Решил вынести на суд публики свои каракули по поводу заключительной пьесы из цикла. Прошу строго не судить, йад не предлагать и апстену бицца тоже.
Кирилл Козловский
О Прелюдии и Фуге d-moll Дм.Шостаковича.
Данное эссе не претендует на полноту анализа. Это просто размышление о некоторых аспектах интерпретации вышеозначенного произведения, основанное исключительно на исполнительском опыте. Одна из главных проблем исполнительства вообще и инструментального исполнительства в частности - содержание музыкального произведения. До сих пор идут споры о том, может ли непрограммная музыка иметь содержание, есть ли содержание непременный атрибут музыки; если есть, то как оно выражается, возможно ли его в музыке заметить, если возможно, то как - и так далее. Поиск ответа на эти вопросы не входит в круг проблем, очерченный в этой статье; скажу лишь, что на мой взгляд многие произведения обладают конкретным содержанием, которое можно внятно и относительно точно выразить вербально; попрошу всех читателей принять сие хотя бы на время чтения моей заметки как аксиому. На способах поиска содержания в музыке вообще я сейчас останавливаться не буду, формат статьи не слишком для этого приспособлен. Скажу лишь, что всякий подобный процесс есть спекуляция, a бесспорных ответов здесь быть не может. С другой стороны, а много ли в музыке вообще бесспорного? Поэтому я и хочу сейчас задать вопрос: "О чем же написаны заключительные прелюдия и фуга из опуса 87 Шостаковича?". Если кто-то из читателей придерживается мнения, что "Говорить о музыке-все равно, что танцевать об архитектуре", то таковым дальнейшее чтение ни к чему.
Первое, за что можно зацепиться в поисках содержания в заключительной пьесe цикла прелюдий и фуг Шостаковича - цитаты. Первая тема фуги заимствована из второй части Первой Симфонии Густава Малера. Противосложение ко второй теме - цитата из Cцены у собора Василия Блаженного из "Бориса Годунова" Мусоргского. В опере этой нисходящей интонацией из двух нот озвучивается возглас народа "Хлеба! Хлеба!". Отметим пока, что выбор композиторов для цитирования вполне мог быть неслучайным; и Мусоргский, и Малер оказали огромное влияние на Шостаковича, причем речь идет не только о заимствовании композиторских приемов, но и о глубоком сродстве содержания. Следующее наблюдение: появление этих цитат - последнее, но отнюдь не первое в цикле прелюдий и фуг. Шостакович как будто "строит" эти мотивы, плавно вводя в разные пьесы цикла иногда более, иногда менее заметные "намеки" на тематизм Прелюдии и Фуги d-moll. Малеровская цитата в своем конечном и легко узнаваемом виде появляется в Прелюдии Des-dur, хотя отдельные ее элементы можно найти и в более ранних пьесах цикла. Появление же этой темы в конце Прелюдии Es-dur можно назвать просто вызывающим: четыре первых ноты появляются в тональности ре минор на фоне выдержанного заключительного ми-бемоль-мажорного (!) аккорда; как будто Шостакович хочет сказать: "Обратите внимание на эту тему все те, кто даже после Прелюдии Des-dur еще не понял ее важности". Последнее же ее появление перед последней фугой цикла - в Прелюдии d-moll. "Приготовление" материала завершено.
