-реку, на кулачный бой…», - и показывают (в фильме) гуляние на Москве-реке времен Ивана Грозного, катание на коньках, и все это как раз под эту самую увертюру (а Кирибеевича, кстати, там молодой Михалков играл). Мляу, это что, такая глубокая-преглубокая аллюзия, или Грымов не знает этого фильма? Ну ладно, но, во всяком случае, для меня это была одна из катастроф спектакля. Увертюра, она дает такую перспективу всему действию, «заводит», ну, и потом, там же лейтмотивы… И делать из нее концертный танцевальный номер внутри спектакля, а ла ансамбль Моисеева (с существенной поправкой, что пляшут артисты хора!) - ой, не люблю пафосных слов типа «кощунство», но в общем что-то типа того…

Еще одним, на мой взгляд, совершенно фатальным режиссерским промахом было то, что вся сцена безумия Марфы происходит на пустой сцене. Т.е. там стоит страдающий Грязной, и больше никого. Хор вбегает на сцену, чтобы спеть свои реплики, и тут же убегает обратно. Получается что-то типа сомнамбулизма Леди Макбет, в общем, совсем не то. Это сложно определить. Но получается совсем не страшно. Гораздо страшнее, когда целая толпа, опричники, слуги, родные, и все стоят, и она никого не видит, и все молчат, молчат ведь!!! И гораздо труднее, но и гораздо талантливее показать эту звенящую тишину толпы вокруг Марфы, это «народ безмолвствует». А до этого, когда Марфу объявили царицей, было, значит, так: принесли черевички для царицы (белые такие сапожки со стразами), поставили на авансцену, и все их целовали. А потом, когда Грязной сказал, что Лыкова «казнил», Марфа завизжала, приподняла белую рубаху (одно плечико обнажено, у сопраны фигура красивая), и эти сапожки у нее на ногах, и все наполовину красные. И потом вышли на сцену хористы в белых балахонах, заляпанных красной краской, с белыми мешками на головах и веревками на шеях. А в самом конце бедняга Грязной пел «Страдалица невинная прости» над трупом Любаши. Совсем забылся, хорошо Марфа его за плечо тронула, он там горем упивается: «За каждый вздох твой… Марфа!! (типа, «о, кого я вижу! Ах ну да, и ты тут ведь еще!…»). А потом на Марфу налезли (другого слова не подберу) бомелиевские получеловеки-полупресмыкающиеся, стали ее хватать, ползая вокруг нее и прижимая к доскам сцены, и она там утонула в этих ползающих телах. В общем, во всем виноваты немцы.

То, что происходило в оркестровой яме, мне описать очень сложно. С какого-то момента я с интересом стала наблюдать за Коробовым и увидела, что он практически нигде не дает вступлений певцам. Ну вот не дает, и все, не указывает. Как будто нету их. Впрочем, и они на него не особо смотрели. Расползались с оркестром, вообще-то, все, кто-то больше, кто-то меньше. В оркестре царила невразумительная каша с редкими взвизгами то одной, то другой группы инструментов, что должно было демонстрировать вдохновенную динамику. Размазано как кисель было все, что поддается размазыванию и даже все, что ему не поддается. Грязной: «Ведь любовь все та же тетива на лу-у-у-ке..». Виолончели: «Мяу-млюююяаау, хррррр, у-у-у-у-!!!». Грязной, с укоризной посмотрев в оркестр и в синкопу с ним: «Порвалась она, узлом ее не свяжешь». Ох не свяжешь. И не только любовь. Вот еще оркестровую фактуру, например… Слова «тряпка» и «слизняк» применительно к дирижеру просто сами лезли в голову, безотносительно к субъективности подобных высказываний. Он (Коробов) с потугами на какие-то оркестровые красоты представлялся мне хозяином старой аристократической квартиры, где рушатся потолки, проваливаются полы, трескаются стены, а он, в упоении от обладания элитарным жильем ставит в ванной унитаз с инкрустацией и золотой арматурой…


Уф, теперь надо написать про то, как пели. Начну с самого ужасного, что ли. Это Маргарита Некрасова - Любаша. Ну ладно, черт с ней, с актерской игрой и пресловутым «пластическим рисунком роли» (кто представляет себе размеры певицы, деликатно не будет на этом заострять внимание), но я просто не верю, что она так поет всегда. Это невозможно. Лезли в голову разные неприличные мысли о не вовремя начавшихся критических днях (ну, что делать, если ТВ-реклама нас приучила воспринимать это как само собой разумеющуюся норму), или, может быть, просто певица простудилась, подхватила бронхит, трахеит, ларингит, тахикардию, гипертонию, расстройство желудка (нужное подчеркнуть). Словом, ее вокал пребывал за гранью добра и зла, и анализировать его просто нет никакого смысла – это было попросту непрофессионально, безголосо и вообще ОТВРАТИТЕЛЬНО.