Тема, основанная на цитате из Мусоргского (она станет в фуге d-moll противосложением ко второй теме), выстраивается автором несколько иначе. Первое ее появление происходит уже в самом начале цикла, в прелюдии e-moll, где ее форма уже очень близка к окончательной, устанавливающейся в конце цикла. Следы этой темы можно найти еще в нескольких пьесах (даже в совершенно иной по характеру фуге B-dur). Незадолго до конца цикла Шостакович возвращается к цитате из Мусоргского и делает ee основной частью темы фуги g-moll. Форма настолько близка к окончательной, что можно сказать: "приготовление" материала завершено и здесь. После рассмотрения обеих цитат мы можем попытаться применить тезис о "приготовлении" материала и к другим важным темам фуги d-moll. Единственный значительный элемент, нами еще не рассмотренный - это собственно тема второй фуги, противосложением к которой и является возглас "Хлеба!" из оперы Мусоргского. Тема построена из плачущих интонаций, большей частью нисходящих секундных (что роднит ee в том числе и с собственным противосложением, а также с песней Юродивого, которой заканчивается "Сцена под Кромами" из "Бориса Годунова"). Подобных интонаций в цикле много. В первый же раз они появляются в качестве важного тематического материала в Прелюдии fis-moll (отметим пока, что Прелюдия и Фуга fis-moll-единственная пьеса цикла, полностью построенная на интонациях столь любимой Шостаковичем еврейской народной музыки, для которой "стонущие" интонации тоже очень характерны). Впоследствии нисходящие мотивы появляются еще несколько раз (например, в "еврейской" прелюдии As-dur или "русской" прелюдии es-moll), пока, наконец, в прелюдии g-moll не происходит "подытоживание" материала: эта прелюдии целиком состоит из цепочек мотивов из двух нот. Таким образом, "приготовление" материала завершено и в этом случае.
Какие же указания на возможное содержание дают нам полученные сведния? Можно вспомнить, что во время написания Прелюдий и Фуг „в письменном столе“ Шостаковича ждали возможности быть исполненными написанные на столь волновавшую композитора еврейскую тему вокальный цикл "Из еврейской народной поэзии" и Первый Концерт для скрипки с оркестром. Предположим, что и в цикле прелюдий и фуг могло найтись место проблеме резко отрицательного отношения Шостаковича к антисемитизму, его попытки хотя бы средствами музыки бороться с оным. Интересно, что цитаты для заключительной фуги выбраны из сочинений еврея Малера и русского Мусоргского; на малеровскую тему Шостакович пишет очень "русскую" фугу с таким характерным доминирующим натуральным минором, а тему Мусоргского делает противосложением к еврейскому плачу. Такое сознательное смешивание этих элементов, мне думается, случайностью быть просто не может, ведь Шостакович смешивает еврейские и русские элементы (пусть и не так очевидно, как в финальной фуге) на протяжении всего цикла. Начинается цикл "белой" прелюдией и фугой до мажор. Белой, как стертая память. Заключение первой трети цикла, Прелюдия и Фуга fis-moll-написанная целиком на еврейском материале трагическая поэма. Следующее за ней начало второй трети цикла-Прелюдия E-dur-совершенно "русская", прототипом в своем стремлении к одноголосной простоте имеющая древние церковные распевы. У второй трети цикла также "русское" окончание, фуга b-moll, напоминающая народные плачи (кстати, традиции плача сохранились до сих пор в некоторых областях России, например, в Карелии). Сразу за ней следует служащая началом последней трети цикла "еврейская" прелюдия и фуга As-dur. Таким образом на стыке частей цикла всегда оказываются пьесы-представители от обoих видов народной музыки, а в заключительной пьесе цикла, d-moll, композитор предлагает нам синтез и кульминацию обеих линий. (В данной связи интересно предположить, что и последняя фуга опуса 87 есть звено в цепочке произведений (Фортепианное трио, многие струнные квартеты, Первый Скрипичный Концерт и т.д.), являющихся "приготовлением строительного материала" для первой части Тринадцатой Симфонии, кульминации проблемы антисемитизма в музыке композитора...)
Я уверен, что Шостакович, так убежденно боровшийся против антисемитизма, не мог, написав в начале пятидесятых годов прошлого века свой фортепианный opus magnum, случайно насытить его подобными деталями. Думаю, что для "понимающих", равно как и для просто внимательных, в то время эти скрытые послания были очень важны, многочисленность подобных примеров в творчестве Шостаковича это подтверждает. Уверен также, что у подобного рода зашифрованных сообщений найдется адресат и в наши дни. Мир отнюдь небеспроблемен, человеческие пороки расцветают, а музыка может помочь с ними бороться. Этa борьба-в наших силах. Дадим же великой музыке помочь нам в ней.
Социальные закладки