Марфа (Марина Жукова) – ничего так провела сцену сумасшествия и очень постно и серо все остальное. Вообще все, что происходило с певцами в тот вечер, напоминало экзамен по сольфеджио. Совершенно не было куражу, театра, премьеры, все вяловато отрабатывали роли, наспех выученные. У Жуковой приятный голосок, слишком «белый», правда. Но вообще у меня сложилось впечатление, что почти у всех певцов, как это говорят, хороший потенциал. Им бы режиссера с дирижером соответствующих – пожалуй, и запели бы!!! Больше других мне понравился Грязной (Сергей Шеремет). И голос красивый, пел чисто, и – о щастье! – дикция в порядке, и собой хорош. Очень эффектно свалился навзничь в обмороке, когда объявили, что Марфу выбрали в жены Грозному. Темперамента, правда, не хватает, опять – сольфеджио вместо роли. Где, ну где, спрашивается, разница между речитативами и кантиленой? Но он единственный, кто ПОЧТИ не разъезжался с оркестром! Хотя все время пел чуть впереди него, и правильно делал! Ах, если бы Коробов внял его темпам! Нет, не внял… Приятно также прозвучал Владимир Кудашев (Собакин), который еще, вдобавок, пытался создать этот самый «пластический рисунок роли». Об остальных просто не хочется.

В антракте я изучала буклет с синопсисом и краткими репликами от создателей спектакля. Феликс Коробов: «Приступал к постановке… с душевным трепетом… невозможность чистой любви и жизни героев в таком государстве… За основу мы взяли судьбу Любаши и Грязного, и Марфы – наивной, чистой, простой, но одновременно возвышенной». Слава Богу, подумала я, вообразив, что бы было, если бы за основу спектакля взяли судьбу Василия Собакина, Бомелия и Дуняши (также одновременно чистой и возвышенной, а что? Кто скажет, что это не так?). Если бы за основу музыки взяли еще Римского-Корсакова…

[flo]

Спасибо за подробный отзыв. как раз было интересно, как прошло.


Феликс, а Вы что скажете?

[avchep]

Там периодически валит дым, так что жалко певцов: как они поют-то в этом дыму.

Не убивайтесь так, прошу Вас - это совершенно безвредная технология.

[MAks]

Вопрос к Ingrata Donna:

Вы не были в КЗЧ на поставке "Пиковой дамы" Мариинского театра в ноябре?

[pochetta]

по существу дела мало что могу сказать, т.к. на спектакле не присутствовала, но:
1. в Новой Опере хор ВСЕГДА исполняет танцевальные номера, в любой опере, так что Грымов тут ни при чем.
2. что два раза начинали - это просто накладка, которая случается раз в двадцать лет (в зале свет не погас)
3. что касается перестановки номеров, увертюры в середине и т.д. - я так поняла, что Феликс добросовестно исполнил задумки покойного Е.В. Колобова, за что ему вообще-то надо воздать честь, потому что это порядочно. А все вопросы - теперь уже туда, откуда нет ответа...
4. и театр, и присутствовавшая на "семейной" премьере публика как раз очень хорошо отзывались о Любаше, а именно об ее ПЕНИИ... может быть, на следующий день что-то не сложилось...

ни на что не претендую ни в коем случае - хочется просто кое-что прояснить.

[Ingrata Donna]

Вопрос к Ingrata Donna:

Вы не были в КЗЧ на поставке "Пиковой дамы" Мариинского театра в ноябре?

Увы

в Новой Опере хор ВСЕГДА исполняет танцевальные номера, в любой опере

Да ради Бога. А пусть еще в театре Станиславского и Немировича-Данченко кордебалет будет петь. Я тоже не возражаю.

и присутствовавшая на "семейной" премьере публика

Семейная премьера... Все свои. Кто же ругать будет?

[pochetta]

Да ради Бога. А пусть еще в театре Станиславского и Немировича-Данченко кордебалет будет петь. Я тоже не возражаю.

да мне тоже это странно... так же как и многим. Все, что я хотела сказать - что это никакая не аллюзия.

А кто ругать будет...
ну вот Вы, например
на семейной тоже ругателей было будь здоров.
Кстати, одна из "семейных" претензий:
в программке указаны все: зав. библиотекой, концертмейстеры (десять фамилий), костюмеры, по-моему, - в общем, все, кроме СОЛИСТОВ оркестра. Почему?
это тоже одна из странных традиций театра (этого)

[flo]

ГОСПОДА, Я НА ПРЕМЬЕРЕ НЕ БЫЛА. НО ВОТ РЕЦЕНЗИЯ ИЗ СЕГОДНЯШНЕГО Ъ. СУДЯ ПО ВСЕМУ, СЕРГЕЙ ХОДНЕВ СОВЕРШЕННО СОГЛАСЕН С УВАЖАЕМОЙ ИНГРАТОЙ ДОННОЙ.--------------------------------------------------------------------------.
Не царская эта дева
// Юрий Грымов поставил Римского-Корсакова
премьера опера В театре "Новая опера" состоялась первая премьера этого сезона, еще задолго до первого спектакля обросшая флером легкой и ненавязчивой скандальности. Кроваво-мелодраматическую оперу Римского-Корсакова поставил известный клипмейкер Юрий Грымов. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Основатель театра Евгений Колобов к "Царской невесте" относился, как известно, с почти мистическим обожанием и даже дочь свою назвал в честь неудавшейся супруги грозного царя – Марфой. И это именно он, обдумывая будущую постановку, решил привлечь к ней в качестве режиссера Юрия Грымова. Проект, таким образом, явно не вчера зародился, но, осуществившись, знаменательно попал в полосу других постановок все той же оперы Римского-Корсакова. Как говорят англичане, "when it rains, it pours" – если дождь, так уж сразу ливень: в Москве есть недавняя "Царская невеста" Центра Галины Вишневской в постановке Ивана Поповски, а в Мариинском театре – совсем свежая, новогодняя постановка Юрия Александрова.
Но зато в "Новой опере" должен был кудесничать Юрий Грымов. И это было многообещающе. Согласитесь, было что предвкушать на досуге. Ведь как свежо и задорно смотрелась бы "Царская невеста", решенная в клиповой эстетике поздних 1990-х, а особенно в духе видеоролика к песне, скажем, Алсу или Филиппа Киркорова. С плюшевыми драпировками, раззолоченными красотами из папье-маше, развевающимися волосами соблазнительных солисток, изящными штрихами садомазо и, скажем, балетом "Тодес", зажигательно пляшущим что-то латинское под хор "Как за реченькой". Шутки шутками, но вот возьмите предыдущую реальную работу господина Грымова для оперного театра, не режиссерскую, правда,– разработанный им новый фирменный стиль Большого. Ведь там, в этой старательно сделанной помпезной стилистике пошиба belle epoque, в сущности, такое же направление полета фантазии – в сторону утопически-условной "красивой жизни". А Александровская слобода 1571 года, полумонастырь, полудебош, полузастенок,– это в своем роде тоже буйство фантазии, такая утопическая красивая жизнь, что мало не покажется.
И вот посреди сцены стоит огромная клетка в форме не то гипертрофированного винного кувшина, не то гигантского молочника. К ней с разных сторон подходят мостки, один пандус и одна красная ковровая дорожка. И черный задник. И это все. Вместо увертюры вышли хор в белых балахонах с капюшонами и группа основных персонажей в каких-то диких костюмах, уродливо заблудившихся промеж "Турандот" и "Иолантой" средней руки. Персонажи вяло разыграли пантомимой что-то непонятно-роковое (смотрины, что ли?). Хор в это время пел тропарь "Да молчит всякая плоть человеча" (невозможно сказать, до какой феноменальной степени неподходящий к случаю номер). Затем как-то внезапно на верхнем мостке появился Грязной (Сергей Шеремет), пропевший первые слова своего речитатива "С ума нейдет красавица". После чего в зале замигал свет, потух, зажегся снова, занавес закрыли, и коровий женский голос с плохо сыгранной растерянностью объявил через динамики, что театр приносит свои извинения за "неожиданные технические неполадки" и что спектакль продолжится через пять минут. Если режиссер рассчитывал на бурю негодования, то он просчитался, потому что публика, снисходительно вздохнув, безропотно сидела на местах. Затем занавес открыли, и все еще раз увидели прелюдию, на сей раз все-таки перешедшую, как следует, в действие оперы.
И как ни печально, этот нехитрый гэг с "техническими неполадками" оказался единственным продуманным и даже, знаете, концептуальным ходом во всем спектакле – по сравнению со всем остальным. Герои без единой внятной мизансцены слоняются по мосткам, даже не пытаясь выражать все те нешуточные страсти-мордасти, которыми так богата "Царская невеста". Напомню: опричник Григорий Грязной безответно влюблен в юную Марфу Собакину, у которой покамест (до царских смотрин) есть приличный жених, и просит у лекаря Бомелия приворотное зелье. Отвергнутая наложница Грязного Любаша, прознав про этот замысел, подговаривает Бомелия, так сказать, "ценою ночи" подменить любовный напиток на что-нибудь не столь безобидное. В итоге Марфа, выбранная царской невестой, сходит с ума от напитка, Грязной пытает и казнит ее бывшего жениха, а затем прилюдно закалывает повинившуюся Любашу. И все это на фоне удали опричников, хоровых и плясовых сцен.
Хоровые и плясовые эпизоды вообще в постановке сильно сокращены (как и список действующих лиц) – шутка ли, из четырехактной оперы сделать двухактную. Опричники избегли предсказуемого превращения в рядовой состав НКВД (как это произошло в Мариинке) и вместо этого превратились в просто невнятную толпу угрюмых лысых персонажей в черных не то кафтанах, не то мундирах, подпоясанных пунцовыми лентами. Колоритнее всего смотрелся Бомелий (Максим Остроухов), которому пришлось носить широкополую серую шубу и какой-то клобук а-ля венецианский дож, при этом все время скорчившись в три погибели (чтоб позловеще) и управляя малопонятной группой кувыркающегося миманса в рубищах. То, что ему при этом удавалось еще и неплохо справляться с обязанностями характерного тенора, выше всяких похвал. Впрочем, перенапрягаться вокальному составу вроде бы и не приходилось – звукотехники на полную катушку использовали подзвучку. Внушительная Маргарита Некрасова (Любаша), одетая в духе "царь Соломон во всей своей славе", демонстрировала пугающе глухое, надтреснутое меццо, опасно напрягающееся в кульминациях. Марина Жукова (Марфа), совершенно одинаково изображающая и девичью резвость, и помешательство, вокально убедительнее не была – легкий, но плохо обработанный голос детски-хорового тембра. Украшением состава можно признать разве что красивый баритон Сергея Шеремета (Грязной), но и тот даже при подзвучке оказался очень небольшим – об игре уж не будем говорить. Нас же предупреждали о "неожиданных технических неполадках", да и свет могли бы и не включать

[pochetta]

"да молчит всякая плоть" - если не ошибаюсь, это не тропарь, а молитва, которая читается вместо Херувимской песни(!) на литургии Великой Субботы. (напоминаю: убитый, но еще не воскресший Спаситель находится во гробе). Полный текст:
"Да молчит всякая плоть человеча . И да стоит со страхом и трепетом, и ничто же земное в себе да помышляет. Царь бо царствующих и Господь господствующих, приходит заклатися и датися в снедь верным"

Петь это в опере - это смело, конечно... Слишком уж несопоставим масштаб событий.
ПОЧЕМу Колобов захотел, чтобы начиналось с этого, мы уже никогда не узнаем - но, наверно, у него были веские причины.

Рада за Феликса и оркестр - уцелели на сей раз!

[avchep]

"да молчит всякая плоть" - если не ошибаюсь, это не тропарь, а молитва, которая читается вместо Херувимской песни(!) на литургии Великой Субботы. (напоминаю: убитый, но еще не воскресший Спаситель находится во гробе). Полный текст:
"Да молчит всякая плоть человеча . И да стоит со страхом и трепетом, и ничто же земное в себе да помышляет. Царь бо царствующих и Господь господствующих, приходит заклатися и датися в снедь верным"

Петь это в опере - это смело, конечно... Слишком уж несопоставим масштаб событий.

Это действительно не тропарь И уж точно не молитва. Это - неизменяемое песнопение, по статусу - полный эквивалент самой Херувимской песни, которую он и заменяет.
И если правда это (так как сам не слышал, могу с надеждой предположить, что поют все же не каноническое песнопение, а что-нибудь на мотив оного) поют в опере - это более чем смело. Это называется словом "кощунство". Следсвие деградации понятий (не в криминальном, а обыденном смысле) и вкуса. Путин в храме, иными словами.